– Allora[116], вам нравится мой отель?
– Сральник, – заявляет Дин дружелюбным тоном. – Знаешь такое слово? Сральник. Полный дерьма.
– Дин, охолони, – бормочет Левон. – Прошу тебя.
– Вы все задержаны за незаконные операции с иностранной валютой, а ты… – осклабившись, говорит он Дину, – за нападение на сотрудников полиции.
– Да ладно! Это вы на меня напали.
– Кто поверит преступнику, вору и лжецу? Выворачивайте карманы. – Он указывает на четыре деревянных подноса на стойке.
– Ты уже прикарманил наши две тысячи долларов, – говорит Грифф. – А теперь хочешь украсть наши личные вещи?
– Нет, это вы обворовали граждан Италии.
– Капитан Ферлингетти, пожалуйста, позвоните Энцо Эндрицци, – говорит Левон. – Он вам все объяснит.
Судя по всему, Ферлингетти обожает издеваться.
– Кто такой Энцо Эндрицци? – Его ухмылка говорит: «Я вру, и мне плевать, что вы это понимаете».
Дин соображает, что Энцо их все-таки подставил. Тем временем Грифф, Левон и Джаспер вытаскивают все из карманов.
– А как я в карманы полезу, в наручниках-то? А, капитан Умник? – спрашивает Дин.
Капитан поднимает крышку стойки, подходит к Дину.
– Ну, снимай наручники, – говорит Дин.
Ферлингетти выворачивает карман Динова пиджака. На поднос падают монетки – и какой-то комок, завернутый в фольгу.
«А это еще что?»
– Это не мое.
– Это выпало из твоего кармана. Я видел. Дежурный видел.
Дежурный выпячивает нижнюю губу:
– Si[117].
Ферлингетти разворачивает фольгу, видит комочек гашиша, удивленно выкатывает глаза, как плохой актер:
– Каннабис?
Дин начинает волноваться:
– Ты мне его подкинул!
Ферлингетти нюхает комочек:
– Пахнет как каннабис. – Он царапает его ногтем, пробует на язык. – И на вкус каннабис. – Он качает головой. – Точно каннабис. Плохо, очень плохо.
– Мы требуем адвоката, – заявляет Левон. – И вы обязаны уведомить британское и канадское посольства. Немедленно.
Ферлингетти фыркает:
– Вы в Италии. Сегодня воскресенье.
– Телефон, адвокат, посольство. Мы знаем наши права.
Капитан наклоняется через стойку:
– Вы не в Лондоне, а в Риме. Права решаю я. Так что… – Он щелкает Левона по носу. – Нет.
От неожиданности Левон отшатывается. Патрульный начинает подталкивать Дина к выходу в коридор.
– Эй! – Внезапно Дина осеняет, что с ним может случиться кое-что похуже оскорблений. – Куда вы меня ведете?
– В номер люкс отеля «Сральник», – говорит капитан Ферлингетти.
– Дин, ничего не подписывай, – кричит Левон вслед. – Ничего!
В зале прибытия итальянского промоутера не было, поэтому Левон отправился искать телефонную будку, чтобы позвонить Эндрицци в агентство. Дин заметил, что итальянцы улыбаются чаще и охотнее англичан. Их прически были лучше, одежда моднее, а свои мысли они выражали не только словами, но и глазами, мимикой и жестами. Дин с удивлением увидел, как два здоровых мужика при встрече целуют друг друга в обе щеки.
– С другой стороны, – пробормотал Грифф негромко, чтобы не услышала Эльф, – если большинство итальянцев – геи, то нам больше достанется.
Дин всеми порами впитывал теплый воздух.
– Как здесь здорово!
– Мы еще даже не вышли из аэропорта, – напомнила Эльф.
– Единственная и неповторимая «Утопия-авеню»! – К ним, приветственно раскинув руки, подошел тип в кремовой рубашке. Во рту поблескивал серебряный зуб, а громкость зычного голоса не мешало бы увернуть с десятки на тройку или четверку. – Я – Энцо Эндрицци, – объявил он, приложив руку к сердцу. – Ваш промоутер, поклонник и друг. – А ты… – к Джасперу он почему-то обращается первым, – Джаспер де Зут, il maestro[118].
Джаспер протянул ему руку:
– Мистер Эндрицци.
Промоутер сжал протянутую руку в ладонях:
– Энцо, зови меня Энцо. – Он повернулся к Дину. – Дин Мосс, il cronometro[119].
«Иль кто?» – не понял Дин.
– Спасибо, что ты нас пригласил, Энцо.
– Это все ваши поклонники. Они мне писать, звонить, с ума сходить за «Пурпурное пламя»! Это твоя песня, Дин?
Дина распирало от гордости.
– Ну, вообще-то, да.
– Песня stu-pen-doso[120]. Мы даем концерты, даем interviste[121] и на следующей неделе все выше и выше, номер один. А ты – Эльф Оллоуэй, la sirenessa[122]. – Он поднес руку Эльф к своим губам.
– Приятно познакомиться, мистер Эндрицци. Энцо.
– Ты разбить тысячи сердец – в Турине, в Неаполе, в Милане, в Риме. – Он повернулся к Гриффу. – А ты… Левон? Нет-нет. Ты Грифф Гриффин. Тот самый, кто… – Энцо сложил ладони пистолетом и захохотал. – Руки вверх! Твой кошелек и твоя жизнь!
