– Я люблю ее, но это не мой ребенок.
– А чей же это ребенок? – взорвалась Хелена.
– Я не знаю. Честное слово. Знаю только, что не мой.
– Вы ни разу не спали с ней?
– Нет.
– Хорошо. Пройдемте.
Хелена, как набирающий силу смерч, пронеслась по дому к комнатам Ребекки. Марк плелся следом. Когда Хелена начала колотить в дверь, Марк стоял рядом, опустив голову.
Дверь чуть приоткрылась.
– Что ему надо? Я не хочу его видеть. Между нами все кончено, – крикнула Ребекка в щель.
Она только что вылезла из-под душа, и на лице у нее было недвусмысленно написано, что она не впустит его.
– В таком случае, мисс, я хочу вас видеть, – парировала Хелена. – Так что одевайтесь и пожалуйте наверх. Мы побеседуем там втроем.
Хелена с Марком поднялись на второй этаж и стали ждать Ребекку.
– Я хочу знать правду. Марк говорит, что ни разу не спал с тобой.
Врет. Это его ребенок Он бросил меня.
Женщины посмотрели на Марка. Он курил сигарету и ответил им невозмутимым взглядом.
Итак, я должна выбирать, кому из вас верить, – констатировала Хелена. – Вам, Марк, или моей дочери.
Как можно ему верить? Он бросил меня!
– Что-то ты слишком часто это повторяешь, Ребекка. Это подозрительно.
Ребекка замолкла.
Марк, изложите свою версию.
Марк посмотрел на Хелену, затем на Ребекку и приступил к рассказу:
– Я оставил ее, потому что она была беременна…
– А я что говорила?
– Ребекка, предупреждаю тебя в последний раз, угомонись. Продолжайте, Марк.
– Я оставил ее, потому что она была беременна, а ребенок был не мой. Я никогда не спал с ней. Я должен был остаться с ней и поддержать ее. Черт возьми, Бекки, я люблю тебя, но когда ты сказала мне, что беременна, я потерял голову. Я не хотел тебя видеть. Это был удар для меня, понимаешь? Ты не хотела говорить мне, кто отец, просто сообщила о ребенке, как о каком-то несущественном факте.
– Какое это теперь имеет значение? – буркнула Ребекка. – Главное, что она родилась.
– Да, конечно. У вас все хорошо, и вы живете одной большой семьей.
– Вот именно. И мы не нуждаемся в тебе.
– А я хочу жить с вами. Я хочу заботиться о тебе и о ребенке.
– Что?
– Ребекка, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Вместе с ребенком.
– Ее зовут Элизабет. Элизабет Виктория.
– Ну, Виктория, я же сказал, что сожалею о том, что оставил тебя. Что еще ты от меня хочешь?
– Мы не можем жить втроем в твоей квартире. Она слишком мала.
– Я устроился на работу.
– Вот как? На какую? Когда?
– 3 рекламное агентство. Три месяца назад.
– В самом деле?
– В самом деле.
– Так, значит, стремишься приобщиться к среднему классу, со всеми его средними радостями?
– Прошу прощения, – вмешалась Хелена. – Конечно, очень интересно слушать, как двое молодых людей выясняют отношения и делятся соображениями по поводу карьеры, но прежде всего давайте уточним главное. Кто же все-таки отец ребенка?
– Прости, мама, но мне не хотелось бы этого говорить.
– Значит, не Марк?
– Нет.
– Значит, ты лгала?
– Да. Прости, пожалуйста. Я не думала, что он когда-нибудь объявится.
– Ребекка, я в последний раз тебя спрашиваю: кто отец?
Марк и Хелена ждали ее ответа.
Долго ждали.
Потом подождали еще.
– Я пошла за Винсентом, – сказала Хелена.
3 сентября 1987 года«Ш» – Шшшш…
Я больше не мог находиться в этом доме.
С тех пор, как Марк, по настоянию Хелены и Винсента, поселился у нас, весь мир вращался вокруг новорожденной. ШШШШ Все просто таяли от умиления перед крошкой Элизабет. Разумеется, я ничего не имел против нее, такой крохотульки, но все только о ней и говорили.
Непрерывно.
Элизабет сделала это. Элизабет сделала то.
Элизабет просто очаровательна.
Она самый красивый ребенок во всем мире.
Сьюзен веселилась, когда я рассказал ей о том, что у нас происходит. Она даже заставила меня почувствовать себя мелочным и ревнивым. Как будто я завидовал тому, что все внимание было отдано Элизабет.
Я?
Завидовал?
Ну может быть. Немножко.
Наступил момент, когда должны были объявить результаты экзаменов.
Мы с Бобби пошли узнавать их, и радостное возбуждение сменялось во мне страхом, страх – надеждой. Мы получили примерно одинаковые оценки, с той лишь разницей, что у меня было «отлично» по истории искусств, а у Бобби «удовлетворительно», зато по экономике Бобби получил пятерку, а я – переходной балл. Бобби не считал изо серьезным предметом. Если у тебя есть способности к рисованию, то чего тут еще знать? На самом деле он просто ревновал, потому что его отец был известным художником, а мой всего лишь щелкал затвором фотоаппарата. А по-моему, для того, чтобы складывать цифры, уж точно не надо никакого таланта.
Мы поспешили домой сообщить о результатах Винсенту и Хелене.
Сьюзен тоже получила хорошие отметки.
Мы решили отметить это.
Мы могли пойти куда пожелаем – в бар, на дискотеку, – все было открыто для нас. То, что мы были несовершеннолетними, не имело значения. Имел значение тот факт, что у нас были деньги и мы намеревались потратить их. Нам повезло – в середине недели почти везде было довольно свободно.
