– Сам себя не похвалишь, весь день как оплеванный ходишь.
– А хотя бы и похвалю.
– Понимаешь, это проблема курицы и яйца. Пока не войдешь в чарт, не дают эфир. А пока не дают эфир, не войдешь в чарт.
– А как же остальные группы?
Дин положил блокнот на грудь.
– Спят с диджеями. Заключают контракт с крупными лейблами, которые отстегивают радиостанциям приличные суммы. Ну или сочиняют суперклевые песни, которые сами себя играют.
Эльф покрутила ручку настройки, поймала последние аккорды самого популярного летнего хита. Голос диджея произнес:
«Скотт Маккензи, с цветами в волосах, все еще бредет в Сан-Франциско. Вы слушаете шоу Бэта Сегундо, радио „Синяя Борода“, сто девяносто восемь килогерц на длинных волнах. Спасибо нашим спонсорам, жевательной резинке „Дента-блеск“, с тройным вкусом мяты, а теперь еще и тутти-фрутти. У нас осталось время еще на один летний хит. Стиви Уандер, „I Was Made to Love Her“[50]. Как и все мы, мистер Уандер, как и все мы…»
Эльф выключила радио и вздохнула.
– А что не так со Стиви Уандером? – спросил Дин.
– Когда я слышу, что это не мы, меня мутит.
Дин открутил крышку-стаканчик термоса, налил себе холодной воды:
– Пить хочешь?
– Умираю от жажды. А ты с какой стороны пил?
– Понятия не имею. – Дин просунул стаканчик в просвет между сиденьями. – С товарищами по группе не жаль поделиться герпесом.
– А с каких пор ты так хорошо разбираешься в герпесе?
– Без комментариев.
Эльф выпила воду. Мимо проехала парочка на мотороллере.
– А скажи мне, пожалуйста, как Джасперу и Гриффу удалось отвертеться от этой почетной обязанности?
Дин вздохнул через нос:
– Грифф такой грубиян, что Левон боится выпускать его к людям. А Джаспер вечно как укуренный.
– Значит, нас с тобой наказали за то, что мы вежливые и в своем уме.
– Уж лучше с тобой, чем в Зверюге с Гриффом аппаратуру возить.
Регулировщица на пешеходном переходе заботливо направляла малышей гуськом через дорогу.
Перышко Диновой ручки царапало по бумаге.
– Ты все еще сочиняешь? – спросила Эльф.
– Пытаюсь, – ответил Дин, – когда ты мне вопросов не задаешь.
– Дай посмотреть? А то мне так ску-у-у-у-у-у-чно…
Дин сдался и вручил ей блокнот.
Визжат шутихи в небесах,
И звездный рушится престол.
Топор в недрогнувших руках
Мою гитару расколол.
Потом настал черед вертушки:
Литл Ричард, хватит голосить —
А-вуп-боп-а-лула-а-вуп-бам-бей! —
Плеснул бензинчику из кружки,
Чиркнул спичкой – и фюить!
Эльф улыбнулась.
– Ну, чего там? – спросил Дин.
– Хорошая строчка, «а-вуп-боп-а-лула…».
Дин облегченно вздохнул:
– А что ты…
– Ш-ш-ш, дай дочитать…
Костер пурпурно пламенеет,
В глазах горит пунцовый жар,
Вся жизнь моя золою тлеет,
Углями… Твой ноябрьский дар.
«О лучшей жизни даже не мечтай
И делай, что велю, – всегда, везде,
Иначе будет хуже…» Ну, ступай,
Поплачь об этом утренней звезде.
– Рентгеновский снимок души, – сказала Эльф. – Это ты об отце?
– Ну, не совсем… мм, типа того… Да.
– А название придумал?
– Наверное, «Тлеющие угли».
«Не слишком удачное», – подумала Эльф, глядя на строфы.
– Тебе не нравится? Предложи что-нибудь получше.
Эльф еще раз прочла строки:
– А если… «Пурпурное пламя»?
Дин погрузился в размышления.
Мимо проехал тягач с полуприцепом.
– Может быть.
– У тебя там даже пятистопный каталектический ямб.
– Ой, честное слово, я его лечу специальной мазью, только еще неделю нельзя заниматься сексом, пока все симптомы не пройдут.
Эльф постучала по странице:
– «О лучшей жизни даже не мечтай…» Видишь, безударный и ударный слоги чередуются: та-ДУМ-та-ДУМ-та-ДУМ-та-ДУМ-та-ДУМ. Та-ДУМ – это стопа. Если в стопе первый слог безударный, а второй – ударный, то стихотворный размер называют ямб. В строке пять стоп, поэтому ямб пятистопный. А когда чередуются первый, ударный, и безударный слоги – ДУМ-та-ДУМ-та-ДУМ-та, – это хорей.
– Так вот, значит, чему учат в школах для богатеньких… – Дин сунул в рот фруктовый леденец и предложил коробочку Эльф.
Она взяла леденец. Лимонный.
– В самых-пресамых лучших школах, вот как в той, где учился Джаспер, стихотворные размеры изучают на примерах греческой и латинской поэзии. Не только на английском.
– А в самых-пресамых худших школах, вот как в моей, учат курить, прогуливать, изворачиваться и тырить мелочь.
– Самые востребованные навыки трудовых ресурсов Великобритании. – Эльф перечитала стихи; рот заполнился лимонной слюной. – Тут нет ни припева, ни проигрыша…
– Я пока еще не понял, нужны ли они. Если у рентгеновского снимка души появится прилипчивый припевчик, то что станет с рентгеновским снимком души?
