Меня всегда угнетало какое-нибудь одно, узкое направление политической мысли. Нельзя, например, изучить историю Франции, приехать туда и начать там заниматься политикой. Это журналист может прийти к какому-то лидеру, взять у него интервью. А практической политикой можно заниматься лишь у себя в стране, и то при обязательном условии накопления той огромной суммы знаний, которые необходимы для принятия решения, порой единственного решения из десятков возможных. Поэтому для меня политика не была чем-то неведомым, тайным. Мне всегда хотелось этим заниматься, и я ею, политикой, занимался всегда и везде.
Или другая сторона вопроса. Возьмем специалиста- востоковеда. Он занимается только, скажем, Ближним Востоком. Юрист – какой-либо отраслью права. Юрист – это тоже очень узко. Экономика. Финансы. Только налоги, оборотные средства, деньги, недвижимость – все это связано с одним каким-то профилем знаний. Желание во все вникнуть, все охватить приводит к тому, что появляется философское отношение к жизни. Начинаешь понимать, что такое познание жизни, овладение политикой.
Я учился в востоковедческом вузе и, помню, на третьем курсе или на втором написал работу по кафедре философии. К сожалению, это было запрещено. Нужно было писать только по той кафедре, к которой тебя прикрепили. Но меня тянуло к философии, к широкому познанию жизни, к законам диалектики, к понятию материи, духа, что из чего происходит и что во что превращается. Сложнейшие категории мышления! Может быть, я учился бы на факультете политологии. Но тогда, во времена моего студенчества таких факультетов не было вообще. Их, кстати, не было и на Западе. Потом уже где-то ближе к 80-м годам они появились в Сорбонне, Кембридже, Гарварде.
У нас, чтобы получить политологическое образование, нужно было соединить воедино несколько разных факультетов – от философского до юридического. Вот из них, может быть, и получился бы один политологический. Позднее, уже в 90-е годы в нескольких вузах была специально создана специальность «политология». Но факультета политологического нет нигде и по сей день. Хотя для меня, например, идеальный вариант был бы, если бы я закончил политологический факультет МГУ, и с 23 лет начал бы заниматься практической политикой.
Но не было условий. Не было возможности сразу получить такое образование. Нельзя было сразу заняться политикой, учитывая специфику режима в нашей стране до 1985 года. И еще. Я не просто хотел заниматься политикой. У меня уже начала вырабатываться собственная геополитическая концепция. Позднее она, по крайней мере так ее назвали журналисты, получила определение «формула Жириновского». Суть ее, очень кратко, если не сказать очень пунктирно, состоит в необходимости нашей страны укрепить свои геополитические позиции на южных рубежах Отечества. Для броскости я назвал эту формулу «последний бросок на юг». В этой книге у меня еще будет повод вернуться к своей формуле и рассказать и о ней, и о том, что с ней было связано тогда и что будет связано позже, уже в наступившем XXI веке.
Здесь же я хочу еще раз обратить внимание читателя на используемую мной терминологию – «этногеополитика». Ты, читатель, не поверишь мне, но это реальнейший факт! В 1993 году впервые в нашей стране был издан энциклопедический словарь «Политология». В его написании была задействована масса ученых, среди них с довольно известными именами. Так вот, факт состоит в том, что в этом издании даже не значится термин «этнос», не говоря уже о таком понятии, как «этнополитика»! Геополитика трактуется исключительно как сфера международных отношений, что значительно снижает степень охвата проблем, входящих в эту политологическую дисциплину. Да и сам термин «политика» так прокомментирован, что понять его значение, что называется, «без бутылки» просто невозможно. Жаль. Очень и очень жаль, что такое благое начинание обернулось прямо-таки не просто комом, а едва ли не слипшимся комом грязи и неразберихи!
Так, этнос-народ, его геоместонахождение и политика – организующая и управляющая этносом сила. Каждая из этой триады – вполне самостоятельная величина. Но с каким знаком – плюсом или минусом – кажется эта величина, всецело зависит от их способности и умения жить сообща, действовать вместе. Соответственно, и изучать каждую из этих величин можно и нужно порознь, в отдельности. Но результативность этого изучения можно обнаружить, только сопоставив все эти элементы в одном ряду. Иначе говоря, применив, как модно сегодня говорить, комплексный подход. И во-вторых, сведя все элементы предмета изучения в единую систему, использовать системный подход в их освоении. Наконец, в-третьих, проследив развитие всех элементов системы в их неразрывном целом, то есть учтя их преемственность,– что во что переходит, что и когда утрачивает свои природные свойства, что и почему исчезает, оставив после себя пустоту или перейдя в новое качество,– применить метод исторических аналогий.
