Однако гран-би едва ли можно было приспособить для регулярных и, что немаловажно, безопасных поездок или занятий спортом.
В 1885 году «Peugeot» начинает производить так называемые «бисиклеты» — аппараты с одинаковыми колесами и цепной передачей через ведущую и принимающую звездочки, а в конце 1880-х годов фирма приступает к выпуску первых гоночных прототипов как для шоссе, так и для трека (следует заметить, что конфигурация и техническое оснащение трековых моделей, созданных в те годы, концептуально мало чем отличалось от современных).
Говоря об известных «бисиклетах» рубежа XIX — ХХ веков, также следует особо сказать о такой английской велосипедной марке, как «Royal Enfield».
Изначально компания, созданная в 1851 году, занималась производством швейных игл и рыболовных снастей. В 1880 году основатель компании Джордж Таунсенд приобрел деревянный велосипед и, ужаснувшись его конструкции, решил усовершенствовать аппарат. Начав с производства комплектующих, за три года Таунсенд «дорос» до изготовления собственных «бисиклетов», однако в 1892 году его фирма была поглощена производителем ружейных механизмов «Royal Small Arms» из городка Энфилд близ Лондона.
Так и возник бренд «Royal Enfield», приоритетным направлением деятельности которого стали велосипеды, а впоследствии и мотоциклы.
Именно на машинах этих фирм тренировались и выступали короли русского велоспорта Михаил Дзевочко и Сергей Уточкин, Михаил Дьяков и Онисим Панкратов.
Понятно, что конкурировать с французскими и английскими «бисиклетами» велосипедам российского производства было непросто, но они были куда доступнее, а их массовое производство делало их достоянием самых разных слоев русского общества.
Старейшим отечественным производителем велосипедов является основанная в Риге в 1886 году фабрика Лейтнер (в 1915 году она была переведена в Харьков, дав тем самым начало знаменитому Харьковскому велозаводу).
Конструктор, изобретатель, спортсмен, предприниматель Александр Александрович Лейтнер самым пристальным образом следил за развитием велосипедного рынка в Европе, неоднократно посещал выставки и фабрики велотехники в Англии, Германии, Франции, был знаком лично со многими известными производителями велосипедов и велосипедистами, что позволило ему весьма оперативно среагировать на переход мировых производителей с гран-би на выпуск «бисиклетов» или, как их еще называли, «сафети», и наладить у себя на фабрике в Риге изготовление модели «Apollo» британской фирмы «Singer».
В 1896 году переработанная и технически усовершенствованная модель «Apollo» получила название «Россия», которая предполагала дорожную, гоночную, а также военную (складную) версии. А через три года модель была оснащена самосмазывающимися и защищенными от пыли втулками и каретками, что было чрезвычайно важным и полезным нововведением для езды по пересеченной местности.
Серьезным конкурентом велосипедов «Россия» являлись машины, производившиеся Московской фабрикой «Дукс», основанной в 1893 году спортсменом, почетным членом Московского общества велосипедистов-любителей Юлием Александровичем Меллером (впоследствии на фабрике будут производиться мотоциклы, аэросани, самолеты и автомобили).
В качестве торговой марки было выбрано латинское слово «Dux» — «вождь», что подчеркивало амбиции московского велозаводчика, и амбиции, следует заметить, не безосновательные.
В частности, российскому велосипедному рынку Юлий Александрович предложил не только дорожные и гоночные аппараты, но и тандемы, трехколесные машины, а также уникальную модель — квадруплет — двухколесный сдвоенный тандем. Впервые в целях безопасности цепь была закрыта защитным коробом.
Фирменные магазины «Дукса» открылись в Москве, в Неглинном проезде, и в Петербурге, на углу Невского и набережной Мойки.
В велосипедном журнале «Циклист» читаем следующий более чем комплиментарный пассаж о продукции этой фирмы: «Все велосипеды фабрики „Дукс“ выглядели изящно, имели узкую каретку, раму модели 1896 года и легкий вес».
Известно, что на велосипеде именно этой марки ездил Константин Эдуардович Циолковский.
С самого начала езда на велосипеде для Сергея Исаевича Уточкина, как мы уже знаем, была чем-то бо́льшим, нежели просто прогулкой на свежем воздухе, когда можно любоваться окрестностями, останавливаться, отдыхать, а затем вновь продолжать путешествие по Одессе или ее окрестностям, совершенно не утруждая себя сколько-нибудь серьезными физическими нагрузками.
Пожалуй, для Уточкина велосипед был инструментом, позволяющим быть еще сильнее и еще быстрее, снарядом, управление которым рождало ощущение свободы и полета, возможностью оказаться впереди соперников.
Однако было бы ошибкой думать, что любое спортивное единоборство доставляло ему удовольствие.