– «Поплачь об этом утренней звезде…» Очень проникновенная строка. Печальная.
– «Утренняя звезда» – это водка, которую глушил Гарри Моффат.
Дин никогда не принимал участия в обсуждении отцов, но на этот раз Эльф почувствовала, что обычно запертая дверь чуть приоткрылась.
– А если он с тобой свяжется… ну, скажем, если мы запишем эту песню… что ты будешь делать?
Дин долго не отвечал.
– В Грейвзенде я его время от времени видел, – сказал он наконец. – То в парикмахерской, то на рынке или на вокзале. Обычно я его просто игнорировал, это не так уж и трудно. С той самой ночи костров… – он кивнул на блокнот, – мы с ним не разговаривали. Ни разу.
– Даже на свадьбе Рэя и Ширли?
– Рэй все так устроил, что Гарри Моффат пришел в загс, а я – на банкет. Короче, «и с мест они не сойдут…». Так оно к лучшему.
Эльф снова посмотрела на стихи.
– Да, это не оливковая ветвь примирения, но эти строчки говорят: «Ты есть, и я все еще о тебе думаю». Если бы ты действительно о нем не думал, то не писал бы таких стихов.
Дин стряхнул пепел за окно.
«Кажется, он расстроился».
– Извини, если я что-то не так сказала.
– Нет-нет, все так. Понимаешь, мне просто завидно. Вот если ты хочешь что-то сказать, то прямо так и говоришь. Как у тебя получается? Это потому, что у тебя хорошее образование? Или все девчонки такие?
– Знаешь, посторонним всегда легко рассуждать об отношениях в чужой семье, – объяснила Эльф, обмахиваясь. – Но все-таки почему ты именно сейчас сочинил песню об отце?
Дин поморщился:
– Потому что внутри что-то говорит: «Теперь моя очередь» – и не отпускает до тех пор, пока с этим не разберешься. А у тебя разве не так?
«Надо же, а я-то думала, что знаю Дина…»
– Вроде того… Наверное, это все очень неоднозначно… Я Гарри Моффата имею в виду.
– Неоднозначно – не то слово. Вот встречаешь его в первый раз и думаешь: «Прекрасный человек, душа компании!» Потом узнаешь поближе и начинаешь понимать, что вроде бы все хорошо, но есть какая-то червоточинка. И только самые близкие и родные знают, почему у него нет настоящих друзей. Он пьет не чтобы захмелеть. Он пьет, чтобы выглядеть нормально. А то, что он считает нормальным поведением, на самом деле ужасно.
Мимо проехал мусоровоз. Два мусорщика с голыми торсами стояли на подножке; один – вылитый Экшн-мен, другой – типичный игрок в дартс.
– А почему твоя мама от него не ушла? – спросила Эльф.
Дин скривился:
– Так ведь позору не оберешься. Если женщина с детьми бросает мужа, значит она сама виновата. Ну, так многие считают. А еще мама тревожилась за меня с Рэем. Боялась, что в одиночку не сумеет нас обеспечить, что мы будем ходить в обносках, перебиваться с хлеба на воду, что она не сможет вывозить нас на отдых. Вдобавок при разводе только главный добытчик в семье может позволить себе хорошего адвоката. Ну а потом все время теплится какая-то извращенная надежда, что этого больше не повторится, что все случилось в последний раз, что муж подобреет…
– Это не извращенная надежда, а извращенная логика, – сказала Эльф.
– Согласен. – Дин вышвырнул окурок в окно. – И очень распространенная.
– А твой отец так и живет в доме, где ты вырос?
– Жил… А год назад попал в аварию, по своей вине. И что ты думаешь? Сам он отделался парой царапин, а вторую машину, «мини», смяло в лепешку. Ее водитель теперь в инвалидном кресле, а его дочь потеряла глаз.
– Боже мой, какой ужас, – ахнула Эльф.
– Угу. Оно рано или поздно должно было случиться. Ну, он сел за руль пьяным, поэтому страховая компания отказала в выплате компенсации и дом пришлось продать. Сейчас у него муниципальная квартира. Его уволили с цементного завода, он был вынужден обратиться за пособием. Забавно получилось, конечно. Он ведь потому и запрещал мне заниматься музыкой, чтобы я его не позорил. Мол, все музыканты – нищеброды и бездельники, сидят на пособии. А потом его приятели-алкаши перестали выставлять ему выпивку, из пабов его просто выгоняли… тут я и подумал: «Если бы это был не Гарри Моффат, то было бы жалко человека… Но это же Гарри Моффат. Он сам всю эту муть заварил, вот пусть сам и расхлебывает…»
– А он хоть куда-нибудь обращался за помощью?
– Рэй говорит, что он начал посещать собрания Общества анонимных алкоголиков. Не знаю, что из этого получится. Мне трудно представить Гарри Моффата без его «Утренней звезды».
Вернулся Левон, сел в машину и утер лицо носовым платочком в горошек.
– Обалдеть. Помнится, когда я проталкивал в чарты Бастера Годвина, все решалось с помощью коробки конфет и пары комплиментов. А теперь собственного сына-первенца им подавай. – Левон вытащил из бардачка конверт, вложил в него пять фунтовых купюр. – Вот, откровенная взятка.
– А может, лучше отдать деньги мне? – спросил Дин. – И вообще, не проще ли нам самим скупить все экземпляры нашего сингла?