Доктор Огилви подозревает, что моя страсть к цифрам может быть проявлением арифмомании. Справедливости ради нужно упомянуть, что в подростковом возрасте и в самом начале третьего десятка, когда моё безумие проявлялось в виде массы симптомов, связанных с обсессивно-компульсивным расстройством[38], я была одержима разными ритуалами ведения счёта. Я дня не могла прожить, чтобы не посчитать, какое количество шагов я сделала или сколько раз пережёвывала и глотала пищу. Частенько перед выходом из дома для меня оказывалось крайне важным определённое количество раз одеться и раздеться (обычно – хотя и не всегда – тридцать раз). Чтобы принять душ, мне приходилось семнадцать раз включать и выключать воду, семнадцать раз входить и выходить из ванны или душевой кабины, семнадцать раз брать мыло и класть его обратно. И так далее. Я изо всех сил старалась держать все эти ритуалы в секрете, испытывая из-за них чувство глубокого стыда. Не могу сказать, почему мне было так стыдно, но я жила в постоянном страхе, что тётя Элейн или кто-то ещё об этом узнает. Если уж на то пошло, попроси меня тогда объяснить, почему я считаю свои ритуалы настолько важными, я с трудом нашла бы ответ. Разве что призналась бы, что убеждена: если им не следовать, произойдёт что-то по-настоящему ужасное.
Мне всегда казалось, что арифмомания – это просто (хотя нет, не «просто», а «всего лишь») нормальная человеческая склонность к одолевающим наш разум суевериям. Феномен, который может показаться глупостью и анахронизмом, если выражается на социальном уровне, превращается в подлинное безумие в случае каждого конкретного человека. Например, японцы боятся числа «четыре». Или возьмём распространённое мнение, что 13 – число несчастливое, зловещее и опасное. Христиане, например, видят особое значение в числе «двенадцать», если вспомнить двенадцать апостолов. И так далее.
На мой одиннадцатый день рождения картине Салтоншталля исполнилось девяносто девять лет, и я не принималась за её серьёзное изучение, пока мне не стукнуло шестнадцать лет, то есть когда она состарилась до ста четырёх лет (не забываем: 11, 99, 16, 104). Я почти не вспоминала об «Утопленнице» с тех пор, как впервые её увидела. Едва-едва. И когда она вновь вошла в мою жизнь, это произошло, по-видимому, совершенно случайно. По крайней мере, так мне тогда казалось. Не уверена, что до сих пор так считаю. Прибытие Евы могло повлечь замену этой цепи совпадений на какую-то другую. Я начинаю различать звуки игры слаженного оркестра там, где раньше слышала лишь хаотичную какофонию. С чокнутыми всегда так, если только вы не верите в то, что мы обладаем способностью воспринимать ход и смысл вещей каким-то особым образом, который недоступен разуму «нормальных» людей. Я ею не обладаю. Этой способностью, я имею в виду. У нас нет никакого особого дара. Мы вовсе не волшебники. Мы немного или, наоборот, глубоко надломлены. Конечно же, Ева этого не говорила.
Всю свою жизнь я любила посещать Атенеум на Бенефит-стрит. Розмари и Кэролайн водили меня туда чаще, чем в центральный филиал Публичной библиотеки Провиденса, что расположена в центре города (Эмпайр-стрит, 150). Атенеум, как и многое другое в Провиденсе, неподвластен времени, и защитники городских достопримечательностей смогли убедиться в этом, увидев, что он уцелел, в то время как большая часть города приобрёла под неумолимым катком прогресса прилизанный современный вид. Сегодня облик Атенеума не сильно отличается от того, какой он имел, когда Эдгар Аллан По и Сара Хелен Уитман прогуливались вдоль его стеллажей. Построенное в духе греческого Возрождения, нынешнее здание библиотеки было завершено в 1838 году (за шестьдесят лет до того, как Салтоншталль написал «Утопленницу»), хотя Атенеум был создан ещё в 1753 году. Обратите внимание на повторяющуюся цифру 8: 1 + 7 = 8,5 + 3 = 8,8 + 8 = 16, которое делится на 2, и мы вновь получаем 8 – таким образом, круг замыкается. Я даже не представляю, сколько часов провела, блуждая между этими высокими стеллажами по узким проходам или с головой погрузившись в чтение той или иной книги в читальном зале на самом нижнем этаже. Библиотека, помещённая в защитную оболочку из светлого камня, кажется мне столь же уникальной и хрупкой, как столетний старец. Её запах – затхлая смесь пожелтевших страниц, пыли и древнего дерева. Для меня эти запахи означают комфорт и безопасность. Это аромат таинства.
