– Так он по-русски говорит! – охнула Любка. – А мы тут такое при нем…
– Да ни черта он не говорит! Все они только одно и знают: «Девочка, здравствуй», – передразнила хозяйка.
С финской физиономии сползла улыбка, чело омрачила тень. Он напряженно смотрел на Лену, будто хотел о чем-то попросить.
– Чего еще?
Финик выставил из под стола худую волосатую ногу.
– А, порточки потерял? Да вот они, на двери коридорной висят, – и Лена бросила слегка подсохшие брюки их владельцу.
Тот повертел их так и сяк, попробовал стряхнуть присохшую тину, а потом махнул рукой на это дело, и, вздохнув, натянул штаны. Лена в это время деликатно отвернулась. Встав на ноги, Финик покашлял, привлекая к себе внимание, и что-то коротко пролопотал по-своему, указывая на босые ноги.
– Носочки? Так вон они, два комочка в коридоре на полу, – развеселилась Лена. – Только вряд ли они просохли, да и вообще, зачем они тебе? В одних носках – это как-то не комильфо.
Финик все-таки поднял носки, осмотрел, проверяя, свои ли, и вопросительно уставился на хозяйку.
– Твои носки, твои. Хочешь в них идти – иди. Только иди уже! Тебя, наверное, свои потеряли.
Финик, жалкий, расстроенный, не двигался с места.
– Да босой ты к нам пришел, бо-сой! – не выдержала Лена, почувствовав себя виноватой, будто это она обобрала и разула чухонского алкаша. И хоть это не имело никакого смысла, повторила, подкрепляя свою речь жестами:
– Yesterday, – неопределенный взмах рукой в сторону, – you, – пальцем в Финика, – came, – изображение ходьбы при помощи указательного и среднего пальцев, – here, – указательным в пол, – without, – руки разведены ладонями вверх, – shoes, – указательным на свои босоножки.
Любка жалостливо смотрела из-под своего одеяла, а Ленка чувствовала, еще минута, и она разревется. Чтобы не допустить до этого, строго проговорила:
– Иди уже. Дуй. Нах хаузе. Суоми. Финланд, – и мягко подтолкнула финна в сторону двери. Тот покорно вышел, она следом.
Лена проводила его за ворота, попутно объясняя по-русски, по-английски и жестами, что по шоссе то и дело проезжают в обоих направлениях автобусы с финскими туристами, наверняка они подберут соотечественника и довезут, куда надо.
– В Выборг? Viipuri? Вот туда и довезут. Go, go!
Показав направление на Выборг, Лена послала Финику прощальный воздушный поцелуй и вернулась в дом. Пора убирать со стола и готовить завтрак на всю команду – скоро народ просыпаться начнет.
Люба уже встала и они, обсуждая несчастного Финика, принялись за дело вместе. Стол был уже протерт и посуда почти домыта, когда он опять нарисовался в дверях кухни.
– Ну что еще, горе мое? Я ж показала тебе, куда идти!
Финик растопырил грязные пальцы на ногах и красноречиво указал на них.
– Ногу наколол? – высказала предположение Люба.
– Скорее всего, босого в автобус не берут, – вздохнула хозяйка и принялась пошарить на обувной полке.
Выбор был не очень. Резиновые сапоги, растоптанные чоботы свекра, развалившиеся мужнины кроссовки (напоминаю, времена не только бедные, но и товарно-дефицитные), и все это было финну на нос, то есть на его ножищу, размера этак сорок пятого, не лезло.
– Ну почему я не Золушка! – простонала Лена, и пошла будить соседа, вход на половину которого находился с другой стороны дома.
Тот спросонья не сразу понял, что требуется, а поняв, от широты душевной расщедрился, выделил гражданину Финляндской республики обувку из своей – заношенные ботинки фирмы «Ленвест». Эти оказались впору.
Финн поблагодарил, но не слишком горячо. Лена даже обиделась: знал бы, гад, как нам приличная обувь достается! Впрочем, тут же остыла, так как ботинки все-таки не ее, а соседские.
Повторно выпроводив незваного гостя на шоссе, она возвратилась в дом. Все, кто ночевал на первом этаже, уже проснулись и подтянулись к столу. За завтраком обсуждали вчерашнее приключение с Фиником и слушали сегодняшние подробности его выдворения.
Вскоре сытый народ, за исключением хозяина, все еще почивавшего в душистом сене, переместился во двор, с наслаждением вдыхая свежий воздух, слушая веселый щебет птиц в кронах столетних лиственниц и таких же столетних елей.
– Все-таки чудное у вас местечко, – с легкой завистью изрек Сережка.
– Ага, – кивнула Лена, поднимая лицо навстречу солнцу и блаженно закрывая глаза.
А когда открыла их, перед ней стоял Финик.
– Господи! – отшатнулась она от неожиданности. – Опять ты! Неужели я никогда от тебя не избавлюсь!
Финик залопотал в ответ на своем птичьем языке, апеллируя более к мужчинам, чем к Лене. Он тыкал на огородные ботинки соседа, на свои грязные уже вполне просохшие штаны, и тараторил, тараторил… Ребята изо всех сил старались его понять.
– Похоже, его свои за своего не признают. Видуха, как у бича, – сделала вывод Лена.
Финн перешел на умоляющие интонации и стал указывать на стоящие во дворе три машины: две «двойки» и «шестерку». Зачем-то достал свои шесть марок медью и совал в руки.
