Мэгз он читал правила новых карточных игр, постоянно расширяя ее кругозор. Это было все равно что учить ребенка арифметике, надеясь, что когда-нибудь он научится считать сам. В карты они всегда играли на деньги. Само собой, Мэгз часто выигрывала и постоянно жульничала.
Двойняшкам он рассказывал сказки после того, как сестра Макмерфи укладывала их в постель. Сначала он никак не мог найти к ним подход, и они страдальчески ворочались, пока он не уходил и не оставлял их в покое, но, когда он включил в свой репертуар страшилки с привидениями и жуткими монстрами, они начали проявлять интерес. Вскоре ему даже удалось завязать с ними разговор. Он добился этого благодаря тому, что не рассказывал историю до конца. Конец им приходилось придумывать самим, а он потом уж говорил, как все было на самом деле. Виски вынужден был признать, детские концовки были страшнее, кровожаднее и куда интереснее, чем его.
Хелена обратила внимание на то, что он сделал ремонт в спальне Элизабет – отштукатурил, покрасил и оклеил обоями стены, так что она превратилась в небесно-голубое сонное царство. Он отвез мистера Гудли в город к портному, где с него сняли мерку и сшили униформу, которая в сочетании с новой аккуратной стрижкой придавала дворецкому необыкновенно аристократический вид. Он долго терпел заигрывания сестры Макмерфи, пока не догадался убедить ее, что на самом деле ей стоит обратить внимание на мистера Гудли, который все время поглядывает на нее так грустно, будто мечтает затащить в постель.
Кроме того, Хелена заметила, что всякий раз, когда ей случалось наткнуться на Виски в обществе ее супруга, мужчины обменивались заговорщическим взглядом. Она решила, что Винсенту удалось очаровать Виски той лучшей половиной своей натуры, с которой сама она давно уже утратила контакт.
«Бесполезно пытаться пробудить ревность у этого полоумного доморощенного Казановы, – думала она, ложась спать, и слезы капали из ее прекрасных утомленных глаз. – Сексуальный маньяк!»
Винсент был раздражен и неудовлетворен, хотя ни за что не признался бы в этом даже самому себе. Почти Две недели он практически не покидал своей студии – не считая тех случаев, когда он выходил по зову природы или спускался пожелать спокойной ночи дочкам, если вспоминал о них. Продуктивность его возросла вдвое, а то и втрое, и даже спать он стал меньше обычного. Он был так захвачен процессом преобразования бурлившей в нем энергии в живопись, что почти не обращал внимания на еду, которую ему приносила Элизабет. Работая безостановочно, пока был в состоянии держать кисть и смешивать краски, он не замечал, как истощается его организм.
Элизабет общалась с ним больше других и, тревожась за его здоровье, поделилась своими опасениями с Виски. Тот посоветовал предложить Винсенту переключиться с обнаженной натуры на цветы. Она могла бы прикинуться больной, попросить Макмерфи намекнуть Винсенту, что ей требуется отдых.
На следующий день Виски и сестра Макмерфи, не уступая друг другу в артистизме, разыграли испуг, когда в кухню ворвался Винсент и объявил, что Элизабет потеряла сознание.
В период «выздоровления» Элизабет часто ходила с Виски на прогулки по окрестностям. Виски неизменно брал с собой Джаспера на веревочке. Когда почва становилась слишком каменистой и псу было тяжело катиться, Виски поднимал его на руки. Элизабет нравился Джаспер, но не нравилось его имя, и однажды она спросила Виски, не думал ли он о том, чтобы сменить его.
– Ну не Рексом же его называть. Он необычный пес, и кличка у него должно быть необычная.
– Может, назвать его в честь какого-нибудь персонажа из книги?
– Что ты предлагаешь?
– Я читаю сейчас «Властелина колец», и там полно оригинальных имен. Например, волшебник Гэндальф или хоббиты Фродо и Бильбо.
– Пс-с-с-с… Нет уж, спасибо. Хм, это, похоже, труднее, чем выбрать имя ребенку.
– Ты бы хотел иметь детей?
– Пожалуй. Иногда возникает такое желание. А что?
– А о том, чтобы жениться, ты не думал?
– Не исключаю такую возможность. А почему ты спрашиваешь?
– Просто так. Я хотела бы когда-нибудь выйти замуж; иметь большой дом, детей, собаку. Как ты считаешь, это реально?
– А что может этому помешать? Но вернемся к Джасперу.
– Как ты назвал бы своих детей?
– Мальчика или девочку?
– Ну, скажем, мальчика.
– Александр.
– Почему?
– Да так, без особых причин. Просто мне всегда нравилось это имя. Хотя, может быть, лучше назвать сына Ричардом.
– А почему Ричардом?
– Если бы Дик меня описал, я бы думал, что ничего диковинного в этом нет.
Посмеявшись, они продолжили путь. Когда они приблизились к дому, Элизабет бросилась бежать. Виски – за ней. Ему удалось догнать ее возле самого крыльца. Они сели на ступеньки, переводя дыхание. В это мгновение открылась входная дверь.
– Ах, вот вы где, мистер Уокер, – прогремел мистер Гудли. – А я вас искал. Вам звонили по телефону, пока вы гуляли с мисс Элизабет. Я не смог вас найти и взял на себя смелость записать то. что вам хотели сообщить.
– И что же это?