В дождливый день восьмого месяца 2002 года, если точнее, двадцать восьмого августа, я достала в Атенеуме с полки книгу, изданную в 1958 году, которую написала историк искусства Долорес Эвелин Смитфилд, – «Краткая история художников и иллюстраторов Новой Англии» (1958 года издания + ФИО автора из восьми слогов + мне тогда было 16 = 2 × 8). Почему-то я никогда раньше не замечала эту книгу. Я отнесла её обратно к одному из длинных столов и принялась небрежно пролистывать страницы, когда наткнулась на восемь абзацев, посвящённых Салтоншталлю, с чёрно-белой репродукцией «Утопленницы». Я сидела и очень долго её разглядывала, прислушиваясь к мерному стуку дождя по крыше и окнам, к далёкому грохоту грома и звукам шагов над головой. Моё внимание привлекло то, что репродукция картины помещена на 88-й странице. Раньше я всегда таскала с собой блокноты со сменными блоками, а также набор ручек и карандашей в розовой пластиковой коробке, поэтому в тот день записала всё, что Смитфилд написала об «Утопленнице». Впрочем, не так уж и много внимания она ему уделила. Вот самая интересная часть:
Хотя его лучше всего помнят (если вообще ещё помнят) как автора пейзажей, одна из самых известных работ Салтоншталля – «Утопленница» (1898 г.), которая, возможно, была вдохновлена одной фольклорной историей, бытующей на северо-западе Род-Айленда и на юге Массачусетса, вдоль короткого участка реки Блэкстоун. Популярная местная легенда рассказывает о смерти дочери владельца мельницы от руки ревнивого жениха, попытавшегося затем избавиться от её тела, обвязав труп камнями и сбросив его в узкий гранитный канал старого шлюза Милвилль. Согласно некоторым версиям, убийца сбросил труп девушки с моста Триада-Бридж, где река особенно глубокая и широкая. Предание гласит, что призрак девушки блуждает по реке от Милвилля до Аксбриджа и, возможно, даже забредает на юг до самого Вунсокета, что в штате Род-Айленд. Говорят, люди слышали, как она поёт на берегу и в близлежащих лесах, а кое-кто даже утверждает, что на её счёту есть несколько утопленников.
Мы можем быть полностью уверены, что художник был хорошо осведомлён об этой легенде, поскольку в письме к Мэри Фарнум он замечает: «Возможно, я сам увижу её как-нибудь вечером, когда буду сидеть на берегу и делать наброски. К сожалению, я пока не встречал ничего более захватывающего, чем олень и чёрный полоз». Вряд ли это можно назвать неопровержимым доказательством того, что он назвал свою картину в честь страшной сказки, однако это кажется достаточно примечательным фактом, чтобы не отмахиваться от него как от простого совпадения. Возможно, Салтоншталль хотел запечатлеть неосторожную купальщицу за несколько мгновений до роковой встречи с призраком утопленницы? Этот вывод выглядит достаточно разумным, позволяя разгадать загадку, связанную с этим автором.
В тот же день… Ладно, той же ночью мне удалось (к моему огромному удивлению!) отыскать конверт, на котором много лет назад делала заметки Розмари-Энн, в мой одиннадцатый день рождения, рядом с картиной, которая показалась мне тогда неким причудливым окном. На следующий день я вернулась в Атенеум и долго рылась в книгах, посвящённых фольклору Массачусетса и Род-Айленда, надеясь найти что-нибудь ещё об истории загадочной утопленницы. Первые несколько часов мне фатально не везло, и я уже чуть было не решила сдаться, когда вдруг наткнулась на описание легенды в «Сокровищнице фольклора Новой Англии» Бенджамина А. Боткина («Бонанза Букс», Нью-Йорк, 1965 г.). Вот отрывок оттуда, и ещё один, который я нашла позже в другой книге:
Говорят, что ещё более злобный дух обитает в реке Блэкстоун возле городка Милвилль. Спросите почти любого в этом районе, и вам поведают трагическую историю молодой женщины, носившей доброе пуританское имя Перишэйбл[39]Шиппен. Убитая собственным отцом и сброшенная в реку, она не может найти успокоения; и теперь беспокойный, мстительный призрак Перишэйбл, как поговаривают, блуждает по руслу реки, часто хватая неосторожных купальщиков за ноги и утаскивая их в глубину мутных зелёных вод. Отдельные жители утверждают, что иногда можно услышать, как её призрак поёт летними вечерами, и что её голос прекрасен, но, как известно, способен соблазнить меланхоличные души совершить самоубийство, прыгнув с железнодорожного или шоссейного моста, либо бросившись в реку с высоких утесов выше по течению от Милвилля. История, по-видимому, восходит к 1830-м годам, «протоиндустриальному» времени расцвета, когда в Милвилле располагалось множество лесопилок, ткацких фабрик, производились сельскохозяйственные косы, выращивались зерно и кукуруза. По сей день мальчики-подростки, желающие напугать своих подружек, частенько наведываются на старые железнодорожные эстакады над рекой в ночь полнолуния в надежде увидеть «Сирену Милвилля».
А вот что ещё мне удалось раскопать:
Среди некоторых жителей городков, расположенных вдоль реки Блэкстоун, бытует легенда, что много лет назад из моря приплыло некое существо и застряло в реке. Обычно его появление связывают с ураганом и/или наводнением, хотя детали часто сильно различаются от одного рассказчика к другому. Кажется, что немногие из рассказчиков могут прийти к согласию относительно того, что за напасть послужила причиной происшествия и как давно оно произошло. В разных версиях этой истории упоминаются Великий ураган 1938 года, шторм Саксби 1869 года, ураган в Норфолке и Лонг-Айленде 1821 года, а также наводнения в феврале 1886 года и в 1955 году. Но большинство рассказчиков следовало более привычным сказочным традициям, соглашаясь лишь с тем, что произошла эта история много десятилетий назад, или когда они были молоды, или вообще до их рождения, или в годы молодости их бабушек и дедушек.