Идея «сокрушения всевластия аппарата» и возвращения к «истинному» Коммунистическому Интернационалу будет проходить красной нитью через все последующие работы Троцкого, который в славном прошлом будет черпать энергию для поддержания у своих сторонников веры в близящуюся мировую революцию. И чем дальше будет уходить это славное прошлое, тем более изолированными окажутся он сам и его немногочисленные последователи. В его работах встречаются рассуждения о том, что один революционный рабочий лучше сотни мелких лавочников. Жизнь наказала Троцкого за элитарность и догматическое преклонение перед абстрактным пролетариатом, граничившие с социальным расизмом. Она увела живой поток рабочего движения в сторону от троцкизма, оставшегося в русле идейных воззрений большевиков образца 1917 года.
4.7. Китайская революция и английская стачка
Наряду с внутриполитическими вопросами важную роль в новом витке противостояния играл и коминтерновский фронт, в свою очередь, состоявший из нескольких удаленных друг от друга плацдармов. Как это часто бывало в истории большевизма, за тем или иным «деловым» спором скрывались личные амбиции вождей, которые предпочитали вести друг с другом гибридную войну, не открывая забрала. Речь шла прежде всего о судьбах китайской революции, в которую Москвой было вложено немало финансовых и военных средств. Существует точка зрения, что в начале 1920-х годов китайские коммунисты строили свою стратегию и тактику по лекалам «перманентной революции» Троцкого — модели, которая не делала принципиальных различий между развитыми и развивающимися странами, подводя их под общий знаменатель глобального кризиса капиталистической системы[1041].
Троцкий датировал исходную точку разногласий в Политбюро по проблемам китайской революции началом 1926 года, хотя документы свидетельствуют о том, что в тот момент он старался сохранить рабочую атмосферу в этом органе вопреки всем попыткам его изолировать. Развал «семерки» и выступление «ленинградской оппозиции» на Пятнадцатом съезде изменили соотношение сил — сталинско-бухаринская фракция неуклонно набирала силу и влияние. Для Троцкого вопрос о примирении с ней уже не стоял, но он пытался как минимум добиться того, чтобы скоординировать работу государственных, партийных и коминтерновских структур на этом направлении.
Именно он предложил направить в Китай группу экспертов для того, чтобы те на месте смогли разобраться в хитросплетениях властных структур в этой стране[1042]. Троцкий лояльно участвовал в работе комиссии Политбюро, которая представила развернутые тезисы о перспективах политики СССР в отношении Китая и Японии[1043]. Его авторство выдает глобальный подход к оценке событий на Дальнем Востоке — в условиях стабилизации своего внутриполитического положения западные державы обратили внимание на этот регион, усилив свою экспансию. «В этих условиях руководящие революционные силы Китая, а тем более Советское государство, должны сделать все для того, чтобы затруднить создание единого империалистического фронта против Китая». При этом представителям военных, дипломатических и коминтерновских структур, отправленным в эту страну, строго указывалось на недопустимость «великодержавных замашек, компрометирующих советскую власть и вызывающих представление о ее империализме»[1044]. Что касается союза КПК и Гоминьдана, то они выступали в тезисах как составные части народно-революционного движения, совместно контролировавшие его воинские соединения.
Весной 1926 года Чан Кайши преподнес оппозиционерам важный «подарок», начав вытеснение китайских коммунистов из политических и армейских структур своего движения. После некоторых раздумий Троцкий все же поставил вопрос о выходе КПК из Гоминьдана, на что Политбюро столь же незамедлительно отреагировало: «…признать вопрос о разрыве между Гоминьданом и компартией имеющим первостепенное политическое значение. Считать такой разрыв совершенно недопустимым». При этом на китайских коммунистов возлагалась явно невыполнимая задача раскола национального движения и поддержки его левого крыла («идти на внутренние организационные уступки левым гоминьдановцам», «вести дело к исключению правых гоминьдановцев»)[1045]. В тех условиях это выглядело как призыв к битве Давида с Голиафом, вот только у первого не было никаких мифических ресурсов. Это прекрасно понимал Троцкий, который расчетливо ударил в точку, крайне болезненную для своих оппонентов.
