– Я не хочу слушать…
– Часть первая, – перебил его Гарри. – Об идиосинкратических особенностях мелких перуанских мышей.
Рафаэль слушал его. Лишь недавно он понял, что любил, когда ему что-нибудь читали. Лампы с пыльцой остановились к тому времени, как Гарри закончил читать. Рафаэль не стал их заводить. Гарри почти заснул, потом резко дернулся, извинился и пошел укладываться в кровать. В этом не было ничего необычного, но Рафаэль смотрел на него, пока мог. Из-за потерянных часов он был бодр. Как только Гарри уедет, он снова будет заводить лампы в определенное время вечером и замечать, как это мгновенье наступает все раньше по мере окончания лета.
Гарри положил «Дон Кихота» Рафаэлю на колени. Они вместе читали книгу в надежде улучшить его ужасный испанский.
– Твоя очередь.
Гарри поставил стул ближе, чтобы следить за текстом, и сел, вдыхая запах мыла и свежей ночной рубашки. Рафаэль снова завел лампы.
Он нашел страницу, на которой они остановились, и не стал говорить, что больше ему не придется этого делать. Гарри больше не мог оставаться, и он не собирался возвращаться. Дома его ждала жена и маленькая дочь. Он не был прирожденным путешественником. Он беспокоился о своей семье и писал письма, которые не мог отправить. Поставщики хинина вскрывали всю почту.
– Ты еще здесь? – спросил Гарри через несколько минут.
– Да. Просто ищу страницу.
– Вот она.
– Я знаю.
– Тогда читай.
– Умолкни.
Рафаэлю не спалось, и он вышел ранним утром, смирившись с мыслью, что весь день проведет уставшим. Наступила настоящая весна: повсюду летали пчелы и огромные бабочки, хотя еще неделю назад был мороз. Маркайюк с кладбища исчезла. Он поискал ее в округе, затем увидел сломанные ветки и направился за ней в лес.
Иногда статуи гуляли, чтобы сменить обстановку, но Рафаэль всегда переживал из-за этого. Если в лесу начинался пожар или наступали жгучие морозы, они терялись в темных участках, в которых не было пыльцы. Порой уходили целые дни, чтобы найти их при свете лампы. Вскоре лес стал более дремучим, и вокруг Рафаэля замерцала новая пыльца. Тепло постепенно проникало в лес. Он вышел без сюртука и не замерз даже в тени. Ветер в лесу тоже был теплым.
Не найдя маркайюк через час, он сдался. Рано или поздно она вернется, а если нет, он снова поищет ее, когда выспится и не будет чувствовать себя таким сонным, как сейчас. Рафаэль прислонился к дереву, чтобы смахнуть голубую бабочку с рукава. Прижавшись головой к коре, он на секунду закрыл глаза, ощутив прилив усталости. Обычно он не расстраивался из-за своей привязанности к одному месту, но порой ощущал тяжесть. Цепь от этого якоря едва доходила до Асангаро, что уж говорить об Англии. Когда Рафаэль открыл глаза, из его рта шел пар.
Он не мог пошевелиться. Что-то удерживало его на одном месте. Широкие плети свечного плюща обвивали его грудь и руку. Рафаэль не стоял: он висел в воздухе в футе от земли. Под ним росли корни дерева, посеревшие от мороза. Он смог выбраться лишь благодаря своей силе и нахлынувшей панике. Когда он упал на землю, дерево напоминало чудовищную сломанную клетку. Рафаэль провел руками по волосам. В них застыла паутина, покрытая инеем. Очевидно, снова похолодало, и многие растения замерзли, но Рафаэль вздрогнул так сильно, что у него заболело плечо. Тогда он принялся думать о лете. Его одежда превратилась в лохмотья там, где ветки не закрывали ее от мороза, но сам он не чувствовал холод. Лесная почва была усыпана хвоей, потрескивающей от мороза.
Деревья на обратном пути к границе изменились. Корни переплелись между собой, и Рафаэль с трудом пробирался сквозь них. Анка спала на кладбище: маркайюк были особенно спокойны, когда спали. Рафаэль вышел к границе и увидел маленького мальчика, который начищал одежду святого Томаса. Мальчик уставился на него. Томас узнал Рафаэля и дотронулся костяшкой руки до его локтя. Он умел говорить: на его языке этот жест означал «Ты опоздал».
– Доброе… утро, сэр, – пробормотал мальчик.
– Доброе утро, – ответил Рафаэль. Он не помнил этого мальчика. Ребенок выглядел здоровым. Значит, они прислали священника. Через несколько лет Рафаэль сможет уйти. – Какой… Ты знаешь, какой сейчас год?
Мальчик был слишком маленьким, чтобы задавать ему подобные вопросы, и он не удивился, как сделал бы взрослый.
– Тысяча восемьсот пятьдесят шестой, сэр.
Рафаэль попятился.
– Ты уверен?
– Да, сэр.
– В церкви есть священник?
– Нет, сэр. Церковь пустует. Никто туда не заходит.
– Хорошо. Спасибо.
Рафаэль направился в церковь. Дверь была закрыта, но, как и всегда, хороший удар плечом справился с задвижкой. Внутри было холодно и пустынно. Несмотря на слова мальчика, Рафаэль надеялся, что он ошибся и что Гарри ждет его. Но в церковь давно никто не входил. Воздух был спертым.
Кто-то навел здесь порядок, но его вещи никуда не исчезли. «Дон Кихот» по-прежнему лежал на столе, с письмом на нужной странице. Чернила на конверте выцвели до странного коричневого цвета. Письмо было адресовано Рафаэлю. Он открыл конверт.
