Начинается день третий. Вторник. «Эльф и Бетани уже обо всем узнали». На Дине снова пируют клопы. «Интересно, Симондс сказал Ферлингетти про матрас? Ох, сигаретку бы…» Род Демпси рассказывал, что британские тюрьмы – как дешевый хостел. Ну да, там все сбиваются в шайки и банды, но если не высовываться, то жить можно. А вот выживет ли он в итальянской тюрьме? Он же не знает языка… А что будет, когда он выйдет на свободу? Джонни Кэш после отсидки сделал карьеру, но Дин ведь не Джонни Кэш. И не сидеть же Джасперу и Эльф без дела до 1971 года… За дверью слышны тяжелые шаги. Сдвигается заслонка. В камеру просовывают поднос с завтраком.
– Где мои друзья? Где адвокат? Где Ферлингетти?
На подносе все то же, что и вчера.
– Новая камера? Новый матрас? Посол? Сигарета? – кричит Дин в отверстие. – Кто-нибудь помнит о моем существовании?
Отверстие закрывается. Дин съедает хлеб. Снимает пену с кофе, пьет. Вспоминает яблочный пирог бабули Мосс, жареную рыбу с картошкой. Оставляет vassoio у заслонки. «Не зли надзирателей, – предупреждал его Род Демпси. – От них зависит, будешь ты жить или сдохнешь…»
Дин задумывается, подал Симондс ходатайство или еще нет. Поверят ли Эльф и Бетани, что он действительно такой идиот и пытался пронести дурь через аэропорт? Как там Имоджен? За дверью слышны тяжелые шаги. Дин почти уверен, что это грузный надзиратель. Заслонка открывается. Поднос забирают, вместо него появляется рулон туалетной бумаги. Заслонка задвигается. Туалетной бумаги больше, чем вчера. «Почему? Неужели меня не собираются выпускать?»
Дин раздумывает о том, что называют «свободой».
Она была у него всю жизнь, а он ее не замечал.
Время проходит. Время проходит. Время проходит.
Приближаются шаги. Заслонка в двери открывается.
В камеру просовывают поднос. Хлеб, банан и вода.
«Обед». Банан перезрелый, мылится. Дину все равно.
Симондс сказал, что обвинения должны предъявить в течение трех суток.
Ферлингетти дал понять, чье слово здесь закон.
Дин оставляет поднос у двери.
«Да, сэр, нет, сэр, шерсти три мешка, сэр…»
Если заключенный ведет себя хорошо, ему дадут еще один банан.
«Я воображал, будто знаю, что такое скука. Ничего подобного!
Неудивительно, что в тюрьмах всегда подсаживаются на наркоту.
Не для того, чтобы поймать кайф, а для того, чтобы убить время, иначе время убьет тебя».
Из будущего навстречу Дину маршируют колонны дней, недель, месяцев и лет, вооруженные до зубов. Первое слушание. Перевод в настоящую тюрьму. «Когда моим сокамерником окажется сексуально озабоченный псих с мандавошками, я буду вспоминать эту скуку и думать: „Эх, были славные денечки…“»
Дин заставляет себя сделать сотню отжиманий.
«Ага, в тюремной камере оно тебе поможет… размечтался…»
Нижнее белье до ужаса грязное. В прачечной близ Четвинд-Мьюз дожидается стопка выстиранного белья. Чистого, душистого. Вот только дотуда – как до Луны.
Квадраты лунного света лежат на бетонном полу. День третий не ознаменовался ничем. На этой неделе в студии «Пыльная лачуга» Дин должен записывать демку «Ночного дозора». Или «Крючок». В животе урчит. На ужин дали кувшин воды, черствую булку, кусочек колбасы и плошку холодной рисовой каши. Поболтать бы с кем… Неудивительно, что в тюрьме сходят с ума. Вот говорят, пока жив, есть надежда. Но у каждой поговорки есть изнанка. Вторая сторона. Изнанка этой поговорки в том, что надежда не дает приспособиться к новой действительности. Дин – заключенный. Заключенные не становятся поп-звездами. Наверное, про его арест уже написали в «Мелоди мейкер». И Эми в своей статье заявила, что Дина следует держать под замком и не выпускать. А журналюги с Флит-стрит с ней согласятся. Если, конечно, вообще заметят, что автора нескольких песен группы «Утопия-авеню» арестовали в Италии. «Браво, Италия! В тюрягу его!» Обыватели не поверят, что ему подбросили марихуану. Обыватели верят тому, что пишут в газетах. Может, бабуля Мосс и тетки не поверят, но Гарри Моффат поверит обязательно. Захочет поверить…
«А вдруг Гарри Моффат умрет, пока я буду отбывать срок?»
Алкоголики вообще долго не живут.
– Для меня Гарри Моффат мертв, – заявляет Дин камере.
«Если это так, почему ты о нем все время вспоминаешь?»
Давным-давно, в Грейвзенде, мальчишки постарше отняли у Дина школьный ранец и сбросили на железнодорожную насыпь за ограждением. Дин пришел домой в слезах. Отец посадил его в машину и возил по городу до тех пор, пока обидчиков не нашли. «Подожди здесь, сынок», – велел Гарри Моффат и направился к подросткам. Дин не слышал, что говорил отец, но видел, как нахальные лица мальчишек исказил страх. Гарри Моффат вернулся за руль и сказал: «Больше они к тебе не пристанут, сынок».
Гораздо проще думать о Гарри Моффате как о монстре.
Лунный свет пропал. В камере темно.
Может быть, ночное небо затянулось тучами.
А может, луна сместилась.
