– Что это? Кто?..
– Вообще-то французские духи, – улыбнулась она. – А пани Валевска последняя любовница Наполеона.
Это его окончательно взбесило, и Гелий, шалея от гнева, схватил девицу за погончик на форменном платье, притянул к себе и откровенно понюхал. А она, сучка, еще и откинула голову назад, подставляясь…
В вырезе платья он увидел ее грудь, потянулся, нащупал пальцами сосок и ничего не почувствовал, кроме его твердости.
– Дети!.. Откуда здесь дети? Чьи они? – зачем-то спросил он, хотя знал, что эти девицы не имеют представления о Нулевой зоне…
– Какие дети? – со сладким придыханием фамильярно спросила девица и прижала его руку к своей груди. – Ты же меня хочешь? Правда? Прямо сейчас?
– Хочу, – помимо своей воли выдавил Гелий, чувствуя приятную судорогу в скулах. – Здесь… Сюда…
Он открыл дверь триста седьмого блока, втолкнул Суглобову, а она уже стаскивала с него куртку, выворачивая рукава. Тогда и он рванул ее платье на груди, и ни одна пуговица не отлетела, выскочив из петель, словно так и было задумано.
– При чем здесь дети, глупенький! – засмеялась девица. – Нам и так будет здорово… Ты мне сразу понравился, еще когда представляли коллективу. Такой большой, сильный…
Гелий плохо понимал, что она говорит, видел перед собой ее пульсирующее, сильное тело и ощущал острое желание. Ему казалось, что он ласков и улыбается, что руки у него нежные от страсти; и одновременно, как бы глядя на себя со стороны, он видел чудовище с искаженным лицом, и оно отчего-то вызывало в женщине восторг и стонущую радость. Она закатывала глаза, ею уже овладевало буйство! Вначале он не почувствовал боли от ее ногтей, и только потом, когда женщина разжала руки и затихла, спину начало жечь, словно на нее лили расплавленный свинец, а искусанные плечи стали кровоточить.
И эта собственная кровь отрезвила его: Гелий обнаружил, что лежит на полу вниз лицом в жилище Слухача, а кругом в беспорядке валяются мужские и женские тряпки. Он торопливо оделся, приблизился к женщине и спросил не своим голосом:
– Послушайте… что все это значит?
Ее голова опрокинулась, и Гелий понял, что женщина мертва. Он склонился к ее лицу – дыхания не слышно, только явственный запах тлена…
Вероятно, они пролежали в этой комнате несколько суток, а может, и больше: время не подчинялось измерению. Первым делом он подумал, что там, наверху, произошла ядерная катастрофа и Центр, выполнив свою миссию, нанес Удар возмездия. Иначе бы его стали разыскивать и обязательно нашли… А не искали потому, что в нем не было теперь нужды…
Или вообще никого не осталось в живых?
Гелий прислушался, потянул носом воздух – запах тлена доносился сквозь приоткрытую дверь.
Женщина пошевелилась. Гелий встряхнул ее, перевернул с живота на спину.
– Эй! Вы живы?
Бесцветные губы порозовели, под прикрытыми веками вздрогнули глаза.
– Жива, – чуть слышно пробормотала она. – Хочу еще…
– Что? Что вы хотите?!
– Хочу, чтобы все повторилось… Женщина открыла глаза: на Гелия смотрел туманный щекочущий взгляд.
– Что повторилось? Что?
– То, что было, – все!
– Одевайтесь и уходите отсюда! – Он швырнул ей платье. – Немедленно! Пока я не выкинул вас отсюда!
Гелий схватил ее за плечи и выпихнул за дверь.
Улыбка на лице женщины превратилась в бабий испуг. Она пронзительно взвизгнула и, озираясь, бросилась по коридору…
Гелий пошел за ней следом и на ходу дергал все двери подряд, откуда-то наносило дымком от ментоловых сигарет и свежесваренным кофе…
Наконец он выбрел в зону центрального пульта и остановился перед стеклянной перегородкой, за которой во всю стену искрились зеленые сигнальные лампочки. Оперативный дежурный, подполковник-ракетчик, сидел в обществе операторов спиной к пульту и играл в преферанс на деньги.
А на экране телевизора все еще торчал струнный оркестр, и Гелий узнал музыку…
Это был действительно реквием, только неизвестно по какой причине исполняемый.
Taken: , 13
Он разыскал Суглобову через час, когда окончательно пришел в себя и осознал, что с ним происходило в жилище Слухача. Она была уже не та перепуганная бабенка, успевшая переодеться в гражданское платье, слегка подкрасилась и освежилась своими нежными духами… застал ее возле кабинки в гардеробе, где переодевались младшие офицеры-женщины: на поверхности никто из служащих Центра не имел права носить военную форму и имел документы прикрытия. Но чтобы их получить на пропускном пункте, следовало сдать охране свою визитку.
А ее у Суглобовой не было. Так и не посмев доложить о случившемся своему непосредственному начальнику, она не могла избавиться от сладострастного ощущения, когда едва знакомый глава Центра, этот Железный Гелий, грубо всунул руку ей под платье и нащупал сосок. Остальное как бы забылось, и тело вновь пробивало щемяще-приятным током, волна которого катилась от груди к голове, затем к ногам…
Недосказанность в ощущениях теперь держала ее накрепко остро-сладким жаром внизу живота… Чудилось: еще бы одно прикосновение его руки, хотя бы к руке, и наступит… молнией сверкающее чувство!
