– Я выписываю вам чеки, и мы… – Гюнтер показал на Виктора и Найджела, – выбираем синглы. Так хочу я.
– Да пошли вы все нахер! – Грифф затушил сигару о подлокотник дивана, швырнул окурок на ковер и вышел вон из кабинета.
– Блефует! – сказал Найджел Хорнер. – Сейчас вернется.
– Размечтался, – сказала Эльф. – Он из Йоркшира. Не вернется.
– Барабанщиков пруд пруди, – заявил Виктор Френч. – Если этот ушел из группы, то наймем другого.
– Никого вы не наймете, – бросил Дин и резко, с вызовом встал.
Эльф встала решительно.
Джаспер встал.
Левон встал, бормоча себе под нос:
– Великолепно, просто великолепно.
– Это что значит?! – повысил голос Гюнтер Маркс. – Вы решили устроить мне забастовку? Да я вас всех просто-напросто уволю. Немедленно.
– И выбросишь на ветер тринадцать тысяч фунтов? – спросил Дин. – Интересно, как ты объяснишь это Тото Шифферу в берлинской штаб-квартире?
Гюнтер переменился в лице:
– Ты меня шантажируешь?
– Не припомню, чтобы еще какой-то лейбл так баловал музыкантов, – говорит Левон, обращаясь к Эми Боксер. – Гюнтер Маркс – дальновидный стратег, чтобы не сказать провидец. Для «Утопия-авеню» он как отец родной. Можешь это процитировать.
– Очень лестная характеристика, – говорит Эми. – Дин, давай продолжим разговор о тебе. А ты, случайно, не королевских кровей?
– Я незаконный сын герцога Эдинбургского, только тсссс!
– «Утопия-авеню» питает глубокое уважение к королевскому семейству, – торопливо вставляет Левон.
Эми делает глоток кофе, смотрит на Дина, будто говоря ему: «А Левон-то тот еще переживальщик, да?»
– Нигилизм чувствуется даже в названиях твоих песен. «Вдребезги», «Оставьте упованья», «Пурпурное пламя»… Tо есть в музыке ты представляешь взгляды рассерженной молодежи?
«Ну вот, опять это слово».
– В каком смысле – нигилизм?
– Уныние. Ожесточенный взгляд на жизнь. Убеждение в бессмысленности существования.
– А, понятно. Ну, вообще-то, если меня что-то раздражает, то я могу сочинить об этом песню. Но это не значит, что я считаю жизнь бессмысленной.
– А что тебя раздражает?
Дин прикуривает «Данхилл», затягивается. На первом этаже стучат молотки.
– Что меня раздражает? Музыкальные критики, которые считают себя богами. Люди, которые употребляют умные слова, чтобы ткнуть тебя носом в твою необразованность. Мужчины, которые бьют женщин. Продажные копы. Старики, которые думают, что «Я ради тебя кровь проливал» ставит точку в любом споре. Чиновники, которые запретили пиратское радио. Те, кто высмеивает чужие мечты. Пироги, в которых вместо начинки – воздух. Власть имущие из благородных, которые снимают сливки. Ну и все мы – за то, что безропотно позволяем этим сволочам нас эксплуатировать.
– Что ж, я спросила, ты ответил, – вздыхает Эми. – А вот Джаспер разве не из благородных?
Джаспер смотрит на Дина.
– Джаспер классный.
– Зато я – самый что ни на есть простецкий парень, – добавляет Грифф. – Когда Дину хочется поговорить с кем-то о хорьках, удобствах во дворе или о социализме, то я всегда к его услугам.
На шее Эми Боксер поблескивает серебряный кинжальчик.
– А когда вы станете знамениты на весь мир и прикупите себе особняки в Суррее, чтобы уйти от налогов, то так и останетесь «простецкими парнями»? Вам уже достался глоток славы. Наверное, в вашей жизни теперь многое изменилось…
– За-ши-бись! – Стюарт Кидд, осматриваясь кругом, стоял в прихожей квартиры Джаспера. – А лихо ты устроился!
Кенни Йервуд онемел. Род Демпси шнырял глазами, разглядывая обстановку. «Прикидывает, что почем», – сообразил Дин.
– Надеюсь, ты мне вписку не обнесешь, а, Род?
Род хохотнул, продолжая оценивающе рассматривать квартиру.
– Это правда твои хоромы? – уточнил Стю.
– Типа того, – ответил Дин.
– Прям как из «Плейбоя», – сказал Стю. – Телевизор. Стерео. А вертолетной площадки на крыше, случайно, нет?
– Квартиру купил отец Джаспера, вроде как вложился с прицелом на будущее. Джаспер за ней присматривает, а я присматриваю за Джаспером. Ну, как-то так.
– И где же твой Джаспер? – с напускным аристократическим выговором осведомился Кенни.
– В Оксфорде. Завтра вернется. И между прочим, он не стал бы высмеивать твое произношение.
– Пусть только попробует! – сказал Кенни. – Сразу в глаз получит.
Стю все еще разглядывал обстановку.
– Значит, ты кантуешься тут аж с января и только сейчас пригласил нас в гости?
– Дин не виноват, – сказал Род Демпси. – У артистов тяжелая жизнь. Столько дел, что посрать некогда.
– Кстати, это почти правда, – сказал Дин. – Эй, Стю, скидывай обувку. Здесь с этим строго.
– Еще чего! – возмутился Стю.
– Тут один паркет дороже, чем весь дом твоей тетки Нелли вместе со всем ее барахлом, – заметил Род Демпси, расстегивая пряжки на байкерских сапогах.
