– Да, а я думал, на Гровенор-Сквер было хреново, – вздыхает Дин.
– Ты его спас?
– Мне в лицо ударила струя слезоточивого газа. Чуть глаза не вытекли. Я отполз подальше и, к своему вечному стыду, так и не знаю, что случилось с тем парнишкой. В общем, как-то выбрался на зады отеля. А там, у двери на кухню, стоял здоровенный амбал. Носильщик. Со скалкой в руках. Рожа злобная. Я ему говорю: «Впусти меня», а он мне: «Гони доллар». Я объясняю, что там людей убивают, а он: «Два доллара». Ну, я и заплатил. Спасся.
– Рыночные отношения, – ворчит Грифф.
– Я никогда не отождествляла Америку с насилием и жестокостью, – говорит Эльф.
– Насилие и жестокость – на каждой странице американской истории. – Макс обмакивает кусочек хлеба в суп гаспачо. – Отважные первые поселенцы убивали индейцев. Ну, иногда заключали с ними бесполезные мирные соглашения, но все больше убивали. Рабство. «Работай на меня за бесплатно до самой смерти, или я тебя прямо сейчас убью». Гражданская война. Мы организовали конвейерное производство насилия и жестокости, задолго до того, как это сделал Форд. Геттисберг. Пятьдесят тысяч убитых за один-единственный день. Ку-клукс-клан. Суды Линча. Освоение Дикого Запада. Хиросима. Тимстеры – профсоюз водителей грузовиков. Войны… Американцы без войны – как французы без сыра. Если войны нет, мы ее выдумаем. Корея. Вьетнам. Америка – будто наркоман, только у нее не героиновая зависимость.
– Все империи зиждятся на насилии и жестокости, – говорит Джаспер. – Местное население сопротивляется захватчикам, поэтому колонизаторы их безжалостно притесняют. Или выживают с привычных мест. Или убивают. Как сейчас в СССР. То же самое делают французы в Северной Африке. И голландцы в Ост-Индии. И Япония в последней войне. Китайцы в Тибете. Третий рейх во всей Европе. Британцы – повсеместно. Вот и США как все…
Впервые после вылета из Лондона Джаспер произносит такую длинную речь.
Эльф беспокоит его состояние. «Что-то с ним не так…»
Макс утирает губы льняной салфеткой.
– В Америке много добрых, умных и мудрых людей. Но здесь бывают и вспышки насилия. Внезапные, безжалостные. Как гром среди ясного неба. – Макс жестом изображает выстрел из пистолета. – Добро пожаловать к нам, в дом храбрецов и в страну свободных. Но будьте осторожны и осмотрительны.
Грифф и Дин принимают предложение Эльф подняться на крышу и проверить, что там за вечеринка. Джаспер отказывается. Завтра с утра им предстоит встреча с журналистами, а вечером «Утопия-авеню» дает первый концерт. У лифта к Гриффу подходит бородатый тип в белом ангельском балахоне, с крылышками за спиной:
– Я не успокоюсь, пока не узнаю, где ты раздобыл такие скулы!
Грифф краснеет:
– Чего-чего?
– У тебя скулы просто божественные!
– Э-э-э… спасибо за комплимент. Я с такими родился.
– Боже всемогущий, у него еще и акцент! Очаровательно! Меня зовут архангел Гавриил, а тебя?
– Друзья называют его Гриффом, – улыбается Эльф.
– Я буду молить Бога, чтобы мы с тобой подружились, Грифф. О, а вот и лифт.
– Ты с нами? – спрашивает Дин ангела. – Грифф не против потесниться.
– Я чуть позже вознесусь, спасибо.
В лифте Дин жмет на самую верхнюю кнопку. Джаспер нажимает кнопку седьмого этажа.
Ангел кокетливо машет Гриффу на прощанье:
– До встречи!
Лифт кряхтит и начинает подниматься. Дин рассматривает скулы Гриффа:
– Божественные!
– Иди к черту, – беззлобно ворчит Грифф.
Эльф спрашивает Джаспера:
– Тебе плохо?
Джаспер не слышит, что к нему обращаются.
Дин щелкает пальцами у него перед носом.
– Что?
– Эльф спросила, как ты себя чувствуешь.
Джаспер морщит лоб:
– Не знаю.
– Чего ты не знаешь? – спрашивает Эльф.
– Что будет дальше, – отвечает Джаспер.
Дин теряет терпение:
– Нашел время расклеиться! Мы в Нью-Йорке! Мы же мечтали здесь выступать!
Джаспер жмет на кнопку четвертого этажа. Лифт останавливается. Джаспер выходит и сворачивает на лестницу. Дин захлопывает дверь и снова нажимает верхнюю кнопку.
– Просто нет сил, когда Джаспер начинает изображать из себя страдающего гения!
«Джаспер никогда не изображает из себя страдающего гения», – думает Эльф и дает себе слово заглянуть к Джасперу после вечеринки.
Камелии в жардиньерках, подстриженные кустики в горшках, космеи в вазонах. Свечи в стеклянных банках мерцают золотисто-зеленым, а в фонариках – золотисто-голубым. В одном конце сада на крыше высится пирамида пентхауса, в другом – широкая каминная труба; по бокам крыши установлено ограждение. В саду собралось человек тридцать: пьют, курят, болтают. Пахнет марихуаной. На лавочке сидит симпатичный гитарист, ловко перебирает струны; у его ног устроились три красотки. «Мама объявила бы его пределом мечтаний», – думает Эльф и вспоминает Луизу. Сердце сжимается.
– Эльф! – К ней подходит Ленни с бокалом мартини. – Я так рад, что вы все пришли. Умоляю, прости, что я раньше не сообразил, кто ты.