– Один доллар, – перевел в понятную валюту Димочка, знаток по этой части.
– Тоже мне, благодетель, – фыркнул Серега. – У меня бензина впритык, обсохну на обратном пути, и что? В Выборге фиг заправишься, а до Питера ни одной бензоколонки. Да и вообще, я опохмелялся.
– Мой спит, – решительно заявила Лена. – И он был пьянее всех. Думаю, только завтра утром сможет за руль.
– Выходит, мне? – Димочка вздохнул. – Ладно, чухляндия, докину я тебя до Выборга. Серега, ты со мной?
– За компанию съезжу.
Ребята довезли Финика до гостиницы «Дружба» и вернулись минут через сорок, со смехом вручив Лене честно заработанные шесть финских марок:
– Держи, хозяйка, от гостя за постой.
Монетки эти до сих пор валяются у Лены в фарфоровой вазочке, напоминанием о молодости, последнем лете Советского Союза и обобранном и разутом финике, проведшем ночь под ее кровом. Порой она раскаивается, что грубовато с ним обошлась, но больно уж оскорблена была тогда подозрением в воровстве.
А муж Ленин все самое интересное проспал. Когда очнулся и спустился, ему, конечно, все рассказали, под хохот, с подробностями и в красках. На что Сашка ответствовал:
– А я сплю себе, чувствую, рядом кто-то есть. Думал, Ленка. Обнял – не она. Мужик. Глаза, насколько смог, приоткрыл – трусы длинные, с огурцами. Подумал, что Димка, он один у нас такой модник. Ну и заснул опять.
(Для справки: длинные просторные мужские трусы только-только входили тогда в моду).
– Да у меня в цветочек! – указал Димочка себе ниже пояса.
– Черт тебя знает, может на ночь у тебя запасные есть!
– Так выходит, ты ночью с финном обнимался? – расхохоталась Ленка.
– Получается, что так.
– Вот, значит, почему Финику на сене не спалось. Он от Сашки убежал. Испугался!
Так закончилась эта история. Сашке еще долго припоминали, как он, сам того не подозревая, провел ночь наедине с гражданином сопредельного государства и даже лез к нему обниматься.
P.S. А финна этого безымянного, который так и остался для нее Фиником, Лена еще раз встретила, года через полтора, зимой, в Выборге. Шагал, задравши нос, в теплом комбинезоне. Сделал вид, что Ленку не узнал. А может, и вправду не узнал? Обернувшись вслед, она мысленно пожелала, чтобы в этот раз его никто не раздел. Замерзнет ведь, дурашка.
2012 г.
Невыдуманная история про Умного Кота
Всю ночь кот проспал, растянувшись в ногах хозяйской кровати и уютно пристроив голову на откинутую переднюю лапу. Но едва за окном рассвело, встал, потянулся, изогнув спину и подрожав вздернутым хвостом, и легко, как пушинка, спрыгнул на пол.
Кот откликался на имя Мурик, но намного больше ему нравилось, когда хозяйка называла его Умным Котом. Еще бы не умным! Впервые в жизни оказавшись в квартире, дворовый котяра сообразил, что справлять нужду следует в унитаз. Хозяева тут же прониклись к рыжему заморышу любовью, и вот уже десять лет холят и лелеют его. Хозяин специально для кота рыбу ловит. Хозяйка с рынка печенку и фарш приносит. На дачу его каждое лето вывозят. Не жизнь, а малина! Одно вот только – после небольшой операции кошки женского пола относятся к нему с презрением… Ну и черт с ними, с кошками, считал Кот. Без них даже лучше. Ничто не отвлекает от любимого занятия. А любимое занятие Умного Кота – охота.
Вот и сейчас он не просто так с утра пораньше проснулся – на охоту пора. Осторожно, стараясь не скрипнуть, Кот открыл дверь в коридор, по лестнице забрался на чердак, а уж оттуда, из одному ему известной дыры под скосом крыши в углу, выглянул на улицу. Некоторое время понаблюдал за ласточками. Одна из них заметила хищника и, похоже, остальных известила. Те в панике заметались, яростно попискивая на обидчика.
«Поздняк метаться, глупые, – хмыкнул Умный Кот. – Гнезда под крышей я давно разорил, а к новым, что вы в заброшенном погребе налепили, не полезу. Дурак я, что ли? Там воды – хозяину по это самое будет. Вот начнут ваши деточки учиться летать… Вот тогда, как-нибудь с утра пораньше, пока хозяева спят… Не понимаю, чего меня за птиц бранят! Я, как честный Умный Кот, добычу приношу – а они ругают, даже из пасти вырвать норовят. И что характерно – за крыс не ругают, за мышей не ругают, за кротов – тоже хвалят. Хотя я их не ем, кротов, только на виду складываю. Это уж совсем себя не уважать – кротами питаться, это только с большой голодухи. Даже за украденную колбасу или сыр хозяева не так ругают, как за этих горластых».
Кот примерился, и с трехметровой высоты мягко приземлился на деревянный настил. Не обращая внимания на пикирующих ласточек, осторожно ступил на влажную от росы траву и расслабленной «львиной» походкой приступил к обходу территории. Однако безразличие Кота было кажущимся. Он слышал и чуял все.
«Вон там мышка в траве пробежала. Далеко. Одним прыжком не достать – значит и заморачиваться не стоит. Земля на клумбе шевельнулась – опять крот? Ушел… Не рыться же ради вонючего гада? Ладно, вечерком, как стемнеет, посторожу».