Когда в конце 90-х годов XX века я попытался применить этногеополитическую методологию к исследованию моего поколения в романе «Иван, запахни душу!», один неглупый профессор заметил, что я в данном вопросе не одинок. Были люди, которые и до меня использовали подобную методологию. В частности, Лев Николаевич Гумилев. Скажу честно, до разговора с этим профессором я не прочитал ни строчки из идейного наследия покойного мыслителя. Он умер в начале 90-х годов. Тем большим было мое с профессором удивление. Получается, что я самостоятельно пошел по тому пути, который выбрал и Лев Гумилев.
Свои первые мысли о будущей теории этногенеза, то есть развитии наций и народностей, этносов, Гумилев выносил в ГУЛАГе. Он записывал эти мысли на разных клочках бумаги, спичечных и папиросных коробках и др. Потом по памяти восстанавливал свои записи. Случай не столь уж и редкий в истории философской мысли России. Один из основоположников славянофильства, Александр Степанович Хомяков таким вот образом, «по памяти», написал свою знаменитую «Семирамиду». Это четыре увесистых тома о философии истории России и Европы.
После разговора с упомянутым мною профессором, обратившим мое внимание на сходство идейных убеждений с гумилевской теорией этногенеза, я не поленился и самым тщательным образом проработал наиболее известные работы маститого ученого. Он, конечно, делал главный упор на этнос, в меньшей степени – на гео, землю, совсем в незначительной – на политику.
«Социальная история отражает прошлое человечества односторонне, и рядом с прямой дорогой эволюции существует множество зигзагов, дискретных (то есть прерывистых, действующих с перерывом, а не строго последовательно, как «учит» марксизм. – Авт.) процессов, создавших ту мозаику, которую мы видим на исторических картах мира,– писал Гумилев.– Поскольку у этих процессов есть «начала и концы», то они не имеют касательства к прогрессу, а всецело связаны с биосферой, где процессы тоже дискретны. Таким образом, социальная и этническая история не подменяют друг друга, а дополняют наше представление о процессах, происходящих на поверхности Земли, где сочетаются «история природы и история людей» (Гумилев Лев. Конец и вновь начало. М., 2000. С. 72-73).
Лучше не скажешь. В отличие от Гумилева, я основной акцент делаю на политике. И это тоже понятно. Я очень давно думаю о механизме государственной власти: из чего он компонуется? Эти вопросы не может решить вчерашний физик или вчерашний биолог, начавший сегодня думать о государстве, о том, как управлять. Нужно десятилетие, нужен определенный государственный интеллект, какая-то часть мозга должна быть задействована в этом направлении, думать об этом, анализировать, сопоставлять.
Политическая деятельность поглощает много времени и сил. Приходится читать большое количество газет, самых разных, программы различных партий, листовки, прокламации, религиозную, философскую литературу, экономическую, историческую, мемуары и книги по самым разным областям знаний. Социология, вооруженные силы, зарубежные страны, зарубежные партии. Еще в начале 70-х годов я подготовил монографию «Политические партии Турции». Так что систематизацией партий я занимаюсь уже много лет.
Нужно регулировать рост населения, чтобы не порождать такое количество населения, которое будет погибать от голода, регулировать эти процессы; санитарное просвещение, своевременная переброска продовольствия, излишков в те регионы, где гибнут люди от стихийных бедствий, от отсутствия продовольствия и т.д. Учитывать климатические условия. Там, где частые засухи или частые наводнения, видимо, нет смысла поселяться людям, надо уйти из этих регионов. Создать природные оазисы там, где, может быть, не будет человека. Когда-то люди расселялись хаотически, чутьем шли туда, где больше воды, травы, пищи. Сегодня, может быть, надо посмотреть и не расселяться в тех регионах, которые вредны с экологической точки зрения, не имеют перспектив для экономического развития, для транспортного.
И русская нация заслужила, чтобы жить в приличных условиях. Это надо учитывать. Пусть север Сибири станет кладовой, откуда наездами, может быть, вахтовым методом можно будет черпать богатства в виде ресурсов минеральных, энергетических. Но развивать промышленность и проживать в основном на юге, отдыхать, лечиться, учиться, размножаться здесь, на юге, в благодатных условиях, там, где требуется меньше одежды, меньше пищи, где жизнь дешевле сама по себе, ибо требуется меньше энергии, больше полезных природных факторов, когда все растет на деревьях: и шелковник, и абрикосы, и сливы, и цитрусовые – все это растет само по себе. Природа. Не требуется завоз, не требуется ждать, когда вскроется река, чтобы пошли баржи с сырьем, с готовой продукцией.
Юг. Круглый год действует транспорт. Это отличные бетонные дороги, готовые для использования, не трескающиеся от морозов взлетно-посадочные полосы для самолетов. Это железнодорожный транспорт, который не нуждается в особом уходе, ибо теплые летние дожди омывают его: вагоны, подвижной состав. Это всегда достаточное количество всего, ибо юг есть юг. Это и отдых, здесь же и лечение, и все учебные центры должны быть там же, на юге, и научные. Не надо растягивать население на огромные пространства.