Александр Куприн так передавал отношение Сергея Исаевича, например, к боксу: «Первые три минуты ты дерешься со злобой… Минута отдыха… Вторая схватка… Это уже нелепая драка, от которой нас часто разбороняют, а затем чувствуешь себя как в обмороке… Боли совсем не ощущаешь; остается только лишь инстинктивное желание: упавши на пол, встать раньше истечения трех минут или одиннадцати секунд. Вы сами знаете, друг мой, что я средней руки велосипедист, мотоциклист и автомобилист. Я недурно гребу, плаваю и владею парусом. Я летал на воздушных шарах и аэропланах. Но пе-пе-редставьте с-с-себе, этого с-спорта я никогда не мог о-д-д-олеть!»
1910 год.
Одесса.
Остановился на углу Госпитальной и Прохоровского переулка, чтобы перевязать развязавшийся шнурок.
Наклонился, и в это мгновение до него донесся странный лязг, шелест шагов, нарастающий гул, словно из десятков или даже сотен глоток в небо вылетали нечленораздельные звуки.
Уточкин поднял глаза — со стороны Мясоедовской на него шла толпа, заняв всю проезжую часть и тротуар.
Перед толпой, метрах в десяти от нее, спотыкаясь, бежал худой, задыхающийся старик-еврей в безразмерном, словно бы с чужого плеча лапсердаке.
Он размахивал руками, будто бы не знал, что с ними делать и куда их деть.
Скользил по мостовой.
Боялся оглянуться назад, а толпа надвигалась как вал.
Сергей Исаевич перевязал шнурок и поднялся, чтобы все увидели его… «Он был выше среднего роста, сутуловат, длиннорук, рыжеволос, с голубыми глазами и белыми ресницами, весь в веснушках. Одевался всегда изысканно, но, как это часто бывает с очень мускулистыми людьми, — платье на нем сидело чуть-чуть мешковато. Усы и бороду брил и носил прямой тщательный пробор, что придавало его лицу сходство с лицом английского боксера, циркового артиста или жокея. Был он некрасив, но в минуты оживления — в улыбке — очарователен. Из многих виденных мною людей он — самая яркая, по оригинальности и душевному размаху, фигура» (Александр Куприн).
— Уйди с дороги, дядя! — истошно заорал придурковатого вида одноглазый мужик в кургузом пиджаке, напяленном на голое тело. — Порешу!
Это прозвучало как привычная команда — «на старт!».
Или неоднократно слышанное на ринге — «бокс!».
Уточкин сделал несколько шагов навстречу толпе и замер.
— Я же ничего плохого им не сделал… за что? — бормотал поравнявшийся с ним старик.
Тут же, впрочем, он оступился и упал, попытался подняться, но два биндюжника уже волокли его по мостовой.
Далее идут отдельные фотографические кадры:
белое от смертельного ужаса лицо старика-еврея;
переломанные судорогой губы его;
перепачканный лапсердак;
багровые затылки.
И тут же глухой стон.
Над толпой пронесся вопль все того же мужика в пиджаке: «Вешать жида!»
Злоба прилила к голове.
Уточкину хватило нескольких шагов, чтобы настигнуть одного из нападавших, коротко посмотреть ему в лицо и, не говоря ни слова, провести кросс в голову. Биндюжник рухнул на тротуар.
Второго уложил хуком слева.
Толпа охнула и отступила.
Раздались голоса: «Да это же Уточкин».
— Все равно порешу гада! — забился в истерическом припадке одноглазый.
Спустя годы Александр Куприн напишет: «Он [Уточкин] рассказывал мне: „И, фффот я слышу сзади… Не бей! Эт-то наш… Уточкин!“ Но было поздно. Я чувствую, как будто у меня в спине сквозняк. Это меня ударили ножом. Я потом семь недель лежал в больнице».
А ведь так оно все и вышло — это была драка, но только не на боксерском ринге, а на пересечении Госпитальной и Прохоровского переулка, драка, когда разбиваешь в кровь кулаки, получаешь ножом в спину, когда живешь инстинктивным желанием добраться до того, кто это сделал, и убить его, но в результате сам оказываешься на земле и погружаешься в сон рискованный.
Это и есть природа смерти.
А потом, когда открываешь глаза, видишь перед собой испуганные лица погромщиков, плывущее высокое небо, стены домов, круговерть фонарных столбов, ощущаешь себя лежащим как бы на дне огромной бочки, до краев наполненной дождевой водой.
Так уже было в детстве однажды, когда полез за мячом на водосточную трубу, но не удержался и упал в бочку, тут же и обнаружив себя на дне колодца, края которого очерчивали далекое, высокое, плывущее небо размером с целковый.
И это уже потом в эту дыру залезал трактирный слуга по фамилии Ермилов, случайно проходивший мимо, и вытаскивал едва не утонувшего в бочке мальчика.
Глава четвертая
Что не убивает меня, то делает меня сильнее.
«Устройство большой дорожной интернациональной гонки Петербург — Москва явилось для нас, русских, затеей немножко смелой, так как против иностранных сил следовало выставить свои силы, которые с честью отстояли бы славу русского велосипедного спорта.
Отсутствие этих сил сделало бы нас смешными в своей затее. И вот нашлось несколько смельчаков, которые записались на эту гонку. В числе их был и я.
Победить иностранных знаменитостей я не мечтал, да и мыслимая ли это вещь: на их стороне и