Черчилль увидел в итогах первого показательного процесса символ того, что «Россия решительно отвернулась от коммунизма». Появление этой фразы в новейшей биографии Зиновьева сопровождается корректировкой ее автора: «На самом деле Советский Союз отвернулся не от коммунизма, а от мировой революции»[928]. Так или иначе, и жизнь, и смерть героя этого очерка была наполнена символикой, порожденной отнюдь не им самим. «Революция пожирает своих детей» — это фраза, приписываемая Дантону, как нельзя лучше описывает коминтерновскую часть биографии Григория Зиновьева.
Часть 4. Троцкий: «мы — авангард авангарда»
4.1. На капитанском мостике
Один из вдохновителей и творцов Коммунистического Интернационала, автор его Учредительного манифеста, Л. Д. Троцкий из всех героев наших очерков оставил после себя самое обширное и наиболее читаемое по сей день публицистическое наследие. Его идейные наследники в разных странах не могут похвастаться числом, но продолжают вести бескомпромиссную борьбу за чистоту своих рядов и в джунглях Латинской Америки, и в интернет-пространстве. Регулярно пополняется библиография работ о Троцком, включая литературные и политические труды, пьесы и даже художественные фильмы.
В каких только образах ему не пришлось выступать — и «демона революции», и ее гениального стратега, и даже агента мирового сионизма. Неоспоримо одно: он сохранял верность идее мировой революции до последних дней своей жизни, которая была оборвана ударом ледоруба, направленного волей Сталина. Эта идея была путеводной звездой, которая вначале привела Троцкого в социалистическое движение, затем — в ряды партии большевиков и наконец — в оппозицию и изгнание. Константой на этом сложном пути оставалось признание ведущей роли Ленина как в теоретическом, так и в практическом плане. Два вождя не были равноправными партнерами ни в дореволюционной истории РСДРП, ни на ключевых постах в советском правительстве.
Именно поэтому представляется целесообразным сосредоточиться на том периоде биографии Троцкого в Коминтерне, когда эта организация осталась без ленинского руководства. Наш герой был не прочь занять место вождя и в сфере международной политики, точнее, считал, что оно ему автоматически обеспечено. Проиграв борьбу за ленинское наследство в ВКП(б) и Коминтерне, он назвал историю последнего с 1923 года цепью роковых ошибок и фатальных поражений[929]. С середины 1920-х годов, не порывая с официальным коммунистическим движением, Троцкий разрабатывал альтернативную стратегию развития СССР и коммунистического движения, которую сталинская «школа фальсификаций» отправила в историческое небытие.
Лев Давидович Троцкий
1920-е
[РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 24. Л. 12]
В научной литературе и публицистике нет недостатка в размышлениях на тему того, какими путями пошло бы развитие Советской России, если бы Троцкий вовремя вступил в борьбу за ленинское наследство и одержал победу над сталинской фракцией. «Если бы после укрепления Советской республики и начала фракционной борьбы против него, после решения Центрального комитета о том, что настала пора снизить популярность и самоуверенность бывшего меньшевика, Троцкий показал свое собственное превосходство перед лицемерием его соперников, отказавшись использовать их методы, то насколько другой могла бы быть его судьба! Велика вероятность того, что, когда настал момент разочарования в бюрократии, он стал бы вождем революционного рабочего движения во всем мире и авторитет и число его последователей были бы во много раз больше, чем сейчас»[930].
Увы, все эти «если» и «бы» далеки от реалий исторической ситуации первых нэповских лет. Они навеяны романтикой образа «одинокого пророка», к созданию которого наш герой с его незаурядным литературным даром приложил немало усилий. Согласимся с процитированной выше Балабановой: «Сам Троцкий после 1917 года был не только настоящим большевиком, стопроцентным „ленинцем“, он также был слишком слабым и слишком робким, чтобы вести такую борьбу, будучи еще частью правящей клики»[931].
На Первом и Втором конгрессах Коминтерна Троцкий появлялся лишь спорадически — в стране шла Гражданская война, и на первом месте для создателя Красной армии находились ее боевые успехи. В то же время Троцкий не порывал связей со своими соратниками по дореволюционному периоду, в том числе с иностранными социалистами. В ряде коммунистических партий — французской, румынской, американской — именно они заняли руководящие посты, неоднократно обращаясь к своему неформальному патрону за советом и поддержкой.
