одинокая, как любой юрэй – но выть бы не стала. Нет, она решила бы не демонстрировать мне, до чего же ей одиноко.
Прогуливаясь по лесу, я столкнулась с…
– Тебе нужно одеться и идти на работу, – напечатала Имп.
Я знаю. Я только что смотрела на часы. Но мне нужно было сначала разобраться с одолевающими меня мыслями. Если бы я этого не сделала, то впоследствии могла бы позабыть, поскольку я постоянно всё забываю.
Я должна рассказать эту историю, потому что я постоянно всё забываю.
На следующее утро – после встречи с Евой Кэннинг у реки Блэкстоун – я проснулась, обнаружив, что Абалин уже поднялась. Это было довольно необычно. Обычно она ложилась спать позже меня и дольше отсыпалась. Иногда она спала до двух или трёх часов дня, а потом могла бодрствовать до самого рассвета. Но в то утро всё было совсем иначе. Встав с кровати, я надела халат, почистила зубы и вышла в гостиную, обнаружив, что она сидит там, копаясь в моих пластинках.
– Доброе утро, – произнесла я, и она, вероятно, тоже приветствовала меня словами «доброе утро». Или чем-то в этом духе. – Что-то ты сегодня рановато, – осторожно начала я, на что она лишь пожала плечами.
– У тебя что, вообще нет альбомов, записанных после 1979 года? – спросила меня Абалин, нахмурившись. – Ты ведь слышала о компакт-дисках, верно?
– Это из коллекции Розмари.
– Розмари? Это твоя бывшая?
– Нет, нет. Розмари – моя мать.
– Хм, хорошо, а где же твоя музыка? – допытывалась она. Всё это время она не поднимала на меня взгляд, перебирая конверты с пластинками. Она достала альбом «Rumors»[46] и принялась разглядывать фото Мика Флитвуда и Стиви Никс на обложке.
– Это все мои записи, Абалин. Больше у меня ничего нет.
– Да ты шутишь, – сказала она, рассмеявшись.
– Нет. Я нечасто кручу пластинки, а если и слушаю музыку, то только записи Розмари. Я выросла на них, и теперь эта музыка заставляет меня чувствовать себя в безопасности.
Она наконец-то удосужилась бросить на меня взгляд через плечо. Вид у неё был озабоченный, как и всякий раз, когда она пыталась понять, что я имею в виду. Или когда у неё возникали проблемы с одной из её видеоигр. В обоих случаях лицо у неё приобретало примерно одинаковое выражение.
– Хорошо, – терпеливо произнесла она, – думаю, в этом есть смысл, – а затем повернулась к книжной полке (где я храню пластинки Розмари, которые теперь перешли в моё владение). Она поставила «Слухи» обратно на полку и вытащила «Поздно для небес» Джексона Брауна[47].
– Вот эта мне особенно нравится, – сказала я.
– У тебя есть вертушка?
– Да. Она тоже принадлежала моей маме.
– У Джоди был виниловый проигрыватель. Она собирает такие вещи. А я больше по компакт-дискам. Винил царапается, и таскать его с собой при переездах довольно проблематично.
Я зевнула, мечтая о горячем чае и хрустящих лепёшках с клубничным джемом.
– Я не очень разбираюсь в музыке, – вздохнула я. – То есть в каких-то новинках. Я слушаю только записи Розмари.
– Мы должны это исправить, Имп. Тебе нужен ускоренный курс современной музыки.
Я спросила Абалин, что ей нравится, и её ответ показался мне натуральной тарабарщиной. EBM, синти-поп, транс, шугейз, японский нойз, эйсид-хаус.
– Никогда не слышала ни об одной из этих групп, – озадаченно произнесла я, и она рассмеялась. Но это был не злобный смех. Ни разу не припомню, чтобы Абалин подшучивала надо мной или хохотала с такими интонациями, с какими другие люди обычно кого-то высмеивают.
– Это не группы, Имп. Это названия музыкальных стилей.
– О, – сконфузилась я. – Я этого не знала.
– Серьёзно, мы должны как можно скорее заняться музыкальным образованием Индии Фелпс.
Позже она прокрутила для меня много своей музыки, и я слушала, пытаясь судить непредвзято, но ничего из этого мне не нравилось. Ну, за исключением нескольких песен британской группы Radiohead. В одной из их песен было что-то о сирене и кораблекрушениях. Но в большей части той музыки, что она мне ставила, тексты, если они там были, казалось, не играли особой роли.
Абалин продолжала рассматривать обложку «Поздно для небес», и я поинтересовалась, завтракала ли она. Она ответила утвердительно, сказав, что заварила нам кофе. Я напомнила ей, что не пью кофе. Да, конечно, я пытаюсь вернуться к тому, чтобы дальше вести свой рассказ, пускай даже на первый взгляд это не похоже на часть истории Евы Кэннинг, но именно так оно и есть. И вообще, я как раз в настроении написать немного об Абалин. Сегодня я скучаю по ней сильнее, чем обычно. Мне даже захотелось ей позвонить, но я испугалась этой мысли. Мда, воистину, я натуральное беспозвоночное. Бесхребетное создание.
Я указала на обложку альбома, которую она держала в руках, и произнесла:
– Мне он очень нравится. Я всегда считала Джексона Брауна очень крутым.
