Французские делегаты Четвертого конгресса Коминтерна Борис Суварин и Альфред Росмер
9 ноября — 5 декабря 1922
[РГАСПИ. Ф. 491. Оп. 2. Д. 142. Л. 1]
При формировании ее руководства Зиновьев сделал ставку на фракцию «левых» во главе с протеже Троцкого Борисом Сувариным[973].
Главным условием Председатель ИККИ считал сохранение в своих руках всех кадровых решений: «Мы уже два раза писали в Париж и повторяю еще раз: самым подходящим и желательным мы бы считали, чтобы окончательное распределение должностей произошло в Москве»[974]. В противовес Зиновьеву Троцкий выступил против «механической передачи ФКП в руки левых», да еще и решением московского руководства. «Создание левого ЦК было бы организационным выражением влияния Интернационала, но не выражением внутренней эволюции французской партии. В результате мы получили бы на другой день после Конгресса оппозиционный блок центра и правой — против ЦК, который считался бы прямым детищем Москвы». И далее: «Левая хочет просто перескочить через затруднения и просит, чтобы мы ее приподняли за волосы. Немного приподнять можно и должно, но если слишком приподнять, как бы мы не остались со скальпом Суварина в руках»[975].
На такую позицию Троцкого наложила отпечаток история с расколом Итальянской социалистической партии, который произошел на съезде в Ливорно в начале 1921 года. Тогда ставка эмиссаров Коминтерна на фракцию «левых» привела к тому, что большинство социалистов предпочло остаться в старой партии. Троцкий высказался за соблюдение принципа «лучше позже, да больше», т. е. за то, чтобы терпеливо дожидаться полевения простых рабочих-социалистов. «Я считаю, что более осторожный метод является и более экономным», — заявил оппонент Зиновьева, тонко намекая на то, кто же несет личную ответственность за конфуз в Ливорно. При этом он настаивал на твердом проведении линии на сохранение единства в руководстве ФКП: «Разрыв между левой и центром из-за числа мест в ЦК был бы, на данной стадии борьбы, явной и грубой ошибкой. Думаю, что надо дать левой твердую инструкцию в этом смысле»[976].
Для иностранных коммунистов, прибывавших осенью 1922 года в Петроград на торжественное открытие Четвертого конгресса Коминтерна, создатель Красной армии был и оставался «вторым номером» российской революции, и его вступление в ленинское наследство казалось само собой разумеющимся[977]. Сам Троцкий отдавал себе отчет в том, какой политический капитал скрывается для него в международной поддержке, пусть даже со стороны одних только компартий. Если на предыдущем конгрессе он ограничился ассистированием повороту вправо, предпринятому Лениным, то на сей раз сам решил выйти на коминтерновскую авансцену.
Троцкий был одним из инициаторов кампании по дискредитации меньшевиков — фракции российского социал-демократического движения, к которой когда-то принадлежал и он сам
Письмо Л. Д. Троцкого Г. Е. Зиновьеву, И. В. Сталину, Л. Б. Каменеву, А. И. Рыкову и М. П. Томскому
11 октября 1922
[РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 156. Л. 59. Л. 70–71]
Открытие Четвертого конгресса Коминтерна было приурочено к годовщине Октябрьской революции
Плакат
1922
[Из открытых источников]
Вот как описывал Троцкий, уже высланный из СССР, свою роль в тот момент. Главный доклад на Четвертом конгрессе — «о положении Советской республики и о перспективах международной революции — Ленин поделил со мной пополам. Мы выступали плечо к плечу, мне принадлежало заключительное слово по обоим докладам». При этом герой очерка не удержался от того, чтобы не напомнить своему главному сопернику, что тот «не принимал в тот период ни малейшего — ни прямого, ни косвенного — участия в трудах Коммунистического Интернационала… Нет ни одного документа, который свидетельствовал бы, не говоря уже о творческом участии Сталина в работах первых четырех конгрессов, но хотя бы о его серьезном интересе к этим работам»[978].
Сохранилась обширная переписка Троцкого с «пятеркой», т. е. руководителями делегации РКП(б) на конгрессе. Кроме Троцкого и Ленина в нее входили Бухарин, Радек и Зиновьев. Именно к последнему были обращены многочисленные идеи и предложения нашего героя, касающиеся широкого круга вопросов (до того он как член ИККИ участвовал только в дискуссиях, связанных с французской компартией). Уже после доклада Ленина, который многим из делегатов показался разочаровывающим[979], он подготовил тезисы о перспективах социалистического строительства в Советской России, настаивая на их включении в итоговые резолюции конгресса[980].