Письмо Л. Д. Троцкого в Политбюро с критикой «организационной диктатуры РКП над Интернационалом и международными профсоюзами»
6 октября 1920
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 122. Л. 1–2]
Внимательно следивший за зарубежной прессой, Троцкий уже осенью 1920 года обращал внимание своих коллег по Политбюро ЦК РКП(б) на то, что «организационная гегемония русской партии, иногда довольно неуклюжая и выпячивающаяся», с успехом используется противниками для дискредитации деятельности Коминтерна. Не ставя под вопрос принципы жесткого централизма и идейный приоритет большевизма, он предлагал «устранить все приемы и методы, которые истолковываются как организационное закрепление диктатуры РКП в международном масштабе»[932].
Что имел в виду Троцкий? Речь шла прежде всего об административном воздействии на ту или иную компартию путем рассылки жестких директив и комиссарских инспекций из Москвы. Иностранные коммунисты изначально рассматривались не как равные товарищи по борьбе, а как ученики, которым еще предстоит дорасти до уровня партии, одержавшей победу в России. Так, говоря о лидерах итальянской компартии, Ленин отмечал: «…они неопытны, глупят… Надо учить, учить и учить их работать, как работали большевики…»[933]
Во-вторых, имелась в виду финансовая поддержка большевиками зарубежных компартий. Она распределялась негласно, без определения реальных потребностей и принятия официальных решений. Первоначально курьеры Коминтерна получали драгоценности в Государственном хранилище по запискам Секретариата ЦК РКП(б) и отправлялись с ними за рубеж, позже в иностранных банках заводились секретные счета и образовывались особые фонды. И Ленин, и Зиновьев, как это было показано в предыдущих очерках, метали громы и молнии по поводу «злоупотреблений» в этой сфере, но ни один из них не поставил под вопрос саму практику такого субсидирования.
И в-третьих — кадровые назначения. Иногда это было прямое смещение неугодных лидеров, иногда — поддержание неустойчивого равновесия в руководстве отдельных партий, «перманентной склоки», как выражались ее участники. Каждый из них искал расположения в Москве, обрастал клиентами и покровителями в «генеральном штабе мировой революции». В результате складывались двойные каналы информации о положении дел в отдельных партиях, вносившие сумбур в «вертикаль» коминтерновской власти. И в данном случае практика «назначенчества» из Москвы не ставилась под сомнение ни одним из лидеров Коминтерна.
Лев Троцкий, адресовавший приведенные выше строки членам Политбюро, опирался на репортажи немецких и французских газет и делал следующий вывод: «Коммунистические организации в других странах уже достаточно сильны, чтобы не чувствовать младенческой потребности держаться за полу нашей партии, и в то же время еще слишком слабы, чтобы не бояться травли [буржуазной прессы], бьющей на национальное самолюбие рабочих». Лозунг помощи Москве, брошенный Коминтерном в их адрес, вполне справедлив. Но «лозунг этот ни в коем случае не может означать для сознательных рабочих других стран признания нашей организационной диктатуры над Интернационалом и международными профсоюзами»[934]. Трудно увидеть в этом предложении альтернативную концепцию коммунистического движения, но очевидно, что в 1920 году перед ним открывался целый спектр путей дальнейшего развития. Решения Второго конгресса Коминтерна отвергли многие из возможных вариантов, но еще не привели коммунистов в исторический тупик полного подчинения линии «русских товарищей».
4.2. Ставка на красноармейский штык
То, что диктатура большевиков имеет «всемирный замах», Троцкий показал уже в Бресте в начале 1918 года, когда отказался подписывать мирный договор, ставивший значительную территорию Российской империи под контроль германской военщины. Его формула «ни мира, ни войны» подразумевала, что европейский, и прежде всего немецкий, рабочий класс, увидев, в каком бедственном положении оказалась Советская Россия, поднимется на ее защиту и сметет политические режимы, стоящие на страже интересов буржуазии. Практическое применение этой формулы обернулось наступлением германских войск на Петроград и гораздо более суровыми условиями мира, подписанного в Бресте 3 марта 1918 года.
Впрочем, ошибочный шаг не был поставлен в вину лично Троцкому — данный факт свидетельствовал о том, что подобные настроения и надежды разделяли многие его соратники (не всегда высказывая их вслух). Так или иначе, вскоре он сменил свое амплуа, оставив Наркомат иностранных дел на попечение своего заместителя Чичерина, Троцкий возглавил военное ведомство Советской России. В стране разгоралась Гражданская война, и он принял на себя задачу создания революционной Красной армии.
Нарком военных дел появился на Учредительном конгрессе Коминтерна в первый и последний день его работы, когда и был запечатлен на знаменитой коллективной фотографии