– Имп, у Джексона Брауна нет ни намёка на крутизну. Даже какая-нибудь митохондрия круче, чем он. Джексон Браун – это полный отстой.
Это было похоже на оскорбление – то есть по отношению ко мне, – но я знала, что она не хотела меня задеть. Очевидно, её оскорбление предназначалось строго Джексону Брауну.
– Ты когда-нибудь слушала этот альбом? – спросила я.
– Нет, – отрезала она. – И не собираюсь.
– Тогда откуда ты можешь знать?
Абалин не обратила на меня внимания. Вместо этого она обратилась ко мне со встречным вопросом:
– Ты сегодня работаешь в вечернюю смену, верно?
Я ответила, что да, мол, до четырёх часов дня мне не нужно никуда торопиться.
– Тогда одевайся. Я приглашаю тебя на обед.
– Я ещё даже не завтракала.
– Отлично. Я приглашаю тебя на завтрак или бранч, называй как угодно. Однако тебе придётся сесть за руль.
Что ж, я оделась, и мы поехали к Уэйланд-сквер, в кофейню, которая ей нравилась, я там ещё ни разу не была – называлась она «Резкость», наверное, потому, что кофе делает человека несколько взвинченным. Там стояли большие деревянные столы с разносортными стульями, за которыми сидело множество людей; в основном они читали газеты либо работали за своими ноутбуками. Полагаю, там зависало много студентов из Университета Брауна. Я хотела заказать бутерброд, но вместо этого получила что-то под названием «Ковбойское печенье» и чашку обжигающе горячего дарджилинга[48]. Абалин взяла себе бутерброд с яйцом и сыром и огромную чашку латте. Чай и кофе тут подавали в больших керамических чашках зеленого цвета, с нарисованными на них красными кофейными зёрнами. Я сказала Абалин, что кофейные зёрна, по моему мнению, больше похожи на божьих коровок.
Мы примостились за угловым столиком в глубине зала и какое-то время сидели молча. Поев, мы принялись за напитки. Я наблюдала за людьми с их ноутбуками и айфонами. Как мне показалось, мало кто из них разговаривал друг с другом или хотя бы читал книги с газетами. Большая часть была слишком поглощена своими гаджетами, чтобы обращать на остальных внимание. Мне стало интересно, замечают ли они вообще хоть что-нибудь из происходящего вокруг. Я задумалась о том, как странно, наверное, так жить. Возможно, это ничем не отличается от жизни носом в книгу, но лично для меня это какое-то другое ощущение. Более холодное и отстранённое. Но я не могу толком объяснить, почему мне так кажется.
Наконец Абалин отложила бутерброд в сторону, прожевала последний кусок и проглотила, а затем произнесла:
– Я не хочу, чтобы ты думала, будто я разозлилась или ещё что-то в этом роде. Ничего подобного. Но то, что произошло прошлой ночью, Имп… может быть, нам стоит поговорить об этом?
– Прошлой ночью ты показалась мне злой, – ответила я, стараясь не встречаться с ней взглядом, и помешала ложкой свой чай.
– Вчера вечером, ладно… – На мгновение она замолчала, оглянувшись через плечо, словно проверяя, не подслушивает ли нас кто-нибудь. Зря. Посетители кофейни с головой ушли в свои гаджеты. – Прошлой ночью я немного испугалась, признаю. Ты привела домой незнакомку, обнажённую и промокшую насквозь, которую подобрала на обочине дороги в какой-то глуши.
– Она ушла, – сказала я, желая, чтобы мой голос не звучал столь виновато. – Возможно, я больше никогда её не увижу.
– Не в этом дело. Это было опасно.
– Она не причинила мне вреда, Абалин. Просто поигралась в машине с ручкой радиоприёмника.
Абалин нахмурилась и вновь принялась грызть свой сэндвич.
– Ты мне нравишься, – мрачно произнесла она. – Думаю, ты мне очень нравишься.
– Ты мне тоже очень нравишься, – ответила я.
– Ты не должна так поступать, Имп. Рано или поздно, если ты продолжишь подбирать людей и творить подобную хрень, случится что-то очень плохое. Можно нарваться на кого-то не столь безобидного. Однажды кто-нибудь может сделать тебе больно.
– Я никогда не делала раньше ничего подобного. Согласись, что это не похоже на привычку или что-то подобное.
– Ты слишком доверчива, – вздохнула Абалин. – Никогда нельзя предугадать, что могут вытворить люди.
Я отхлебнула чай и откусила печенье. Оказалось, что «Ковбойское печенье» сделано из овсяной муки, шоколадной крошки с корицей и орехами пекан. Иногда я все ещё езжу туда и покупаю себе порцию. Каждый раз я надеюсь, что встречу там Абалин, но пока мне ни разу не повезло, так что, возможно, она больше не посещает «Резкость».
– Она нуждалась в помощи, – попыталась я объяснить Абалин.
– Ты не могла этого знать. Никогда не стоит предполагать что-то подобное.
– Я не хочу о ней спорить.
– Мы и не спорим, Имп. Мы просто разговариваем. Вот и всё. – Но голос её прозвучал именно так, как обычно говорят люди, когда спорят. Впрочем, я не стала ей об этом говорить. К тому времени мне уже захотелось вернуться домой, в свою уютную кухню, и собственными руками приготовить себе завтрак.