Шум дождя. День четвертый. Вторник. Нет. Среда. Среда? Сегодня что-то должно произойти. Почему?
«Почему сегодня что-то должно произойти?»
Вонь из толчка усилилась. Дин складывает тюремное одеяло, чистит зубы тюремной зубной щеткой.
И что дальше?
Эх, сигаретку бы.
Или блокнот и ручку. Хочется сочинить песню, но если он придумает классные строчки, а потом их забудет, то всю жизнь будет мучиться.
«Придется заучить». Дин вспоминает старый блюзовый зачин: «Очнулся в отеле „Сральник“…» Нет, нельзя. Би-би-си запретит, сингл провалится. А если…
В дверном замке скрежещет ключ.
Грузный надзиратель лениво машет рукой, мол, на выход.
Дин входит в допросную. Ему навстречу встает Левон. Он гладко выбрит, в свежей рубашке. «Хороший признак». Грузный надзиратель запирает дверь на замок.
– Ах ты черт, – вздыхает Дин. – Я б тебя обнял!
Левон распахивает объятия:
– Обещаю, это чисто платонически.
Дин три дня жил без улыбки.
– Поосторожнее, как бы моя вонь тебя с ног не сшибла. Что происходит? Где все? Вас выпустили?
– Да. Джаспер и Грифф в полном порядке, волнуются за тебя.
– Эльф?
– Они с Бетани созвонились. Просто ужас, конечно. Но давай по порядку. Как ты?
– Ну, как тебе сказать… Симондс из консульства намекал, что мне грозит три года тюрьмы.
– Глупости. Адвокаты Гюнтера уже в пути. И вообще, нас задержали незаконно, без всяких на то оснований. А то, что у тебя якобы обнаружили наркотики… Знаешь, у нас мало времени, поэтому слушай меня внимательно. Сейчас придут мистер Симондс и бравый капитан Ферлингетти, принесут документ с текстом твоего покаянного признания и извинений. «Простите, что я ударил полицейского. Я не знал, что хранить марихуану незаконно. Отпустите меня, я больше так не буду, я исправлюсь». Как только ты подпишешь бумагу, тебя выпустят…
Дин с облегчением вздыхает: «Я вернусь домой…»
– Но я все-таки тебя прошу ничего не подписывать.
– Ты шутишь? – «Нет, не шутит». – А почему?
– В воскресенье я обратился к канадскому консулу и попросил его связаться кое с кем в Лондоне. В понедельник Бетани обзвонила всех наших друзей и знакомых, в частности мисс Эми Боксер.
– Эми? – кривится Дин. – Она же…
– Отсмеявшись, она написала заметку в триста слов про то, какую подлость подстроили наглые итальяшки многообещающей британской рок-группе «Утопия-авеню», и отправила ее приятелю в «Ивнинг стэндард». Статью опубликовали в понедельник вечером.
– Эми сделала все это ради меня? – недоверчиво уточняет Дин.
– Эми сделала это ради Эми. Главное, что она это сделала. А после того, как статья появилась в «Ивнинг стэндард», позвонили из «Миррор».
– Из «Рекорд миррор»?
– Нет, из «Дейли миррор». Центральная газета, тираж пять миллионов экземпляров. Вчера утром пять миллионов читателей узнали, что Дину Моссу, знаменитому британскому рок-гитаристу из рабочей семьи, грозят тридцать лет итальянской тюрьмы за преступление, которого он не совершал.
– Тридцать лет? Симондс же говорил про три…
Левон пожимает плечами:
– Я не виноват, что они не проверяют факты. Дальше – больше. Эксклюзивный разворот в «Ивнинг стэндард», интервью с невестой Дина Мосса, музыкальной журналисткой Эми Боксер. «„Господи, спаси и сохрани моего Дина от ужасов итальянского тюремного ада“, – умоляет возлюбленная прославленного гитариста…» Лучшей рекламы не придумаешь.
– Угу. Между прочим, на прощанье Эми мне сказала: «Я вызываю полицию».
– Ну и что? В газетах же не об этом пишут. Там написано совсем другое. И фотографии Эми за молитвой в католической церкви на Сохо-Сквер.
– Эми? Да по сравнению с ней Мао Цзэдун – истинный христианин.
– В общем-то, я знал, что она талантлива, но это было просто гениально. Бэт Сегундо посвятил тебе свою передачу и крутил одну за другой «Пурпурное пламя», «Мону Лизу» и «Темную комнату». «Файнэншл таймс» упомянули тебя в статье о британских гражданах, пострадавших от коррумпированного заграничного правосудия. Но и это еще не все. Лучшее я приберег напоследок. Мы провели вигилию.
– Что еще за вигилию? – спрашивает Дин. – В смысле, что это вообще такое?
– Всенощное бдение двухсот поклонников «Утопия-авеню» перед итальянским посольством. Плакаты «Свободу Дину Моссу!». В квартире напротив посольства всю ночь крутили наш альбом, на полную громкость. Гарольд Пинтер обещал завтра присоединиться. И Брайан Джонс тоже, если не проспит. Эльф собирается выступить с проникновенной речью, несмотря на трагические семейные обстоятельства. Даже погода на нашей стороне. В общем, сплошной позор для Италии.
Дин в растерянности.
– А почему полиция не разгоняет ваше бдение?
– Ну, это чисто лондонская особенность. Переулок, где находится посольство, стоит на частной земле. Согнать нас оттуда можно только по требованию землевладельца. А пока с ним свяжутся, пройдут недели. Полиция может только охранять здание посольства, а нас и пальцем не тронет.