Уналак не отвечает ни «да», ни «нет».
– Понятно. Если бы власти узнали о хорологах, то вас заперли бы в секретной лаборатории и проводили бы над вами всякие эксперименты.
– Пусть попробуют, – говорит Уналак.
– А если бы люди знали о таких, как Эномото… или о том, что смерти можно избежать… Это бы все изменило. Те, кто стоит у власти, были бы готовы на все ради елея душ…
Мимо проезжает мусоровоз. В баках звенит разбитое стекло.
– Тебя ждет жизнь, Джаспер.
– А хорология…
Джаспер стоит на тротуаре, глядит в арктические глаза Уналак.
– Хорология? – переспрашивает она. – Реставрация старинных часов? Извини, я в этом не разбираюсь.
Автомобиль сворачивает за угол. Джаспер смотрит вслед.
– Эй, приятель, – говорит дилер у него за плечом. – Тебе чего? Ты только скажи, я все найду. Скажи, чего тебе надо? Чего тебе больше всего надо?
Эльф, Дин, Грифф и Левон сидят за испанским завтраком.
– Ха, а вот и наше несчастье, – говорит Грифф.
– Надо же, чего придумал, лишь бы не выступать на бис, – говорит Эльф.
– Зато отзывы неплохие. – Дин показывает статью в газете «Нью-Йорк стар». – Оказывается, твой обморок на сцене объясняется «головокружительным приступом творческой гениальности». А никто и не знал, вот.
Левон встает, хлопает Джаспера по плечу:
– А я проснулся и думаю: вот черт, надо было спросить название клиники. Но тут зазвонил телефон, и доктор… как его там?.. Марино сообщил мне, что с тобой все в порядке. Я чуть не умер от радости.
– Наш Джаспер несокрушим, – говорит Дин. – И наверное, бессмертен, только никому об этом не рассказывает.
– А что такое эндокринный дисбаланс? – спрашивает Эльф.
– Эльф, дай человеку отдышаться, – говорит Дин. – Джаспер, дружище, ты садись. Вот, выпей кофе. Как ты себя чувствуешь?
«С этого дня я буду изучать чувства», – решает Джаспер.
– Я чувствую… – Он смотрит на друзей. – Будто жизнь началась заново.
Третья планетаВторая сторона
Здесь я и сам чужой
«Рискнуть, что ли?» Дин вешает на шею свой фотоаппарат «брауни», взбирается на балконное ограждение, обнимает ствол дерева и карабкается вверх, будто коала. Чешуйчатая кора, согретая солнцем, легонько царапает кожу. Внизу простирается Лорел-каньон. Покатые крыши, плоские крыши, растительность из фильмов про Тарзана, бассейны на задних дворах. «В Америке на задних дворах нет садиков и огородиков». Дин влезает на развилку ствола, устраивается там поудобнее. До земли далеко. «Руки-ноги точно сломаешь, а то и шею». Он наводит объектив «брауни» на панораму, сомневаясь, что фотоаппарат запечатлеет величественный вид. В миле отсюда виднеется плоская сетка лос-анджелесских улиц и переливчато синеет прибрежная полоса Тихого океана. «Я – первый Мосс и Моффат, который все это видит». Британское голубое небо – бледное подобие калифорнийской голубизны. «И цветы тоже…» Здесь настоящее буйство цветов. Алые раструбы кампсиса, лиловая кипень сирени, соцветия розовеющих звездочек, спиральные шпили… «Ох, какое место, какой день, какое время…» Гудят машины. Вьется мошкара. Птицы выводят странные трели. Дин делает снимок, чтобы показать Рэю и Шенксу, где он был. Веранда Джони Митчелл почти вровень с развилкой дерева, на котором сидит Дин. Джони наигрывает мелодию, подбирает первую строку: «Я в хорошей гостинице ночь провела…» А потом: «Я в прекрасном отеле сладко спала…» И снова: «В хорошей гостинице спится так сладко…» Музыка завораживает. «Попрошу Эльф научить меня играть на пианино…»
Чем больше времени Дин проводит вдали от Лондона, тем меньше ему хочется возвращаться. «Тоска по дому, только наоборот». Хотя в Англии «Откати камень» теперь на двенадцатом месте в чартах, а «Утопия-авеню» – как провинциальная футбольная команда, которая из третьего дивизиона внезапно попала в первый, чуть ли не на призовые места. Дина узнают на улицах, просят автографы – все, даже вышибалы в ночных клубах. У него есть ярко-красный «триумф-спитфайр», сейчас надежно запертый в гараже рядом с домом Левона в Бейсуотере. «И роман с Тиффани Сибрук, которая класснее всех моих бывших подружек, вместе взятых». С другой стороны, в Англии Крэддоки, ребенок Мэнди, который вполне может оказаться сыном Дина, и адвокат Крэддоков, на удивление зубастый. И Род Демпси, который в последнее время ведет себя похлеще близнецов Крэй. В Англии восьмидесятипроцентный подоходный налог, мерзкая погода, забастовки, а мороженое только одного вкуса – белого. «Утопия-авеню» в Англии любят, а в Америке – обожают. После первого, неожиданно оборвавшегося выступления в «Гепардо», группа отыграла три аншлага. В пятницу за кулисы пришел Джими Хендрикс. Джинджер Бейкер пригласил Дина на запись своего нового альбома. В отеле «Челси» с Дином заигрывала чернокожая манекенщица. «А настоящий джентльмен даме никогда не откажет…»
– Дин? – На балкон выходит Эльф в желтом балахоне, как у хиппи, озирается по сторонам. Голова у нее обмотана полотенцем.
Дин не прочь поиграть в прятки.
– Я – Тарзан, ты – Джейн! – кричит он с дерева.
