«Нет, в этом виноват ты, Тук-Тук… Уголек угасает… исполни мое предсмертное желание, дай мне потратить последние силы на „Здравый ум“. Тебя будут боготворить…» Тук-Тук его слышит. Задумывается. Джаспер это чувствует. Ответ приходит разрядом молнии. Шок сотрясает все тело; нервная система Джаспера снова подчиняется ему. Контроль над телом, которого Джаспера лишили всего полтора часа назад, в палате СН9, возвращается с головокружительной резкостью. Перед глазами солнечными зайчиками пляшут блики зеркальных шаров.
– Спасибо вам всем, что пришли, – говорит он.
– Да уж, постарались, не то что ты, приятель, – кричат из зала.
«Последние слова… никто не знает, что это последние слова».
Джаспер поворачивается к Дину:
– Спасибо.
Гриффу:
– Отлично сработано.
Эльф:
– Прощай.
Джаспер берет пробный аккорд, просит усилить звук, закрывает глаза… и с оттяжкой ударяет по струнам, скользит по ладам. Гитара взвывает так, что чуть не разрываются колонки, а потом водопадом обрушиваются триоли, от верхнего ми к басам. На первые восторженные выкрики из зала Джаспер отвечает новым риффом, которого не было в «Здравом уме». Никто не узнает, что этот рифф содран у Cream, из «Born Under a Bad Sign». Зрители хлопают в ладоши в такт. Грифф, Дин, Эльф вступают на барабанах, басу и «хаммонде». Джаспер трижды повторяет импровизированный проигрыш и оканчивает его завывающей квакушкой на долгой прерывистой ноте – си-бемоль, – с которой начинается «Здравый ум». Дин вступает с басовым риффом, Эльф – следующим тактом, Грифф ударяет по барабанам, а Джаспер склоняется к микрофону и призрачным шепотом выпевает первую строку…
Завтра послышался стук в мою дверь,
Которой не будет вчера и теперь,
Преступным пониманием
Он закрался в подсознание…
Гриф ударяет в гонг. Зрители улыбаются. Дин подступает к микрофону и поет партию Никто:
Я дверь распахнул, и Никто сказал:
«Ну все, сынок, ты меня достал,
Мозги набекрень у тебя в голове,
Не быть тебе больше в здравом уме…»
Они играют самую лучшую версию «Здравого ума». На третьем рефрене зрители хором подхватывают последнюю строку. У Джаспера почему-то мокрые глаза. «Хорошо, что это все-таки случилось, прежде чем меня не стало…» У Джаспера кончается запал, кончается дорога, кончается он сам. Он пускается в стремительную коду. Аккорды «хаммонда» вихрем проносятся по залу, барабаны Гриффа сотрясают всю округу, пальцы Дина с невероятной скоростью скользят по грифу. Джаспер медленно-медленно подступает к стеку «Маршалл», отыскивает неуловимую Хендриксову зону Златовласки и – уа-у-у-у-у-а-у-у-у-у-а-у-у-у-у! Оргазм банши. За спиной Эльф Джаспер замечает Тук-Тука, который проходит мимо Луизы и направляется к нему. «Наверное, это предсмертное видение. Тук-Тук у меня в голове». Фантом поворачивается к зрителям, купается в их обожании, а потом глядит на Джаспера, как ростовщик на должника.
Касается точки между бровями Джаспера.
Он даже не успевает ощутить пронзившую его боль.
Тело Джаспера обмякает, будто отброшенная марионетка.
Джаспер откуда-то сверху видит свое тело на сцене.
«Значит, правду говорят, что в смерти возносятся…»
«Здравый ум» обрывается.
Клуб «Гепардо» осыпается, как песок из горсти.
Далекий голос Левона:
– Занавес!
Необоримая сила стремительно влечет его прочь…
…к дюнам у подножья высокой и крутой гряды. Ветер и песок – единственные звуки. За спиной пустота – чем глубже в нее вглядываешься, тем она пустее. К гряде мимо Джаспера – на уровне колен, на уровне пояса – скользят бледные огоньки. Множество. Ветер толкает Джаспера вверх по склону, гонит туда огоньки, будто шары перекати-поля. Джаспер хочет поймать огонек, но тот проходит сквозь ладонь. «Это души?» Джаспер разглядывает руку. «Воспоминание о руке». Может быть, каждый бледный огонек видит себя человеком. Высокая гряда уже близко и с каждым шагом становится все ближе. Небо – если это небо – наливается сумраком. Вскоре – если это «вскоре» – Джаспер стоит на вершине высокой гряды и смотрит в сумрак. Сумрак. Дюны пологими волнами скатываются к морю пустоты. Кажется, до него мили четыре или пять, но Джаспер сомневается, что к здешним расстояниям применимы привычные мерки. Бледные огоньки скользят над дюнами с разной скоростью и на разной высоте, направляясь к морю. Душа Джаспера де Зута делает шаг с вершины высокой гряды…
Звучит приказ:
– Вернись.
Душа Джаспера де Зута замирает на самом краю.
Ветер с суши подталкивает ее к морю.
Душа противится.