– Некий мистер Петерсон из Америки сказал, что хотел бы нанять вас в качестве фотографа для издания альбома об Ирландии. Он интересуется, как вы отнесетесь к этому предложению. Я записал номер его телефона на случай, если вы захотите ему перезвонить.
– Вы шутите!
– Что вы, сэр, и не думал.
Виски повернулся к Элизабет, и она, увидев его лицо, обняла его и поцеловала в щеку.
– Чему ты так удивляешься? Ты что, не рад?
– Еще как рад! Снимки для альбома!
– Да, сэр, именно это мистер Петерсон и предлагал.
– Послушайте, Гудли…
– Да, сэр?
– Вам когда-нибудь доводилось придумывать клички для собак?
– Не знаю даже, что сказать вам, сэр. Когда я был маленьким, у отца был щенок вроде вашего, и отец называл его Гоб-Гоб, потому что это то же слово «Бог», но справа налево. Он часто говаривал, что не следует забывать о Боге.
– Он был прав. Может, и правда назвать его Богом? Как ты считаешь, Элизабет?
– Почему бы и нет?
– Значит, решено.
– Очень хорошо, сэр. Вы не будете возражать, если я сообщу членам семьи о состоявшемся крещении?
– Сообщайте, если хотите.
– Это очень любезно с вашей стороны, сэр, – сказал мистер Гудли.
– Гудли, у вас усы в муке испачканы.
Гудли стряхнул усы тыльной стороной ладони и лизнул ее.
– Благодарю вас, сэр. Я как раз собирался испечь оладушки, но это, конечно, не оправдывает неряшливости.
Он вернулся в дом.
Позвонив в Америку и выяснив, что Петерсон действительно заинтересован в работе над альбомом, Виски поднялся вместе с Элизабет к Винсенту, чтобы поделиться с ним радостным известием. Они нашли его сидящим в шезлонге, совершенно обнаженным и с ног до головы измазанным краской. Винсент курил трубку и сосредоточенно смотрел в пол. На полу был расстелен холст метра три длиной, в пятнах голубой и оранжевой краски. Судя по всему, он создал картину, катаясь по ней.
– Как она вам? По-моему, замечательно.
– Ты… нормально себя чувствуешь, Винсент?
– Нет, но, полагаю, работа – лучшее лекарство от желания покончить с собой.
– По-прежнему переживаешь из-за Хелены?
– Я смирился с фактом, что нам больше не суждено быть вместе.
– Не будь идиотом, Винсент, – сказал Виски. – Если ты хочешь быть с ней, то не надо прятаться от нее на чердаке.
– Издержки творческого процесса. Не обращай на него внимания, Джон, – сказала Элизабет, – просто У него депрессия, так всегда бывает по завершении очередной работы. Спад после взлета.
– Элизабет, ты сегодня выглядишь чрезвычайно соблазнительно. Похоже, болезнь пошла тебе на пользу. Может, тебе надо почаще болеть? Kaк ты считаешь, старик? – обратился он к Виски. – Мне сразу показалось, что ты несколько переусердствовала с обмороком, дорогая, но я растерялся в тот момент и не нашел что сказать.
– Мы хотели как лучше…
– Так и получилось. Передо мной открылся прекрасный новый мир пустоты. Спасибо.
– Иди к черту, Винсент.
– Фу, откуда в тебе такая черствость к человеку, которого даже некому пожалеть?
– Винсент, ты зануда, – проворчала Элизабет.
– Наверное, мне надо было бы отрезать себе ухо, чтобы доказать глубину своего отчаяния. Но, к сожалению, это уже делали до меня, так что меня обвинят в плагиате.
– Я вижу, чувство юмора у тебя все же сохранилось.
– А-а, – отмахнулся Винсент. – А вы двое выглядите до отвращения счастливыми. По какому поводу?
– Мы нашли Бога.
– А в Америке будет печататься альбом с фотографиями Джона.
– Прошу прощения, что не прыгаю от радости, – обронил Винсент с каменным лицом. Но затем не выдержал и расплылся в улыбке. – Ну а если без шуток, то это действительно здорово. Давно пора оживить наши серые будни чем-нибудь вроде этого. Альбом фотографий! Это событие, Джон. К тому же и Бога ты нашел. Где он скрывался все это время? Наверняка прятался где-нибудь среди яблонь.
– Если бы! Тогда мы уговорили бы его сыграть роль посредника между тобой и Хеленой и соблазнить ее яблоком, – сказал Виски.
– Она не стала бы его слушать.
– Наш Бог – молчалив. Это – собака, набитая опилками.
– Какой бесславный конец для Господа, сыгравшего такую роль в истории человечества! Как тебе показалось, он очень расстроен?
– Не думаю. Он, наверное, и сам не прочь отдохнуть. Никаких жутких судьбоносных решений.
– Он и так их давно не принимает. Самовыражение послужило ему хорошим уроком. Интересно, кого он оставил исполнять обязанности вместо себя? Надеюсь, не какого-нибудь хиппи, любителя травки и свободной любви? А то мы могли бы, проснувшись однажды утром, увидеть зеленое небо, голубую лужайку, красные деревья, самую немыслимую цветовую гамму. Хм… А что? Тут, между прочим, есть над чем подумать художнику. – Винсент выпустил клуб дыма из трубки и отколупнул с живота кусок присохшей краски. – А как вы узнали, что это Бог?