– О господи! Дин, ты же свалишься!
– Успокойся, я читал все комиксы про Человека-паука.
– Тебя к телефону.
«Кто бы это мог быть?»
– Скажи, что я сижу на пальме и ради кого попало спускаться не намерен. Если, конечно, это не Джими, Джинджер или Дженис.
– А как же Род?
– Род Стюарт? Правда, что ли?
– Нет, дурень. Род Демпси, твой лучший друг.
Сорок футов до земли превращаются в четыреста. Дин хватается за ствол.
«Если не подойти к телефону, он поймет, что я помог Кенни и Флосс…»
– Передай ему, что я сейчас.
– Да здравствует король Америки!
– Ага, тебя отлично слышно, – как можно небрежнее заявляет Дин. – Я и не знал, что телефонные провода тянутся так далеко.
– Это спутниковая связь. Как ваши гастроли? В «Нью мюзикл экспресс» пишут, что Нью-Йорк вас принял на ура.
Дин чувствует себя как ответчик, которого загоняет в западню ловкий адвокат истца.
– На первом выступлении Джаспер грохнулся в обморок на сцене, но теперь с ним все в порядке. Слушай, не тяни время, международный звонок дорого обходится. Что там стряслось?
– Во-первых, маклер говорит, что новая квартира в Ковент-Гардене вас с Джаспером уже ждет не дождется. И даже без гарантийного взноса.
– Отлично! Спасибо, Род.
– Рад стараться. А вот вторая новость, боюсь, тебя не обрадует.
«Он догадался про Кенни и Флосс…»
– Что?
– Дело тонкое, так что тянуть не буду. Два дня назад до меня долетели слухи о, скажем так, высокохудожественных снимках. В общем, там весьма откровенные фотографии жены известного английского режиссера с одним басистом. В пентхаусе отеля «Гайд-Парк Эмбасси».
«Как? Откуда?»
В коридор долетают звуки музыки: Эльф и Джаспер работают над новой песней. «Кто бродил в Центральном парке? Кто смеялся в темной арке?»
– Эй, ты слушаешь? – спрашивает Род.
– Ты их видел? Фотки? Своими глазами?
– Ага. Ну, мы же друзья. Надо было проверить, правду говорят или нет. К сожалению, убедился, что правду.
– И что там? – выдавливает из себя Дин.
– Да все. Наручники. Лица. Кокс. Ну, не только лица. Ты весь на виду.
Бусины шторки в прихожей постукивают на сквозняке.
– Похоже, кто-то в отеле тебя узнал и связался с нужными людьми. Судя по фотографиям, снимали через дырочку в стене. Высший класс. Прямо как Джеймс Бонд.
– Да кому это интересно? Я же не Джон Профьюмо, а Тиффани – не шпионка.
– Ни ей, ни тебе не нужно пятно на репутации. А это стоит денег.
– А какие у меня деньги? Я же… – («не наркодилер и не сутенер…») – не биржевой спекулянт и не квартирный маклер…
– Ну, журналюги готовы заплатить три тысячи за ваши фотки. Обычное дело.
Дин представляет себе, какой будет скандал, когда об этом узнает Энтони Херши. О музыке к фильму можно забыть. И о карьере Тиффани тоже. «Ее, мать двоих детей, заклеймят гулящей…»
– Эй, ты чего там затих? – говорит Род.
– Да потому, что кошмар все это.
– Не волнуйся, у тебя есть варианты. Целых три.
– Револьвер, петля или снотворное?
– Нет. Кнут, пряник или кряник. Кнут – это если сказать умнику, который нащелкал фотки, что если они хоть где-то выплывут, то ему светит инвалидная коляска. Коленные чашечки всем дороги.
– Угу. Мне тоже.
– Тут одна проблема: если тебе не поверят, то придется либо поджать хвост, либо привести угрозу в исполнение. А за такое, между прочим, полагается от двух до четырех лет тюряги.
– Хорошо, а что такое пряник?
– Бабло в обмен на негативы.
– Так ведь они потом потребуют еще.
– Вот именно. С пряниками всегда так. Я тебе по-дружески советую применить кряник. То есть и кнут, и пряник. Скажешь что-то типа: «Поздравляю, вы меня подловили. Я люблю спокойную жизнь, поэтому вот вам контракт. Подпишите – и через три дня ваш счет пополнится тысячей фунтов. Как пришлете негативы – на счету появится еще штука. Но если вздумаете снова ко мне пристать, пеняйте на себя. Если фотки где-нибудь всплывут, пожалеете. Договорились? Вот и славно. Подписывайте и валите восвояси». Ну, ты понял. А если вдруг что-то не так, то их можно прищучить за шантаж.
Бусины дробно стучат, будто кто-то входит в коридор.
– Боюсь, я не смогу изложить все это так, чтобы мне поверили, – вздыхает Дин. – Мне не хватит убедительности.
– Ну, ты ж в этом не специалист. Хочешь, я тебе помогу? Я же с ними уже общался.
Дин вспоминает о деньгах:
– Две тысячи фунтов…
– Когда крутишь муры с замужними актрисочками, надо почаще менять отели. Ты же можешь себе это позволить. А вот чего ты не можешь себе позволить, так это огласки. Твою подружку очернят на всю жизнь. Позор и развод.
«Он прав…»
– Ладно, Род. Дай им кряник. Пожалуйста.
К дому подъезжает машина. «Левон и Грифф…»
– Не волнуйся, я все улажу, – говорит Род. – Только… Дин, я тебя умоляю, никому больше ни слова. Ни твоему менеджеру, ни тем более твоей подружке. Если все сорвется, то чем меньше людей об этом знают, тем лучше.