В них не только подводились итоги пяти лет партийной диктатуры в России, но и намечались дальнейшие шаги ее социально-экономического развития. Автор тезисов сохранял уверенность в международном значении опыта нэпа, подчеркивая, что «каждое новое рабочее правительство будет стремиться — в той мере, в какой это допускают политические условия — не разрушать механически буржуазный хозяйственный аппарат, в том числе банки и биржи, а подчинить его себе политически и организационно овладеть им для постепенной перестройки хозяйства на новых началах».
Троцкий настаивал на том, чтобы коммунистические партии зафиксировали свое одобрение политики нэпа в решениях Четвертого конгресса Коминтерна
Письмо Л. Д. Троцкого В. И. Ленину, Г. Е. Зиновьеву, К. Б. Радеку и Н. И. Бухарину
19 ноября 1922
[РГАСПИ. Ф 495. Оп. 156. Д. 59. Л. 84]
Главный вывод тезисов являлся своего рода «ледяным душем» для иностранных коммунистов: «Советской России предстоит своими силами строить свое хозяйство в течение еще очень значительного периода, необходимого для подготовки европейского пролетариата к завоеванию власти»[981]. Это означало закрепление поворота вправо, начатого Третьим конгрессом Коминтерна и подразумевавшего отказ от ставки на победу мировой пролетарской революции в ближайшей перспективе. Естественно, на этой основе Троцкому трудно было мобилизовать своих сторонников в зарубежных компартиях, да такой задачи в тот момент он еще и не ставил перед собой. Но не пройдет и пяти лет, и среди левых радикалов начнет обсуждаться идея Четвертого Интернационала, в очередной раз «очищенного от оппортунизма».
Документ Троцкого, до сего дня практически незамеченный историками, являлся ничем иным, как его заявкой на роль главного стратега, причем не только в Коминтерне, но и в партийном руководстве. Это прекрасно понял Зиновьев, не допустивший обсуждения представленных тезисов даже в «пятерке». Его ремарки на записках Троцкого показывают, насколько ревниво председатель Коминтерна относился к запискам своего соратника, который буквально фонтанировал новыми идеями. Если Троцкий явно переоценивал свой потенциал, оставаясь из-за своего дореволюционного «небольшевизма» чужим среди своих, то Зиновьев страдал комплексом неполноценности, о чем уже говорилось в соответствующем очерке.
На протяжении 1922 года Троцкий все более активно выступал с упреками в адрес Зиновьева, который продолжал цепляться за своих ставленников в ФКП. В то время как последний пообещал по-немецки «укрепить спину» одного из лидеров партии Жака Дорио (впоследствии он станет фашистом и вольется в ряды коллаборационистов), его оппонент предлагал не обращать внимания на интеллигента, который «засел в книжной лавочке»[982]. 22 ноября Троцкий поставил перед членами «пятерки» вопрос ребром: создавать ли на конгрессе новый ЦК ФКП или ограничиться предложением, адресованным чрезвычайному съезду ФКП?[983] Сам он высказался за второй вариант, предложив военную хитрость: подготовить точный список членов ЦК и по отдельности заставить согласиться с ним все три фракции, входившие в руководство французской компартии.
Находясь на коминтерновской стезе, Троцкий наслаждался обретенной свободой без ответственности, ежедневно рассылая своим соратникам письма и короткие записки со все новыми глобальными идеями. Среди прочего он обрисовал руководителям Коминтерна потенциал кино как средства коммунистической пропаганды. «В России можно было бы поставить специальные политико-сатирические пьесы для кинематографа и распространять их затем по всему свету»[984]. В этом плане нашего героя можно было бы назвать отцом не только Красной армии, но и знаменитой киностудии Межрабпомфильм, работавшей под эгидой Коминтерна в 1924–1936 годах.
Троцкий с удовольствием примерял на себя тогу примирителя двух фракций в компартии США, подчеркнув, что Коминтерну не нужно вести дело к тому, чтобы оппоненты подчинились «только из страха лишиться материальной помощи». Он в полной мере отдавал себе отчет в том, какое значение для формирования компартий играли субсидии из Москвы, предлагая давать деньги и тем, и этим: «Должен признаться, что у меня очень большие сомнения насчет объединения [фракций]. Может быть, было бы целесообразно дать им возможность в течение, примерно, года действовать врозь, то есть американцам своими методами, а эмигрантам — своими, не лишая поддержки ни тех ни других?»[985]
Не забывал Троцкий и о «трудном ребенке» — французской компартии. Выступая против жесткого администрирования, он все же не мог отказать себе в удовольствии поименно назвать состав будущего ЦК ФКП, дав каждому из потенциальных кандидатов нелицеприятные характеристики