.
– В общем-то, да, – говорит Эстер.
– И как от него избавиться? – спрашивает Джаспер.
– К сожалению, его невозможно изгнать из твоей головы силой, – говорит Эстер. – А ты, наверное, именно на это и надеялся.
– Да, – признается Джаспер.
– Если применить силу, Эномото будет сопротивляться, – говорит Маринус, – и твой мозг будет необратимо поврежден. Твой незваный гость слишком глубоко укоренился – и неврологически, и психозотерически.
– А как же быть? – спрашивает Джаспер.
– Мы предложим ему сделку, – говорит Эстер. – Но даже если он согласится, тебе предстоит очень сложная психохирургическая операция.
– Нам надо с ним поговорить, – добавляет Маринус.
– Погодите, – взволнованно требует Джаспер. – А как я узнаю, успешно прошла эта ваша психооперация или нет?
– Если все пройдет успешно, ты проснешься здесь, в доме сто девятнадцать «А».
– А если нет?
– А если нет, то окажешься в Сумраке на Высокой Гряде, – говорит Эстер, – только на этот раз мы не сможем тебя остановить.
– То есть выбора у меня никакого? – спрашивает Джаспер.
Зал Последней хризантемы исчезает.
Потолок самый обычный. Комната просторная. Он на футоне. «А не на пути к Высокой Гряде». Пол деревянный. Джаспер мысленно проверяет голову: Тук-Тука – Эномото – больше нет. Он не изолирован, как раньше, а исчез. Его просто нет, как выдранного зуба мудрости или выплаченного долга. «Исчез». Занавески фильтруют дневной свет. Джаспер садится. На нем вчерашнее белье. Сложенная одежда лежит на кресле времен королевы Анны. Спальня обставлена скромно, но странно: свиток с изображением обезьяны, которая тянется к своему отражению под луной, книжный шкаф в стиле модерн, ковер с какими-то символами, старинный клавесин и бюро, на котором стоит чернильница и лежит авторучка. Тишина.
Джаспер встает, распахивает занавески. Пятый этаж. Манхэттенские крыши – где выше, где ниже, где косо. Вдали Крайслер-билдинг вздымает граненые бока к низким тучам. Моросит дождь. На полках книжного шкафа стоят книги на всевозможных языках: «О вечном» под ред. Джамини Маринуса Чодари; «Een beknopte geschiedenis van de Onderstroom in de Lage Landen»[168] Х. Дамсма, Н. Мидема; «Великое откровение» Л. Кантильон; «О лакунах» Си Ло; а томик под названием «Récit d’un témoin de visu de la Bataille de Paris, de la Commune et du bain de sang subséquent, par le citoyen François Arkady, fier communard converti à l’Horlogerie»[169] М. Берри поставлен так, что видна обложка, а не только корешок. На клавесине лежит соната Скарлатти. Джаспер поднимает крышку. Инструмент старинный. Джаспер читает ноты хуже Эльф, поэтому просто наигрывает вступление «Плот и поток». Звук хрупкий, звенящий, как стекло. Джаспер посещает туалет, потом одевается и, не найдя ботинок, идет к двери необутый, в одних носках. Дверь сдвигается в сторону. За ней – кабина лифта. Джаспер входит в кабину, и дверь лифта закрывается. На деревянной панели шесть кнопок в ряд: пять пустых, а шестая помечена звездочкой. Джаспер нажимает на нее и ждет. Не слышно ни лязга, ни скрипа, ни скрежета, как в лифте отеля «Челси». Ничего не происходит.
Джаспер открывает дверь лифта и видит элегантную бальную залу с высокими потолками и люстрами. За дальним концом длинного обеденного стола сидит Юй Леон Маринус.
– Выходи из кабины, – говорит он Джасперу. – У нас весьма своенравный лифт.
Джаспер входит в залу. В ней три огромных полупрозрачных окна. Большое зеркало на стене делает комнату в два раза больше и светлее. Джаспер привычно отводит глаза, потом снова смотрит в зеркало. «Одной фобией меньше». На стенах висят картины разных эпох, в том числе «Аллегория с Венерой и Амуром» кисти Аньоло Бронзино. Джаспер полагал, что она находится в лондонской Национальной галерее.
– Тук-Тука больше нет, – говорит он Маринусу. – Значит, все, что произошло вчера, – правда.
– Да, его больше нет. И все было правдой.
Маринус жестом приглашает Джаспера сесть за стол, снимает серебряную крышку с тарелки. На тарелке пошированные яйца, грибы и гренки из хлеба с отрубями. На столе стоят грейпфрутовый сок и чайник.
– Это мой любимый завтрак дома.
– Надо же. Не стесняйся, приступай. Ты, наверное, проголодался.
Джаспер внезапно осознает, что и в самом деле голоден, садится за стол и только после этого понимает, что они говорили по-голландски.
– Значит, вы психиатр, хоролог и лингвист.
– Я давно не говорил по-голландски, так что… – Маринус переходит на английский, – не буду больше терзать тебе слух. Шесть жизней назад я переродился в Гарлеме, но голландский очень быстро меняется. Надо бы съездить туда на пару месяцев, подучить язык. Может, Галаваци подыщет мне пост психиатра.
Джаспер посыпает пошированные яйца черным перцем.
