В ином ключе развивалась интрига против Бухарина. Ломинадзе жаловался, что не получает твердых директив из ИККИ, и вынужден вести дела на свой страх и риск. Сталин прекрасно понял, о чем (и о ком) идет речь: «Твои письма получаю все аккуратно. …Я думал, что на вопросы, выдвигаемые тобою в письмах, отвечает обычно Бухарин. Оказывается, что последний и не думал отвечать. Это, конечно, плохо, и я тебе вполне сочувствую. Я думаю, что в спорных вопросах в общем ты стоишь на правильной позиции… Только теперь (после твоих писем) начинаю понимать, как много дурных наслоений имеется все еще (и будет еще) в КПГ»[1175].
Гроссмейстер внутрипартийных схваток, Сталин мыслил на несколько ходов вперед, и вызов, брошенный Бухарину, позволял ему какое-то время оставаться внешне беспристрастным арбитром.
5.4. Реформы и интриги
После Седьмого пленума ИККИ Бухарин сосредоточил политическую работу Коминтерна в его Политсекретариате — рабочем органе, созданном по образу и подобию большевистского Политбюро. Он должен был символизировать переход к коллективному руководству и одновременно повысить управляемость международной организации, которая становилась все более громоздкой и забюрократизированной. Первый состав Политсекретариата был избран на заседании Президиума ИККИ 20 декабря 1926 года, в него вошли 9 членов и три кандидата[1176]. Заседания Политсекретариата ИККИ, как и Политбюро ЦК ВКП(б), проходили раз в неделю и разрешали широкий круг организационных и кадровых проблем. При этом именно он вырабатывал первую реакцию Коминтерна на непредвиденные события за рубежом, будь то фашистский переворот или правительственный кризис, в то время как на долю Президиума оставались «парадные» и запланированные политические сюжеты.
На первом же заседании Политсекретариата Бухарину было поручено предварительное обсуждение того или иного вопроса в ЦК российской партии (фактически — в Политбюро) для того, чтобы внести в Коминтерн уже сформировавшееся мнение «русских товарищей»[1177]. Такой механизм работы превращал аппарат и выборные органы ИККИ в придаток ВКП(б), хотя формально речь шла о соблюдении принципов коллективного руководства. Малозначительные вопросы решались самим аппаратом ИККИ, который лишь запрашивал информацию с мест и приглашал лидеров компартий, но оставлял последнее слово за собой. Вот только один пример. 29 июля 1927 года шло обсуждение программы действий индонезийской партии, с докладами выступали Петровский и Васильев. В ходе дискуссии Реммеле спросил ее представителя Семабена, как он сам относится к проекту. Тот ответил: я участвовал в обсуждении резолюции, когда уже почти все было готово[1178].
Как и Политбюро, Политсекретариат стал тем местом, куда стекалась информация обо всех внутрипартийных конфликтах и расколах, с тем отличием, что речь шла не об одной партии, а о нескольких десятках. Ни одного заседания Политсекретариата не обходилось без разбора положения в той или иной компартии, не исключая самые малые и незначительные. Как правило, вначале заслушивался доклад представителя ИККИ, побывавшего в соответствующей стране, затем слово предоставлялось конфликтующим сторонам. Отказ одной из них прибыть в Москву рассматривался как нарушение партийной дисциплины и давал неоспоримое преимущество ее соперникам в борьбе за лидерство.
Не прошло и года с момента создания Политсекретариата, как он, опять же по аналогии с Политбюро, стал проводить «летучие голосования», которые впоследствии оформлялись наравне с решениями, принятыми на обычных заседаниях. В их повестке дня стояли вопросы, дискуссия по которым не представлялась целесообразной либо которые просто дублировали постановления и директивы, уже принятые Политбюро ЦК ВКП(б) или «русской делегацией». Примером первого случая было осуждение левой оппозиции во главе с Рут Фишер и Аркадием Масловым, исключенной из КПГ[1179]. Примером второго — разрешение бывшему лидеру КПГ Тальгеймеру, осужденному за «правые ошибки» и находившемуся в Москве, вернуться на родину при условии признания генеральной линии партии, от которой он был изолирован на протяжении трех последних лет[1180]. Сама делегация ВКП(б) также претерпела изменения: в начале 1927 года было принято предложение Пятницкого решать текущие вопросы голосованием тех ее членов, которые постоянно работали в Исполкоме. «В делегацию переносить только вопросы принципиального характера»[1181].