– Включая саму Нелли, – добавил Кенни. – Между прочим, она в свое время неплохо зашибала. Ну, надо сказать, там было за что. Как и твоя мамаша, кстати.
– Очень смешно. – Стю расшнуровал ботинки. – А поссать можно? Или ваш золотой унитаз тоже нельзя пачкать?
– Вторая дверь слева по коридору.
Стю отправился в уборную, а Кенни принялся изучать коллекцию пластинок.
– Рад за тебя, Дин, – сказал Род Демпси.
В Грейвзенде у него была сомнительная репутация. Заядлый прогульщик, в шестнадцать лет он угодил в исправительную школу, за то, что поджег машину муниципального инспектора по делам несовершеннолетних; в восемнадцать прибился к байкерам; в двадцать пошел на квартирную кражу, но сорвался с крыши и лишился глаза. Выйдя из тюрьмы, он оказался без дома, без работы и без гроша в кармане, но Билл Шенкс ссудил ему денег, и Род открыл ларек, где торговал байкерской экипировкой. А теперь у него байкерский магазин в Кэмден-Тауне.
– А я – за тебя, – сказал Дин.
– Ну, у каждого есть свой дар, главное – найти ему выгодное применение. Кстати, о дарах… – Из кармана косухи он вытащил жестянку лакричного монпансье «Нипитс» и вручил Дину.
В жестянке оказался кусок дури размером с большой палец.
– Пристегните ремни, мы готовы к взлету! – объявил Дин.
В Джасперовых колонках громыхал альбом «Are You Experienced»[71]. Дин растянулся на косматом коврике, упиваясь басовой партией Ноэля Реддинга в «The Wind Cries Mary»[72]. В темноте светился ночник – голландский гном по прозвищу мистер Кабутер[73].
– Ну, рассказывай, рок-звезда, – попросил Кенни, передавая Дину косячок.
Дин затянулся, расслабленно поплыл.
– А чего рассказывать?
Стю сразу понял, что Кенни имел в виду.
– Сколько ты телок перетрахал в этих своих хоромах?
– Я же зарубок на кровати не делаю.
– Ну хоть больше десятка? – не унимался Кенни. – А как там твоя брайтонская парикмахерша?
Дин передал косячок Роду:
– Улетная дурь.
– Гильмендская, из самого Афганистана. Прятали в дверцах «фольксвагена». Могу организовать тебе по себестоимости, как старому приятелю.
До Дина запоздало дошло, что Род торгует не только байкерской экипировкой.
– Буду иметь в виду.
– Так, не тяни, – поторопил его Кенни. – Давай про парикмахершу.
Проснувшаяся совесть отвесила Дину оплеуху.
– Ну, мы с Джуд встречаемся… иногда.
– Везет же некоторым, – простонал Кенни. – Вот зачем я бросил музыку? Ненавижу свою работу. Начальник – мудак. В профсоюзе одни кретины.
– У тебя же есть деваха, – напомнил Стю.
– Угу. Только и знает, что мозги мне трахать, а как с ней – так ни-ни. – Дурь развязала Кенни язык. – Я ей говорю, мол, давай уже переспим, а она вся такая в слезы и гундит: «Не держи меня за дурочку, Кенни!» Вот если б я попал на «Вершину популярности», как Дин, бортанул бы ее и шарашился бы по Сохо, закидывался кислотой, телок трахал направо и налево – в общем, жил бы на широкую ногу. А в Грейвзенде – хоть вешайся.
– А кто тебе мешает как Дин? – спросил Род. – Тут как на тотализаторе: кто не играет, тот не выигрывает.
Кенни затянулся косячком:
– Будь моя воля, я б хоть завтра свалил в Лондон.
Дин хотел честно объяснить, что аванса, полученного от «Илекса», не хватает на то, чтобы выплатить долги «Лунному киту», магазину «Сельмер» и Рэю; что его доля авторских за «Темную комнату» существенно меньше трехнедельной зарплаты профсоюзного деятеля Кенни… но зависть приятелей проливалась бальзамом на душу.
– Ну, тут не все медом намазано…
– Ага, так я тебе и поверил. Сам-то живешь в Мэйфере… – Стив взял косячок, – тебя в телике показывают, и телка у тебя приходящая…
– Сплошное удовольствие, – заявил Кенни.
– А ты кого-нибудь из знаменитостей знаешь? – спросил Стю.
Дин сначала хотел ответить «нет», но тут в «3rd Stone from the Sun»[74] вступила бас-гитара.
– Брайан Джонс считается?
– Брайан Джонс? Из The Rolling Stones?
– Еще как считается, – сказал Кенни. – Ни фига себе… Брайан Джонс.
Дурь ударила Дину в голову.
– Мы с ним часто пересекаемся на тусовках, болтаем о том о сем. Про гитары, концертные залы, лейблы. Кстати, между нами говоря, он чувак прижимистый, проставляться не спешит… – Полуправда быстро перерастает в ложь. – Не то что Хендрикс. Джими снимет последнюю рубаху и отдаст приятелям.
– Ты и с Хендриксом знаком?! – восклицает Кенни. – Да ну, заливаешь. Не верю!
Но Дину все-таки поверили. Он и сам уверовал, что его побег из Грейвзенда увенчался триумфом. Дин передал косячок Роду. В единственном глазу Рода Демпси заговорщически ухмылялось сияющее отражение мистера Кабутера.
Тем же вечером Дин и Кенни стояли у бара в клубе «Bag o’ Nails»[75]