Наш герой без труда находил общий язык и с генералами рейхсвера, и с простыми рабочими. Его русский на первых порах состоял из ошибок и несуразностей, но именно в этом заключалась привлекательность оратора, который таким образом олицетворял «всемирный замах» российского большевизма. Если можно говорить о типе «безродного космополита», то Радек был его самым точным воплощением. Выходец из среды галицийских евреев, после разделов Польши ставших подданными Австро-Венгерской империи, он достаточно рано разорвал все связи с местечковым миром, в котором вырос, за исключением, пожалуй, еврейских анекдотов, которые на протяжении всей своей жизни рассказывал с завидным мастерством и вдохновением.
Карл Бернгардович Радек
23 июня — 12 июля 1921
[РГАСПИ. Ф. 490. Оп. 2. Д. 304. Л. 1]
Юный Карл Собельсон, взявший себе псевдоним одного из литературных героев, верил не столько в законы исторического материализма, которые отводили решающую роль чуждому ему рабочему классу, сколько в собственную избранность, способность четче других видеть ключевые линии общественного развития и международных отношений. В отличие от его оппонента Г. Е. Зиновьева, которому не посвящено ни одной достойной биографии, Радек становился и героем художественных реконструкций[211], и главным действующим лицом научно-популярных книг[212], и объектом серьезных исторических исследований[213].
Эпитеты, которыми его награждали сторонники и противники, политики и военные, ученые и публицисты, займут не одну страницу текста. Вот только некоторые из них: «последний интернационалист», «дипломат и интриган», «полуповешенный, полупрощенный», «мастер тайных поручений», «машина зла», «глашатай Коминтерна» и даже «добродушная человекообразная обезьяна». Емкую характеристику Радеку дала Анжелика Балабанова, как и он стоявшая на левом крыле международного социалистического движения, но в отличие от него отказавшаяся идти на поводу у большевиков: «…он представлял собой необыкновенную смесь безнравственности, цинизма и стихийной оценки идей, книг, музыки, людей. Точно так же, как есть люди, не различающие цвета, Радек не воспринимал моральные ценности. В политике он менял свою точку зрения очень быстро, присваивая себе самые противоречивые лозунги. Это его качество при его быстром уме, едком юморе, разносторонности и широком круге чтения и было, вероятно, ключом к его успеху как журналиста. Его приспособляемость сделала его очень полезным Ленину, который при этом никогда не принимал его всерьез и не считал его надежным человеком»[214].
Другую сторону биографии нашего героя подметил в своих мемуарах Густав Хильгер, один из тех немецких дипломатов, которые стояли у истоков советско-германских отношений в начале 1920-х годов. «Радек был известен всей Москве своей безрассудной и дерзкой критикой, которой он подвергал людей и дела, которые он не любил, и своими язвительными шутками, которые он сочинял об этом. Его жалящие остроты переходили из уст в уста, а через какое-то время всякую антисоветскую шутку, которую рассказывали в Москве, приписывали Радеку. Я верю, что это было одной из причин, по которым у Сталина, не имевшего чувства юмора в таких вещах, возникла ярая ненависть к этому нахальному шуту, которого он никогда не любил за то, что тот был фаворитом Ленина и сторонником Троцкого»[215].
Ленин ценил быстрый ум и политическую эрудицию Радека, но причислял его к числу «левоглупистов»[216] и старался не подпускать к себе слишком близко. Критикуя его за «торопливую податливость» и за легковесность суждений, вождь большевиков умело использовал эти качества «самого зубастого» человека для выстраивания выгодного для себя параллелограмма сил среди своих соратников.
Карл Радек с дочерью Софьей
Не ранее 1925
[РГАСПИ.
Ф. 326. Оп. 2. Д. 50. Л. 38]
В ходе внутрипартийной борьбы середины 1920-х годов Бухарин часто использовал свои воспоминания о встречах с вождем как политическое оружие. Не был исключением и следующий сюжет: «Во время профсоюзной дискуссии Ленин говорил: иногда бывает нужно какие-нибудь разногласия изжить в верхушке партийного руководства и не выносить их на широкое обсуждение. Он очень не любил Радека и говорил, что Радек своим языком выносит все на улицу»[217]. Нет никаких оснований не доверять этому воспоминанию — наш герой не просто был главным транслятором слухов и сплетен, но и активно использовал их в своих интригах.
Выросший без отца в весьма стесненных условиях, наш герой пошел по пути многих еврейских разночинцев, пытавшихся не приспособиться к реалиям враждебного мира, а переделать его под себя. Юноша экстерном окончил гимназию, успел побывать членом трех социал-демократических партий Европы, поучаствовать в революции 1905 года и больше полугода провести в варшавской тюрьме. Перебравшись после освобождения из нее в Германию, Радек попытался сделать карьеру в СДПГ, однако вступил в конфликт с Розой Люксембург и по обвинению в растрате партийных денег был исключен из этой партии[218].