К. Б. Радек, Август Тальгеймер, Н. И. Бухарин и И. И. Скворцов-Степанов в перерыве заседания Четвертого конгресса Коминтерна
9 ноября — 5 декабря 1922
[РГАСПИ. Ф. 491. Оп. 2. Д. 191. Л. 1]
Ни в начале, ни в конце 1920-х годов Бухарин не отказывался от мысли, что главным врагом коммунистов на политической сцене европейских стран являются социал-демократические партии, опиравшиеся на традиции и принципы Второго Интернационала. Когда-то он оппонировал тактике единого рабочего фронта, подразумевавшей сотрудничество с социал-демократами в отстаивании насущных интересов рабочего класса. Став неформальным лидером Коминтерна, Бухарин получил возможность доказать свою правоту на практических примерах. Уже на Седьмом пленуме ИККИ компартии были ориентированы на то, чтобы в условиях «полевения» европейского пролетариата усилить свою борьбу с конкурентами в рабочем движении.
В марте 1927 года Президиум ИККИ не согласился с предвыборной тактикой австрийской компартии — одной из незначительных секций Коминтерна, которой приходилось иметь дело с влиятельной социал-демократической партией в этой стране, исповедовавшей к тому же левую доктрину «австромарксизма». Решение Политбюро австрийских коммунистов, выступившего за общую предвыборную платформу с социал-демократами, было превращено в собственную противоположность. Москва высказалась против «политики мелких сделок и общих списков, против общей избирательной кампании, так как это не позволит сохранить лицо нашей маленькой и слабой компартии»[1182]. Разрешалось лишь поставить социал-демократам ультиматум с максимальными требованиями, а в случае если они его не примут, сосредоточить против них партийную агитацию.
Вскоре аналогичное давление, опробованное на австрийцах, начало оказываться и на крупнейшие партии Коминтерна. В апреле того же года Президиум выступил против традиционной предвыборной тактики французских коммунистов, которые выставляли совместных с социалистами кандидатов там, где те имели шансы на успех. Курировавший ФКП швейцарец Ж. Эмбер-Дро, являвшийся членом Президиума ИККИ и быстро почувствовавший настроения нового руководства, во время инспекционной поездки резко высказался против продолжения такого курса, поскольку на этом пути «тактика единого фронта превращается в тактику чисто парламентскую, не мобилизующую рабочие массы»[1183].
В течение первого десятилетия истории Коминтерна на обложке его журнала рабочий разбивал цепи капитала, опутавшие земной шар.
Однако на деле Исполкому этой организации все больше приходилось заниматься «текучкой», отодвигая на второй план конечную цель коммунистов
1921
[РГАСПИ]
Поддержав Эмбер-Дро, Бухарин крайне резко обрушился на французских коммунистов: «Вы пишете в своей резолюции, что социал-демократия готова вести политику единого фронта и классовой борьбы. Разве это критика, разве это разоблачение социал-демократии? Разве это клеймение социал-демократов как предателей рабочего класса? Нет, напротив, это их приукрашивание… Наше отношение к социал-демократии является важнейшей проблемой, и если Вы вынуждены ее формулировать, так делайте это наоборот, так, как положено революционеру. Тогда вы перечеркнете всю свою линию»[1184].
Безапелляционность бухаринских суждений определялась не только буквой резолюции о парламентаризме, принятой Вторым конгрессом Коминтерна еще в 1920 года, а значит — освященной ленинским авторитетом, и даже не упоением свалившейся на него властью — эта черта отсутствовала в его характере. Дело было в другом — вся нормализация политической жизни в странах Западной Европы представлялась ему продуктом соглашательства социал-демократии с буржуазными партиями и даже фашистами[1185], и здесь он был готов поставить ей любую подножку, лишь бы этот тайный сговор выплыл на свет и был дискредитирован в глазах рабочего класса.
Повторяя на заседаниях руководящих органов Коминтерна стандартные формулы о борьбе за рабочее единство, при разборе конкретных случаев позитивного взаимодействия коммунистов и социалистов Бухарин неизменно занимал жестко негативную позицию. Так, компартия Дании была осуждена за поддержку законопроекта, внесенного социал-демократическим министром. При разборе поведения в ходе предвыборной кампании болгарской компартии, которая пошла на соглашения с социалистами, Бухарин дал волю эмоциям: «…объективно нет никакой разницы между этой социал-демократией и палаческими партиями, входящими в правительство Цанкова. Поэтому я склонен считать, что эта тактика была ошибочной», усилив позиции оппонентов БКП в рабочем движении. Хуже всего, продолжал он, если такая коалиция выйдет за рамки выборов, «эксперимент будет перенесен в непарламентскую сферу» — «в результате мы потеряем собственное лицо»[1186]