Дин ахает от неожиданности:
– Леонард Коэн!
Тот пожимает плечами:
– Притворяться бесполезно.
– Почему ты нас не предупредила? – спрашивает Дин Эльф.
Эльф краснеет:
– Ох, Ленни, прости, мне так стыдно… – и объясняет Дину: – Он ни капельки не похож на фотографию с конверта.
– Я собирался именно этим объяснить, почему я тебя тоже не узнал, – говорит Ленни. – Грифф, Дин, я слышал ваш альбом. Мой друг на Гидре постоянно его крутит.
– Боже мой, а я столько раз исполняла «Сюзанну», – вздыхает Эльф. – Я тебе должна авторские…
– За бокал бурбона со льдом и аккорды «Моны Лизы» я, так и быть, не стану напускать на тебя своих адвокатов. Кстати, вот и организатор вечеринки, Дженис. Вы знакомы?
Женщина оборачивается. Лоскутный наряд попрошайки, голова обмотана розовым боа, браслетов и бус столько, что хватило бы на целый ларек. Одна из самых знаменитых американских исполнительниц.
На этот раз ахает Грифф:
– Дженис Джоплин!
– «Утопия-авеню»! – Дженис награждает их ослепительной улыбкой.
– Дженис, ты такая классная! – восхищенно говорит Грифф и поворачивается к Эльф. – И ты не знала, что это она устраивает вечеринку?
– Мне послышалось «Дженет», а не «Дженис», – оправдывается Эльф.
Дженис Джоплин затягивается сигаретой.
– Ленни мне сказал, что познакомился с Эльф из Лондона, ну, я и подумала, мол, не может же быть несколько Эльф, позвонила Стэнли, и он все подтвердил.
Эльф моргает: «Дженис Джоплин знает, кто я такая?»
– Слушайте, а может, наш самолет разбился на подлете к Ньюфаундленду и все мы попали в рай?
– На вечеринках у Дженис гораздо веселее, чем в раю, – говорит Ленни.
– Если бы пламя умело петь, – обращается Эльф к Дженис, – оно бы пело, как ты.
Дженис вздыхает:
– Что ж, такой комплимент заслуживает встречного. Я тут раздобыла ваш новый альбом, «Зачатки жизни»… – Она умолкает, наматывает нитку янтарных бус на мизинец. – Это просто усраться и не жить!
Эльф, Дин и Грифф переглядываются.
– Мы еще не освоили американский, – говорит Эльф. – «Усраться и не жить» – это хорошо или плохо?
– Это очень хорошо, – заверяет ее Ленни. – И «Рай – это дорога в Рай» тоже классная вещь. Ваш альбом помог нам с Дженис пережить зиму.
Эльф замечает, как он смотрит на Дженис. «У них роман. Или был…»
Она кивает на Пирамиду и спрашивает:
– Ты там живешь, Дженис?
– Ага. Прямо как в сказке. Не самое дешевое жилье в Челси, но, по-моему, мы заслуживаем роскоши за все наши труды.
– В Пирамиде жили многие знаменитости, – говорит Ленни. – Артур Миллер и Мэрилин Монро. Жан-Поль Сартр. Сара Бернар. И единственная и неповторимая Дженис Джоплин…
Дженис оглядывается по сторонам.
– А где Джаспер? – негромко спрашивает она. – И как правильно произносится его фамилия?
– Де Зут, – отвечает Эльф. – Он ушел спать. От перелетов ему всегда плохо, так что он решил отдохнуть перед завтрашним концертом. У нас четыре выступления в клубе «Гепардо».
– Тут с ним многие хотят познакомиться. Особенно вот, Джексон. – Она кивает на темноволосого гитариста. – Ой, пойдем, я тебя угощу персиковым пуншем, по рецепту моего отца. И кстати… – Она смотрит на часы. – Пора бы уже и косячок свернуть.
К Эльф один за другим клеятся три парня. От этого ей еще больше не хватает Луизы. Дженис Джоплин приносит ей бокал какого-то мутного коктейля:
– Попробуй. Называется «Горькая правда». Его придумал мой знакомый бармен, специально для меня. Джин, мускатный орех и щепотка горя.
Они чокаются. Эльф делает глоток.
– Господи боже мой! – выдыхает она.
– Ну, можно было и так назвать.
– Это же… чистое ракетное топливо!
– Ага, мы старались. А скажи-ка мне, ты уже поняла, как со всем этим разобраться?
Горло, обожженное «Горькой правдой», теряет чувствительность.
– С чем?
– Как заниматься тем, чем занимаемся мы. С точки зрения женщины.
Дженис стоит так близко, что хорошо заметны красные прожилки в белках ее глаз и оспинки на щеках.
– Нет, – говорит Эльф. – И это горькая правда.
– Вот именно. Мужикам легче. Пой песни, распускай хвост, как павлин, а после концерта иди в бар снимать девчонок. А женщине-исполнительнице что делать? Это же нас пытаются снять. И чем больше у тебя славы, тем больше к тебе лезут. Мы… мы как…
– Принцессы-невесты в эпоху династических браков.
Дженис закусывает нижнюю губу и кивает.
– И чем больше наша слава, тем больше мужчины этим хвастают. Зарабатывают себе репутацию. «Кто? Дженис Джоплин? Ну да, как же, Дженис, помню-помню, минет на измятой постели…» Ненавижу! А как с этим бороться? И как это изменить? Как это пережить?
Из колонок превосходной стереосистемы звучит песня группы The Byrds «Wasn’t Born To Follow»[155].
– Мне до твоей славы далеко, – говорит Эльф. – Может, ты что посоветуешь?