Борьба вдруг обрывается…
Джаспера вбрасывает в его тело на кушетке в гримерной «Гепардо». Он хочет шевельнуться. Не может. Ни рукой, ни пальцем. Глаза и веки двигаются. «Все тело парализовано». Восемь человек, которых видит Джаспер, застыли в неподвижности. Не просто стоят без движения, а застыли. Оцепенели. Дин – модель Дина в натуральную величину – держит испачканный кровью платок перед самым лицом Джаспера. «У меня идет кровь носом». За плечом Дина стоит Грифф. Луиза, неподвижная, будто на фотографии, держит руку на запястье Джаспера. Подружка Хауи замерла в чихе. Палец Хауи Стокера застрял в носу. Левон и Макс застыли в беседе с грузным косматым незнакомцем, у которого в руках шприц. «Доктор?» Джаспер вспоминает «Опыт с воздушным насосом» Джозефа Райта. «Я все помню и могу обращаться к своим воспоминаниям». Из зала «Гепардо» доносится шум. «Время замерло здесь, но не там». Джаспер вспоминает, как упал на сцене в конце «Здравого ума».
Он вспоминает дюны. Сумрак.
«Я умер.
Почему я снова здесь? Что меня вернуло?
Где Тук-Тук? Все еще у меня в голове?
Что парализовало восьмерых человек?»
В гримерную входят двое. Меднокожая старуха, в свободной рубашке-хаки, брюках и туристических ботинках, увешана разноцветными бусами. У худощавого азиата костюм, шитый на заказ, очки в золотой оправе и серебристая седина в черных волосах. Их нисколько не смущают люди, превратившиеся в восковые фигуры.
– Очень вовремя, – говорит старуха, выхватывая шприц из руки доктора. – Бог его знает, что он хочет вколоть.
Азиат подходит к кушетке, опускается на корточки:
– Ты видел высокую гряду? Сумрак, души…
Джаспер не владеет голосом.
Азиат касается его горла.
– Кто вы?
– Доктор Юй Леон Маринус. Можно просто Маринус. Я здесь по просьбе Игнаца Галаваци. Меня не было в городе, но Эстер… – он смотрит на свою спутницу, – разыскала тебя после того, как наш приятель Уолт встретился с тобой в парке.
Он выговаривает слова четко, с каким-то неопределенным акцентом.
Мысли Джаспера несутся наперегонки.
– Это из-за вас оцепенели мои друзья? Что с ними?
– Это контролируемая психоседация, – протяжно, на австралийский манер, говорит Эстер Литтл. – С ними все в порядке. А вот тебе… – Она щурится, всматривается Джасперу между бровями. – Тебе необходимо хирургическое вмешательство. Срочно.
Входит молодая женщина с инвалидной коляской:
– Си Ло там увещает всех направо и налево, без разбору. Если мы сейчас же не уйдем, то завтра на первой полосе «Нью-Йорк таймс» появятся сообщения о массовых галлюцинациях в городе.
– Прости за прямоту, Джаспер, – говорит Маринус, – но выбор у тебя невелик: остаться здесь и умереть, как только Тук-Тук высвободится из своей временной смирительной рубашки, или же пойти с нами и, если повезет, остаться в живых.
Недавнее прошлое Джаспера пролетает словно бы за окнами невозможного поезда, несущегося сквозь четкие образы и размытые туннели. Вот «Утопия-авеню» в аэропорту Хитроу перед отлетом в Нью-Йорк; вот Дин читает гневную отповедь Гюсу де Зуту и Мартену; вот вся группа в «Пыльной лачуге», обсуждают вокал в «Absent Friend»[167]. Джаспер даже не помнит, что забыл многие эпизоды. Вот шумный рынок на Беруик-стрит, неподалеку от дома Эльф; вот ярко-красный «триумф» обгоняет Зверюгу на дороге, бегущей по склону среди садов; вот Джаспер на прослушивании у Арчи Киннока и группы «Блюзовый кадиллак», два года назад. Воспоминания, скользящие за окном Поезда памяти, который несется в прошлое, полны запахов, вкусов, ощущений, звуков и настроения: вот столовая в рийксдорпской лечебнице, где пахнет супом и сельдью. Самого Джаспера нет ни в одном воспоминании. «Фотоаппарат не может сфотографировать сам себя, разве что в зеркале… а я избегаю зеркал». Начиная с Рийксдорпа, воспоминания замедляются; день и ночь пульсируют светом и тьмой, как медленные вспышки стробоскопа. Вот спальня Джаспера на верхнем этаже дома. Ухает сова. На потолке дрожит прерывистый солнечный свет. «Снаружи доброкачественная, изнутри злокачественная». Монгол объясняет, как он изолировал Тук-Тука. «Непроницаемый барьер вокруг твоего незваного гостя… Своего рода стены темницы». Медленная муть. Раннее утро превращается в темноту, и больше ничего… а потом предыдущая ночь, когда Монгол только предлагает изолировать Тук-Тука, чтобы Джаспер мог несколько лет пожить в свое удовольствие. Затем день перед предыдущей ночью. Эпизод на берегу, когда Монгол объявил о себе Джасперу, который, с рюкзаком, полным камней, стоит по пояс в Северном море… Поезд памяти набирает ход, несется в прошлое: Джаспер – пациент в психиатрической лечебнице; уроки игры на гитаре, беседы с доктором Галаваци…
…и тут до Джаспера доходит, что поезд ведет не он сам, а кто-то другой и этот кто-то у него в голове.
Джаспер мысленно задает вопрос:
– Кто тут?
– Маринус, – звучит в голове Джаспера знакомый голос. – Я не хотел тебя пугать.
– Я не помню, как покинул «Гепардо».
– Эстер тебя психоседатировала, – отвечает Маринус. – У нас не было – и нет – времени.
– А где мы? И почему я вижу все эти воспоминания?