– Вы правда перерождаетесь? Раз за разом?
– Да. Душа и разум – те же, а тело – новое. Ты ешь, пока не остыло, а то наш шеф-повар обидится.
У Маринуса на завтрак суп мисо и отварной рис. С минуту они едят в молчании. Без разговоров нормальные люди обычно чувствуют себя неловко, но Маринус – не Нормальный. Джаспер замечает, что Маринус читает русскую газету «Правда».
– А в предыдущей жизни вы были русским?
– Дважды. – Маринус утирает рот салфеткой. – Любая газета с названием «Правда», как правило, полна лжи. Но ложь весьма поучительна.
По тарелке Джаспера растекается оранжевая лужица желтка.
– Значит, Тук-Тук убрался без сопротивления, и психохирургическое вмешательство прошло успешно.
Маринус добавляет к рису маринованные овощи.
– Мы сделали ему предложение. И Эстер его убедила.
Джаспер наливает чай в веджвудовскую фарфоровую чашку.
– Какое предложение?
– В обмен на то, что он сохранит тебе жизнь, мы сохраним жизнь ему. – Маринус поднимает пиалу с рисом, берет палочки.
– Но как? У него же нет тела.
– Я нашел ему подходящее.
Джаспер ошеломленно смотрит на него.
– В июне в одном из городов на Восточном побережье умер подросток. От передозировки наркотиками. Душа его покинула тело, которое погрузилось в кому. Полиции не удалось установить его личность. Его никто не искал. В августе его кому объявили устойчивым вегетативным состоянием. Пребывание в американской больнице – дорогое удовольствие, поэтому было решено отключить искусственное жизнеобеспечение в эту пятницу. Однако же, – Маринус вытаскивает из кармана часы на цепочке, – примерно полтора часа назад неизвестный подросток пришел в себя. Врачи объявили это чудом – не самый большой комплимент психохирургическим способностям Эстер, но дело не в этом. Тело неизвестного подростка – последнее тело Эномото. В нем он проживет еще лет восемьдесят.
– Пересадка души.
Маринус отхлебывает суп.
– Можно и так сказать.
В вазе красуются винно-красные тюльпаны со снежно-белыми прожилками.
– А если Эномото снова начнет собирать елей душ?
– Тогда он станет врагом для хорологов. – Маринус хрустит маринованной редькой. – Такой риск существует. С этической точки зрения наши действия весьма сомнительны, но этика всегда сомнительна, иначе она не была бы этикой.
Джаспер съедает гриб.
– Значит, хорология – что-то типа психозотерического ФБР? Ну и работа у вас!
Кажется, Маринус улыбается.
Джаспер доедает завтрак, большим пальцем потирает мозоли от струн.
– И что мне теперь делать?
– А чего тебе хочется?
– Сочинить песню, – подумав, говорит Джаспер. – Пока воспоминания свежи.
– Тогда возвращайся в отель «Челси» и сочиняй. Твои друзья все там. Ступай. Умножайся. Тебе еще лет пятьдесят жить, а то и все шестьдесят.
«Левон… и ребята…»
– Ох, они же думают, что… меня похитили или… Чем все закончилось в «Гепардо»?
Маринус прикладывает салфетку к губам.
– Си Ло подредактировал несколько минут в мнемопараллаксах всех свидетелей.
– Я совершенно не понимаю, что вы только что сказали.
– Воспоминания о реальном происшествии заменили вымышленными. Ты потерял сознание на сцене. Приехала «скорая», тебя увезли в частную клинику, под надзор коллеги твоего голландского врача. Что, в общем-то, почти правда. До завтрака я позвонил мистеру Фрэнкленду и объяснил причину твоего состояния: эндокринный дисбаланс, снять который помогли антикоагулянты. – Он достает коробочку таблеток из кармана пиджака, протягивает Джасперу. – Вот, реквизит. Чистый сахар, зато пилюли внушительные.
Джаспер берет коробочку. «Мне больше не нужен квелюдрин».
– А можно мне сегодня выступать в «Гепардо»?
– Не можно, а нужно.
В комнату входит молодая черноволосая женщина в платье цвета вереска:
– Хорошо выглядишь, де Зут.
Джаспер ее откуда-то знает.
– А, это ты вчера прикатила инвалидное кресло.
– Меня зовут Уналак. Я отвезу тебя в отель.
«Пора идти».
Маринус провожает его к лифту.
– Я у вас еще кое-что хотел спросить…
– Меня это не удивляет, – говорит серийный возрожденец, – но дальнейшие объяснения будут лишними.
Джаспер входит в кабину лифта.
– Спасибо.
Маринус смотрит на него поверх очков:
– А ты чем-то похож на своего предка, Якоба. Хороший был человек, хоть и неважно играл в бильярд.
Уналак везет Джаспера по залитому дождем Манхэттену, молчит.
«Хорологи неразговорчивы».
Молчание заполняют призрачные мадригалы Карло Джезуальдо. Черный автомобиль проезжает по Центральному парку, где вчера потерялся Джаспер. За парком улицы попроще и погрязнее. Вскоре машина останавливается у отеля «Челси». Уналак смотрит на кирпичное кружево окон, балконов и лепнины, вздыхает:
– На открытии гостиницы гуляли целую неделю.
– А я теперь всех вас забуду, правда?