Радек не потерял своей политической родины — у него ее попросту не было. Его родиной была революция, которая, как и он сам, кочевала из одной страны в другую. «Русская революция, с которой я был связан участием в рабочем движении в Царстве Польском 1905–1908 годов, стала для меня первым уроком массовой революционной борьбы и, как таковая, исходным пунктом в постановке вопросов германской революции»[219]. Отойдя в предвоенные годы от активной партийной работы, он считался одним из самых радикальных критиков международных отношений предвоенной эпохи. Острое перо Радека, разоблачавшее интриги империалистических держав на пути к августу 1914 го-да, сделало его заметным публицистом в социалистическом рабочем движении Европы.
Будучи австрийским подданным, с началом мировой войны Радек должен был попасть под всеобщую мобилизацию. Он избежал ее, укрывшись в нейтральной Швейцарии. Там и состоялась его судьбоносная встреча с Лениным и другими лидерами большевистской фракции РСДРП. Жизненные передряги научили Радека ценить покровительство людей с харизмой пророка и вождя, и он сразу же стал горячим сторонником ленинской линии, не без основания рассчитывая на взаимность. Вместе с Лениным Радек стоял на левом фланге Циммервальдского движения, олицетворявшего пацифистские устремления тех европейских социалистов, которые осудили соглашательский курс партий Второго Интернационала.
Анжелика Балабанова
Художник И. И. Бродский
1920
[РГАСПИ. Ф. 489. Оп. 1. Д. 68. Л. 48]
После свержения монархии в России вместе с политическими эмигрантами Радек получил место в «пломбированном вагоне» и отправился в страну, которую до того не видел и не знал. Вопреки всем запретам он не раз выскакивал из вагона на немецких станциях, пытаясь распропагандировать даже сопровождавших поезд солдат. В то время как остальных пассажиров пропустили в Петроград, Радек остался на шведско-финской границе, паспорт подданного Австро-Венгерской империи вызвал у пограничников опасения, не пробирается ли в Россию под видом революционера обычный шпион.
В результате Октябрьский переворот наш герой встретил в Стокгольме, где вместе с еще одним известным политэмигрантом, примкнувшим к большевикам, — Вацлавом Воровским организовал издание бюллетеня «Вестник русской революции». Его вера в близость всемирного переворота, творцом которого предстояло стать соединенным пролетариям всех стран, опиралась на инстинктивное ощущение краха старого мира.
В столице Швеции в сентябре 1917 года состоялась конференция левых социалистов-интернационалистов, входивших в Циммервальдское движение. Хотя в повестке дня стояли антивоенные акции, дискуссия вращалась вокруг событий в России. Секретарь Циммервальда Анжелика Балабанова, организовавшая конференцию, в своих воспоминаниях особо отмечала острую полемику между Радеком, отстаивавшим курс большевистской партии на скорейший захват власти, и оппонировавшим ему меньшевиком П. Б. Аксельродом.
«Хотя мы и презирали лично Радека и считали его вульгарным политиком, мы знали, что на карту поставлена судьба русской революции, а в этот момент эта революция была единственной искрой света на черном горизонте»[220]. Такую точку зрения разделяло большинство участников конференции, проголосовавшее за лозунг всеобщей политической стачки, которая должна была начаться одновременно во всех воюющих странах.
2.2. «Ваш до виселицы» — Карл Радек в Москве
Прибыв в Петроград сразу же после захвата власти большевиками, Радек получил от Ленина первое государственное поручение. В декабре 1917 года он вместе с Троцким отправился на второй тур переговоров о мирном договоре с Германией, которые шли в Бресте. Его включили в состав советской делегации не как дипломата, а как пропагандиста. По прибытии на вокзал Радек из открытого окна вагона начал разбрасывать пачки прокламаций, адресованных немецким солдатам. Позже в ходе переговоров он заявил генералу Максу Гофману, одному из командующих германской армией на Востоке: «Вы еще получите свой Брест!»[221]
Хотя власть большевиков в начале 1918 года висела на волоске, их германские контрагенты также были озадачены событиями в Берлине и Вене, где разразились массовые забастовки рабочих оборонных предприятий. В оккупированном немцами Бресте можно было достать немецкие газеты, и Радек буквально прирос к телеграфному аппарату, передавая в Петроград последние новости, препарированные в ура-революционном духе. Так, 4 февраля он сообщал Ленину о том, что «в Берлине продолжаются столкновения с полицией, которая старается противодействовать попыткам бастующих прервать трамвайное сообщение. Демонстрации продолжаются. В Берлине арестовано 130 человек. На помощь полиции призваны войска… В Кельне, Данциге, Мюнхене власти согласились на непосредственные переговоры с представителями бастующих». Военные власти объявили, что все рабочие, которые не вернутся на оборонные заводы, будут отправлены на фронт