Внутри черепа, в области, расположенной позади глаз, возникла сильная боль, через несколько секунд ставшая невыносимой. Плоть расплачивалась за мощное излияние магической силы. Но Гаром овладело чувство триумфа, он был уверен в успехе и твердо решил довести дело до конца. Усилием воли он превозмог боль, чтобы исполнить святой долг перед родными.
Он не сумел с первого раза представить себе лицо матери с той же ясностью, что и лицо Фейн; очевидно, начиналось истощение сил, и все задуманное оказалось под угрозой. Не обращая внимания на мучительную боль, он заставил себя вызвать из памяти ее четкий образ и сопроводил воспоминание повторной волной магической энергии, выбросив ее на мрамор. Наконец, мать лежала перед ним — пушистые загнутые ресницы, загадочная улыбка на губах… У Гара от боли раскалывалась голова; он положил ее матери на грудь и дрожащими пальцами гладил твердые белые волосы. Казалось, что в могильной тишине склепа раздается ее голос… что она поет красивую старую колыбельную песню о любви и разлуке. Он мог бы лежать так вечно, но дело еще не было завершено.
Его ждал отец — строгий и веселый, мягкий и сильный.
На этот раз магия выходила наружу, жалобно скуля, словно дворняжка, которую пытаются вытащить из сточной канавы. Никакого бурного излияния — тонкая струйка, какой вытекают остатки воды из перевернутого бочонка. Задыхаясь и обливаясь потом, он чувствовал, что внутри, под кожей, его пронизывает резкий ветер, подобный тем, что случаются у Эшера дома накануне шторма, но боролся, вызывая силу, кричал и требовал, чтобы она подчинилась. Мрамор под его дрожащими пальцами кипел и пенился, но лицо отца перед внутренним взором никак не могло обрести четкость. Оно расплывалось, ускользало, уходило из фокуса, и Гар не мог вспомнить его, увидеть и запечатлеть любимый образ в камне.
— Я это сделаю! Сделаю! — кричал он. — Элекфа то рану! Рану! Рану!
Слова древнего заклинания сотрясли воздух склепа. Он почувствовал, как магия разъедает вены, словно кислота, и опаляет плоть. Глубоко внутри оборвалось что-то натянутое до предела, разум сдавило, словно чудовищными тисками. Мысли исчезли, вместо них в голове воцарилась бесконечная пустота.
Наступила полная тишина. Потом тьма обрушилась на него, и мир исчез в глазах Гара.
Глава одиннадцатая
Проверив выручку в лавке за истекший день, Дафна направилась наверх, в свою квартирку, и уже поднялась до середины лестницы, когда услышала стук в заднюю дверь. Выругавшись, она прошептала:
— Что б вы пропали!
Стук повторился. Бранясь, она развернулась и поспешила вниз.
— Иду, уже иду! — крикнула она, подбежала к двери и широко распахнула ее. — Кто там?
Перед ней стоял Эшер — в наряде из зеленого бархата и золотой парчи. Сердце екнуло, а на щеках вспыхнул предательский румянец.
— Ах, это ты!
В руках он держал запечатанный кувшин вина. Протянув его, Эшер натянуто улыбнулся.
— Поможешь утопить мои печали?
Она не сразу поняла, о чем он говорит. Потом вспомнила, какая встреча у него была назначена последней на этот день и с каким настроением он на нее пошел.
— О нет, — простонала она.
— Ода, — возразил он. — Ни Глоспоттл, ни его вшивая гильдия не захотели идти на компромисс. Поэтому все труды пошли насмарку, и теперь вопрос можно будет решить только в Палате Правосудия.
Она очень обрадовалась, увидев его, но для приличия скорбно поджала губы.
— Мне так жаль.
Он сунул ей кувшин.
— Мне тоже. Только не смейся.
— Я и не собиралась. — Она взяла кувшин, потом через его плечо посмотрела в маленький дворик, расположенный за ее магазином. — А где Сигнет?
— Отдыхает в своем стойле. Я пришел пешком. Надо было размяться и заодно подумать.
— Неудивительно.
— Так ты меня приглашаешь или возьмешь вино и захлопнешь дверь перед носом?
Дафна снова почувствовала, что у нее горят щеки, и отступила.
— Прости. Конечно, входи. Ты поел?