Никого не интересовал наш возраст, а мы, со своей стороны, не стремились оповещать всех об этом.
Бар был забит подростками. Беспрестанные поздравления, перемещения от столика к столику, обещания встретиться, номера телефонов, болтовня, слухи, сплетни. Эйфория охватила школьников, добившихся хороших результатов, и вымученное сочувствие обволокло тех, кому это не удалось.
После бара я провожал Сьюзен домой, обняв ее за плечи.
– Послушай, Алекс!
– Что?
– Ты весишь целую тонну.
– Это хрш-шо.
– Смотря для кого. Ты пьян…
– Й-йя?! Ну да, йя п-пьян от любви к тебе, любоф-фь моя! Х-ха-а!
– Скорее от «Карлсберга».
– Да-а… Луч-чыне уш-ш не пить, рас-с ты за рулем.
– Что-что?
– Вот Стиф-ф, б-бедняга, выпил «Калссбега», и что выш-шло? Ч-черт! Зачтем они фее умерли, Сьюзи? Эт-то фсе йя виноват. Йя виноват, С-сьюзи. Эт-то фее йя!
– Не говори глупостей, Алекс. Ты просто напился.
– Т-ты не понимаш-ш… Эт-то фее йя! Дефтс… деффствитьно йя! Стиф-ф, Вик-к, Гудьди, Мэгз, Альф-ф, Вис-ски, Лиз-збет. Эт-то я их-х погубил, С-сьюзи! Они не должны были умирать, С-сьюзи. Я должн был останоффить это… Но ф… ф наш-ших ли это силах? Мож-жм ли мы?
– Алекс, перестань молоть вздор. Ты сам знаешь, что это вздор. Тебе просто хочется, чтобы тебя пожалели.
– С-сьюзн, я люблю тебя. Деф-фствительно. Но ты не имееш-ш превстав… предстат… преф-фсталенья, о… Эт-то фсе моя вина.
– Прекрати, Алекс.
– Ну хрш-шо. Рас-с ты так хочьш-ш.
Сьюзен привела меня к себе и постаралась привести в чувство. Но никакой кофе – будь то из Колумбии или Бразилии, или откуда там его привозят, – был не в состоянии отрезвить меня в этот вечер. Я пребывал в глубокой депрессии и не хотел оттуда вылезать. Терпеть не могу, когда мешают толком насладиться нахлынувшей на тебя жалостью к самому себе.
Не помню, что я наговорил. Помню только, что у меня было гадко на душе, когда я отправился домой. Мне казалось, что я наговорил лишнего. Я спрашивал себя, не порвет ли Сьюзен со мной. И, помню, отвечал, что, возможно, порвет. Вот как далеко зашло дело – и неизвестно, по какой причине. Скорее всего, из-за какой-то ерунды. Глупо. Бессмысленно. Я был виноват. Вот черт, подумал я, наверное, мне надо извиниться.
Я развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел к дому Сьюзен. Стоя у ее дверей, я нервничал и чувствовал нелады с желудком. Я тихо постучал в дверь, репетируя свою речь, мысленно повторяя извинения.
Дверь открыла ее мать.
– Алекс, иди домой.
– С-с-сьюзн?
– Она легла спать. Не знаю, что ты ей сказал, – и не хочу знать, – но она очень расстроена.
– Я хш-шу извинис-с прд ней.
– Попробуй завтра, Алекс. Завтра, когда ты будешь трезв.
– Хрш-шо.
– Спокойной ночи, Алекс.
– Скшт ей я сш-шлею, пшалст.
– Хорошо.
– Общаш?
– Обещаю.
– Спсиб.
– Спокойной ночи.
– И що скшт ей шт йа првд-првд люблю йё.
– Будет лучше, если ты сам скажешь ей это. Завтра.
– Хрш-шо.
– Иди домой, Алекс, и ложись спать. Мы завтра никуда не денемся.
Какая приятная женщина! Умеет отшить тебя, но по-доброму, так, что ты чувствуешь благодарность. Я вернулся домой, отбился от домашних невнятными междометиями и забрался в постель. Но уснуть я не мог, мой ум был в смятении, мне казалось, что весь мир рассыпается на части.
3 сентября 1987 года«Щ» – Щастие
Все в моей жизни окончательно запуталось, и было неясно, то ли я сам в этом виноват, то ли Бобби. Я напряженно пытался понять, что им движет, чем я так ему досадил. Мне приходили в голову разные мелочи, которые могли восстановить его против меня, но чем больше я о них думал, тем незначительнее они казались.
Я был крупнее, чем он, но ничего не мог с этим поделать, и вряд ли это так уж сильно его задевало. Я был сильнее его, но это опять же была не моя заслуга. Я прилежно учился. Он прогуливал школу и списывал у меня конспекты, чтобы наверстать упущенное. Если бы он попросил, я бы, наверное, дал ему эти конспекты. У меня была подружка, но и у него не было недостатка в них. Насколько я помню, он ни разу не приводил их к нам домой – наверное, потому, что они часто менялись. У меня были друзья, у него тоже. Мы оба пользовались достаточным авторитетом в своих кругах, хотя эти круги никогда не пересекались.
Может, дело было в том, что я был старше на три месяца? Или в том, что Винсент и Хелена уделяли мне столько внимания после гибели моих родителей? Я знал, что он убил трех человек, – может быть, он не мог мне этого простить? Может, он считал меня безгрешным ангелом, которого надо было совратить во что бы то ни стало? Но разве он не знал, что мои родители погибли из-за меня? Или он злился потому, что я не рассказал ему о шантаже? Или потому, что я был похож на него?