– Левон сейчас подойдет, – сказала Эльф. – Он ушел тебе звонить. Очевидно, произошла какая-то путаница со временем нашего прилета.
Энцо вздохнул:
– Для англичан время – хозяин. А для итальянцев время – слуга.
Микроавтобус «фиат» несся по итальянскому шоссе вдвое быстрее Зверюги. За рулем сидел молчаливый громила, которого Энцо представил как «Сантино, моя правая рука и моя левая рука». Шоссе прорезало бежевые и термостойко-зеленые холмы. Из развалин возникали пригороды. Подъемные краны тянулись к небу. Стройные темные деревья штопорами ввинчивались в высоту. Машины без всяких правил виляли по трассе. Водители не мигали фарами, а жали на клаксоны. Светофоры существовали исключительно для украшения. Мертвенная бледность не сходила с лица Джаспера.
– А ты родился в Риме, Энцо? – спросила Эльф.
– Отруби мне руку – потечет Тибр.
– Где ты научился английскому? – спросил Дин.
– От американских и английских солдат в Риме, во время войны.
– Неужели детей не отправили из городов в деревню? – удивилась Эльф.
– Безопасных мест нет. Вся Италия – поле боя. Certo[123], Рим был магнит для бомб, и все города тоже. Плохое время, плохое место – бум! В июле сорок третьего разбомбили Сан-Лоренцо. Большой налет. Королевские военно-воздушные силы. Три тысячи погибли. Мои родители тоже.
– Какой ужас! – сказала Эльф.
– Это было двадцать четыре года назад. Много воды под мост утекло.
– Лондон тоже бомбили, – сказал Дин.
Энцо блеснул серебряным зубом:
– Итальянские самолеты?
– Но Муссолини же был на стороне Гитлера.
– Certo. Солдаты Муссолини убили моих родственников, партизан на севере. В кино все просто: добро contro[124] зло. А в жизни все… – он пошевелил пальцами, – così[125].
Дин задумался. Судя по всему, история Европы была сложнее, чем в фильмах про войну.
– Но беда – мать благоприятных возможностей, – сказал Энцо. – Приходят американские солдаты, приносят комиксы «Марвел», я учу английский, у них есть доллары, я достаю им вещи, беру комиссию, не голодаю. Люди на черном рынке помогают мне, я помогаю им. Так в Италии принято. Детям было проще. Военная полиция ловит взрослого и стреляет. А поймают ребенка – отпустят. Обычно. Такой у меня университет жизни. Я научился крутить.
– Что-что? – спросил Грифф.
– Крутиться, – сообразил Дин.
– Да, крутиться. Промоутеру всегда надо уметь крутиться.
Школьный автобус подрезал «фиат» и понесся дальше. Сантино нажал на клаксон, высунулся в окно и заорал, хотя на такой скорости водитель автобуса ничего бы не услышал. Из окон автобуса выглядывали дети, показывали Сантино «козу» из указательного пальца и мизинца.
– Чего это они? – удивился Дин.
– Cornuto. Рога у мужа, когда жена гуляет с другим.
– Рогоносец, – сообразила Эльф. – В народных песнях про таких часто поется.
Мимо пролетел деревенский дом: покатая крыша, узкие окна, светло-коричневые каменные стены. На склонах холмов виднелись ряды каких-то кустов, как в кентских хмельниках.
– Это виноградники, – объяснил Энцо. – Из винограда делают вино.
Дин попытался представить, кем бы он был, если бы родился в этом доме, а не на Пикок-стрит в Грейвзенде. Может быть, личность – не рисунок несмываемыми чернилами, а эскиз твердым грифельным карандашом?
Зарешеченное окно под потолком – узкая щель в фут шириной и в шесть дюймов высотой. «Может, голова и пролезет, но все остальное – нет». Пыльный солнечный луч падает на ржавую кровать и заскорузлый тюфяк. Из засранного толчка в углу страшно несет. Пол сырой, бетонный. Заплесневелые стены покрыты надписями. В стальной двери глазок и прямоугольное отверстие у пола, закрытое заслонкой. Сидеть негде, разве что на кровати. «И что теперь?» Слышен гул шоссе, обрывки итальянской речи, плеск капель – кап-кап-кап – в бачке.
«Может, Ферлингетти нас просто запугивает, чтобы мы забыли о двух тысячах долларов».
Дин понятия не имеет, какое наказание за хранение наркотиков предусмотрено итальянским законодательством. С The Rolling Stones недавно сняли обвинения, но это же Стоунзы. И дело было в Англии.
Ползут минуты. Негодование Дина несколько остывает. Избитые места уже болят. Он вспоминает про Эльф, волнуется, как она там. Как Имоджен? Смерть ребенка – настоящее горе, не то что какой-то там арест. Левон, Грифф и Джаспер знают, где Дин. Его не похитили без свидетелей. У него британский паспорт. «Италия – не Россия, не Китай и не Африка, где меня вывели бы во двор и расстреляли бы без разговоров». Суд – если, конечно, до этого дойдет – будет затяжным и обойдется дорого. Может, итальянцы не станут заморачиваться, а просто депортируют Дина? И в конце концов, Дин – известная личность. Его песня на пятом месте в итальянских хит-парадах. А вчера на концерте «Утопия-авеню» в Риме было две тысячи зрителей…