30 августа 1926 года он излагал Радеку свои аргументы против дальнейшего пребывания КПК в Гоминьдане: «Очень важно, на мой взгляд, сопоставить положение дел в Китае с положением в Индии. Почему индусская компартия не входит ни в какую национально-революционную организацию?.. Политически вопрос ставится так: обречена ли компартия на длительный период времени на роль пропагандистского кружка, вербующего отдельных единомышленников (внутри революционно-демократической партии), или же компартия может претендовать уже в ближайшую эпоху на руководство рабочим движением? В Китае несомненны условия этого второго порядка»[1046]. В таком же ключе он вел диалог и с китайскими коммунистами, правда, освобождая их от ответственности за «ошибки, давно проверенные на опыте других стран». Как обычно, корнем всех бед выступала сталинская фракция: «Пребывание в Гоминьдане, наперекор всему ходу вещей, было продиктовано из Москвы как высшая будто бы заповедь ленинизма. Китайским коммунистам ничего не оставалось, как принять те политические выводы, которые вытекали из этой организационной заповеди»[1047].
Современные исследователи соглашаются с Троцким в том, что тот не имел никаких шансов на успех, противодействуя сталинской фракции в китайском вопросе[1048]. Тем не менее в марте 1927 года наш герой открыл новый фронт внутрипартийной дискуссии, призвав поддержать выдвинутый оппозиционерами лозунг образования Советов в этой стране (с учетом особой позиции Зиновьева и Радека вопрос о немедленном выходе КПК из Гоминьдана сознательно обходился). «Кровавая баня», устроенная 12 апреля 1927 года войсками Чан Кайши в Шанхае, нивелировала разногласия оппозиционеров в китайском вопросе. Большинство из них считало произошедшие события, несмотря на весь их трагизм, шансом для смены соотношения сил в руководстве ВКП(б), скорее всего такие настроение разделял и сам Троцкий[1049]. Лидеры оппозиции направили в Президиум ИККИ требование созвать внеочередной пленум «для обсуждения положения и исправления неверной линии, проводимой Коминтерном в Китае»[1050].
Арестованные китайские коммунисты
Апрель 1927
[Из открытых источников]
Троцкому потребовалось время для того, чтобы выяснить масштаб произошедшего переворота. Только 7 мая 1927 года появились его первые оценки, которые были оформлены как ответ на «тезисы для пропагандистов по китайскому вопросу», подготовленные Сталиным и утвержденные Политбюро двумя неделями ранее[1051]. «Именно в этой статье тогдашние взгляды Троцкого на проблемы китайской революции были изложены в наиболее систематическом виде»[1052]. Их суть оставалась прежней: не примыкание к буржуазии на разных фронтах, а ее беспощадное разоблачение и отмежевание от нее.
В переписке с Радеком, который все еще считался главным экспертом оппозиции по китайскому вопросу, Троцкий продолжал настаивать на том, что курс на объединенную демократическо-коммунистическую партию, которого упорно держится сталинское большинство, игнорирует «классовую механику национального гнета», т. е. разное отношение тех или иных социальных слоев китайского общества к господству в стране иностранного империализма и его пособников. После окончательного разрыва Чан Кайши с коммунистами «политическое развитие Китая вступило в новую фазу, которая начинается с самостоятельного выступления рабочих»[1053]. Все эти положения позже войдут в арсенал Коминтерна, однако без указания на их автора.
Восьмой пленум ИККИ, состоявшийся во второй половине мая 1927 года (последний, на котором Троцкий получил возможность выступить[1054]), не мог обойти вниманием вопросы международной повестки дня, которые проявились в его преддверии. Речь шла о перевороте Чан Кайши в Китае и о резком обострении советско-британских отношений, которое вошло в историю как «военная тревога». Троцкий активно готовился к пленуму, как член Исполкома он имел полное право на развернутое выступление перед своими бывшими соратниками[1055].
Он подготовил обширное письмо, заостренное против тезисов Сталина, посвященных китайской революции. Послесловие к нему выглядело как яркий политический памфлет (в этом жанре, как и в написании манифестов, наш герой был непревзойденным мастером): «Сталин обрушивается на лозунг Советов и поддерживает худшие, кружково-бюрократические предрассудки и суеверия тех горе-революционеров, которые боятся народных Советов и верят в священную кляксу чернил на бланке Гоминьдана»[1056]. Подобные театральные монологи, даже если бы они оказались доступны простым партийцам, вряд ли вызвали у них то же воодушевление, которое испытывали красноармейцы, слушая зажигательные речи Троцкого, выступавшего с подножки бронепоезда в нескольких километрах от линии фронта.