Рафаэль,
Ты пропал на месяц, и я должен уехать домой. Но я вернусь. Напиши мне, когда прочитаешь это письмо.
Ниже был указан адрес в Англии. Рафаэль перечитал его дважды, отложил письмо в сторону и побрел на чердак. Одежда была на месте, как и отрез индийского ситца, который привез Гарри. Рафаэль не мог смотреть на него. Он взял теплую одежду, спустился вниз и развесил вещи на спинках стульев, чтобы они проветрились. Затем он запустил ветряную мельницу и стал ждать, пока потечет вода. Рафаэль думал, что веревка истончится за такое долгое время, но, должно быть, кто-то изредка приходил в церковь и запускал мельницу. Он медленно растопил печь, чтобы тепло не обрушилось на трубы. Они скрипели, но не лопнули.
Рафаэль был чище, чем он думал. Он усердно стирал с себя грязь. Ему пришлось остановиться, когда он заметил царапины. Он почти ничего не чувствовал. Рафаэль смотрел на капли крови на руке: он чувствовал давление, но не боль.
Он медленно оделся из-за дрожащих рук и понял, что не знает, как быть дальше. В тишине заброшенного места он сел напротив книги и осторожно прикоснулся к ней, боясь, что она превратится в пыль. Рафаэль легко нашел нужную строку, потому что буквы выгорели после долгого пребывания на солнце. Бумага должна была быть холодной, но он не чувствовал и этого.
В дверь постучали. В мыслях своих Рафаэль был очень далеко, поэтому он не откликнулся. В церковь вошла женщина. Она держала фляжку и миску, от которой шел пар.
– Это для вас, – сказала она. Женщина была опрятной и быстрой, словно лесная птица, высокой и без одной руки. Рафаэль заметил ее изучающий взгляд на себе. Она слегка вздернула голову, когда заметила, что он был здоровым. – Мой сын сказал, что встретил вас на границе. Он сказал, что святой Томас узнал вас и что вы спросили, какой сейчас год.
– Он не солгал?
– Нет. Двадцать третье июля тысяча шестьсот пятьдесят шестого года. Вы ожидали услышать что-то другое?
Рафаэль кивнул.
– Вы – это он, не так ли? – спросила женщина. Это было скорее утверждение, чем вопрос. Она не выглядела удивленной. – Все спрашивали, что с вами случилось.
– Задержался. Почему здесь никого нет? – спросил Рафаэль.
– Нет другого священника? Никто не знает, – ответила женщина. – До Акилы не было здоровых детей. – Она встревоженно оглянулась. – Когда вы ушли, за церковью должны были следить.
– Все в порядке.
– Трубы работают должным образом?
– Пока что, – кивнул Рафаэль, пытаясь понять, почему женщина говорила с ним так, словно выступала с официальным докладом в Лиме. – У меня есть запасные части на случай, если они лопнут. Или были.
– Никто ничего не трогал, – быстро сказала она. – Но я сомневаюсь, что вещи были внесены в опись, поэтому за эти годы несколько предметов могли…
– Думаю, все здесь. – Рафаэль остановился. Он понял, что женщина не была высокомерной. Тон голоса был слишком неподходящим для этого. Просто за время его отсутствия язык изменился. В нем стало больше испанского. – Это кофе?
– Да.
Рафаэль сполоснул пару чашек и сварил кофе. От напитка шел пар, но он не чувствовал тепла и не знал, обжегся ли.
– Ешьте, пока не остыло, – сказала женщина, кивнув в сторону миски с похлебкой. Она была густой. Значит, дела в деревне шли неплохо.
– Простите, я не голоден.
С последнего завтрака прошло семьдесят лет, но они пролетели словно час.
– Вам лучше поесть. Вы проголодаетесь через минуту.
– Почему?
Женщина кивнула в сторону окна, выходившего на заросший двор. Там стояли люди. Еще больше людей шло по мосту.
– Вас ждут семьдесят лет крещений и исповедей.
Рафаэлю пришлось есть медленно, потому что он перестал ощущать вкус.
– Я Инти, – представилась женщина. Должно быть, Рафаэль слишком долго смотрел на нее, потому что она поморщилась. – Я знаю. Не я выбирала имя. Моя мать мечтала о мальчике.
– Рафаэль.
Она кивнула, словно уже знала это.
Рафаэль невольно потер запястье. Он все еще чувствовал паутину на коже. Но костяшки его пальцев покраснели. Очевидно, вода была слишком горячей, а значит, оставшиеся пауки погибли. Он попробовал кофе. Его охватило странное чувство, потому что он не понимал, горячий ли напиток или нет. Но кофе был неплохим, по крайней мере крепким.
– Как зовут вашего сына? – наконец спросил Рафаэль.
– Акила. Думаю, он прячется в сарае для дров. Он хочет войти, но боится случайно оскорбить вас. Я случайно не оскорбила вас? – добавила Инти.
– Нет. – Рафаэль отставил чашку в сторону. – Хорошо. Давайте узнаем, что можно сделать. Но мне понадобится помощь Акилы. Я не знаю, как зовут людей.
Он всегда терял терпение, когда старики говорили об этом со слезами на глазах, но теперь он легко узнал внуков и правнуков жителей деревни. Это его встревожило. Рафаэль видел глаза, которые никогда не менялись, и уродства, но были и другие особенности, которые передавались из поколения в поколение. Одна девочка размахивала руками точь-в-точь как ее прапрабабушка, которую она никогда не знала. Рафаэль ожидал увидеть незнакомцев, и они были, потому что добрая треть людей были алтарными детьми или детьми алтарных детей, но в остальном колонию населяли призраки людей, живших здесь когда-