– Возьмите. – Гелий протянул ей визитку. – И забудьте то, что произошло. Это недоразумение… Да, это нервы и недоразумение.
– А разве… что-нибудь произошло? Я ничего не помню… Все как во сне.
Он молча расстегнул рубашку, показал искусанные плечи:
– Я тоже хотел бы забыть…
Женщина потянулась рукой, однако Гелий запахнул рубашку и застегнул молнию на куртке.
– Это сделала… я?
– Не мог же я сам себя искусать!.. И исцарапать спину… Представляете, что будет, если оператор на пульте включил запись видеокамер?
– Понимаю, компромат, – тихо вымолвила Суглобова и дрожащей рукой потянулась за карточкой. – Если это сделала я, то была… без памяти.
Гелий почувствовал ее прикосновение. Прохладная рука задержалась на пальцах, и он выпустил визитку.
Карточка упала на пол, а ее рука становилась настойчивее, увереннее и уже добралась до запястья. Он посчитал это за дешевый трюк, поднял глаза и тут же подумал, что, если бы пришлось сидеть в бункере девяносто девять лет, пожалуй, он выбрал бы ее. Стройное, спортивное тело, сильные ноги, высокая грудь и темные, черные от расширившихся зрачков глаза – с такой можно возрождать новое человечество.
Гелий высвободил руку, поднял визитку.
В ее взгляде скользнуло недоумение.
– Как вас зовут? – спросил он, чтобы вывести ее из оцепенения…
– Марианна, – вымолвила она, разглядывая свою руку. – Как странно… Я ничего не ощущаю! Обнимите меня. Пожалуйста, обнимите меня!
– Зачем? – тупо спросил Гелий. – Что это значит? – Ступайте домой и не майтесь дурью! – прикрикнул он.
– Нет! – воскликнула Марианна и отпрянула. – Не смейте так говорить! Какое вы имеете право?
– Право начальника, которого хотят взять в руки через постель, – отрезал Гелий. – Причем грубо и бесцеремонно.
Она вырвала из его руки визитку, схватила шубку, сумочку и побежала в холл. По пути обронила перчатки, но не заметила этого: в коридоре остался лишь запах духов, названных в честь последней любовницы Наполеона.
Гелий поднял перчатки и, поиграв пустыми пальчиками, спрятал в карман.
Откуда-то послышался тоскливый звук, напоминающий плач уставшего от слез ребенка. Он огляделся, прислушался и понял, что это исходит откуда-то изнутри, будто плачет собственная душа.
Движимый неким интуитивным позывом, Гелий двинулся по коридорам к двери, за которой сидел Матка, и, вставив карточку в замок, толкнул ее ногой.
Изображать главного врача больше не хотелось…
– Что еще вы знаете о детях и мертвых душах? – спросил Гелий с порога.
У объекта, как отмечали наблюдатели, поведение было необычным. От него ждали буйства, он же все свободное время спал. А поскольку с ним никто не работал, тот вставал, чтобы поесть, и снова заваливался в постель, желая выспаться и откормиться, пока есть возможность. Нормальная психология бродяги. Однако он сильно тяготился неволей и жизнь в «больнице» переживал как трагедию, бесконечно бормоча о какой-то матке, которой он обязан служить.
Матка вскочил с кровати и ответил мгновенно:
– Знаю о них все! Почему вы до сих пор ничего не предприняли? Я же вам объяснял! Предупреждал! Что вы ждете?
За неимением специальной одежды его обрядили в голубую униформу, правда, без колпака, и потому юродивый сейчас сильно напоминал Широколобого.
– Можете показать, где они находятся? – спросил Гелий, отчего тот еще больше возмутился.
– Да как же так?.. Вы что, глухой? Слепой? Не видите, что рядом с вами твориться?!. Хорошо, я укажу! Не мешайте мне!
Матка вышел из комнаты и уверенно двинулся вперед, остановившись у перехода из зоны в зону.
– Отоприте эту дверь!
Гелий открыл вход, а блаженный прислушался, понюхал воздух и повел дальше, двигаясь куда-то от Нулевой зоны. В галереях стояла абсолютная тишина, если не считать тихого и привычного гула неоновых ламп и вентиляции. Миновав очередную зону, Матка остановился.
– Ничего не понимаю… Где-то тут, близко!
– Вы ничего не путаете?
– Спутаешь тут, как же! – огрызнулся юродивый. – Неужели и сейчас не слышите?!
– Что именно я должен слышать?
– Мертвые души! Скрежет зубовный! – Матка болезненно потрогал свою голову. – О Боже! Зачем я согласился вести!
И вдруг насторожился, точно уловил направление, и ринулся в какой-то полуосвещенный коридор-аппендикс.
Тупик заканчивался широкой, словно у гаража, белой медицинской дверью с маленькой, как дверца холодильника, калиткой и электронным замком. Горело непривычное табло: «Грязная зона!» – будто на какой-нибудь атомной электростанции.
– Здесь, – простонал Матка, зажимая уши. – Какая невыносимая энергия… Придется долго очищаться.
Гелий был уверен, что и сюда ему хода нет, и все-таки вложил в замок свою магнитную карточку: полная тишина, лишь мигнула лампочка индикатора, посылая куда-то сигнал-сообщение.