— Давно. Это что, приглашение к обеду?
— Да, — помедлив, ответила Дафна. — Я тебя приглашаю.
Он вошел в маленькую гостиную и с любопытством огляделся. Раньше Эшер у нее никогда не бывал. Дафна считала, что лучше удерживать его на той дистанции, которая подразумевает чисто дружеские отношения.
Кажется, она изменила этому принципу.
Крошечный обеденный столик был сервирован на одного человека, поэтому она отнесла кувшин с вином в такую же крохотную кухоньку и принесла для него тарелку, вилку, нож и салфетку.
Эшер, оценивая, принюхался.
— Пахнет вкусно.
— Тушеный кролик, — сообщила Дафна, подумав, что Эшер на удивление быстро освоился в ее доме. — Конечно, ты теперь привык к изысканным блюдам, но…
— Все прекрасно, — успокоил он ее. — Так мне налить вина?
Как ей нравилась его улыбка — открытая, наивная, зовущая… Нежная. Вот бы он всегда ей так улыбался.
— Почему бы и нет? В конце концов, ты пришел утопить свои печали. Стаканы в шкафу возле раковины.
Эшер прошел в кухню и, доставая стаканы, заметил:
— Я предпочел бы утопить этого мерзавца, Индиго Глоспоттла.
Дафна сидела, нервно сжимая в руках нож и вилку, но постаралась ответить в тон шутке.
— В огромном вонючем чане, наполненном его собственной мочой.
Он рассмеялся, но смех перешел в протяжный вздох. Эшер вновь появился в дверях, держа два стакана со светло-зеленым ледяным вином.
— Не искушай меня, — покачал он головой. — Подумать только, Даф. Я буду сидеть в Палате Правосудия.
Она взяла протянутый стакан.
— И не в цепях, что самое удивительное.
Эшер снова рассмеялся, и ей было приятно, что она смогла развеселить его. Осторожнее, осторожнее, напоминал Дафне внутренний голос. Но она уже не желала быть осторожной. Холодное терпкое вино пахло фруктами, и на вкус было просто великолепно. Сделав еще глоток, она поставила стакан на стол.
— Садись. Я тебе положу.
Было так странно сидеть напротив него за столом, который обычно она накрывала только для себя. Из-под ресниц Дафна наблюдала, как он ест. Даже в этом Эшер изменился. Манеры стали изысканными. Дорогие наряды он носил так, словно они были частью его самого, как, например, кожа или волосы. А когда-то, припомнила Дафна, этот парень брал в руки бархат и парчу с таким видом, будто опасался, что они укусят его. Она никогда не считала его молодым, но теперь поняла, что громадная ответственность, которую взвалили на его плечи, старит, делает порой грубым и заставляет вести себя как умудренного годами человека. Так бывает с молодым деревом, которое опаляет солнце и терзают бури. Глядя на этого рыбака, надолго застрявшего на суше, она не знала, что ей делать — радоваться или жалеть его.
Пристально всматриваясь в лицо Эшера, Дафна пришла к выводу, что жалость будет более уместна. Запутанное дело Глоспоттла не могло объяснить то внутреннее напряжение, которое она чувствовала в Эшере. Что-то сильно его тревожило, какая-то тайная забота терзала день и ночь. И боль, порожденная этими терзаниями, стояла в глазах, звучала в голосе, отражалась на лице.
Она промокнула губы салфеткой.
— Как там наш новый король? Не показывается на людях с самой коронации. Знаешь, народ в недоумении.
Эшер допил вино из своего стакана.
— С ним все хорошо.
— Ты в этом уверен?
Он пожал плечами и недовольно дернул головой, словно лошадь, отгоняющая надоедливых мух.
— Думаешь, я вру?
— Думаю, ты не говоришь правды, а это то же самое, что вранье.
— Слушай, Дафна! — Он встал, отодвинул стул, бросил вилку и нож на стол и шагнул к занавешенному окну. — Я же сказал тебе вчера, что это сложно. Не будь такой… назойливой девицей.
— Я знаю, кого так называют, — недовольно сказала она. — Мне Мэтт рассказал.
— Мэтту нужно держать язык за зубами.
Аппетит пропал; она то складывала, то расправляла свою салфетку.
— Я просто хочу помочь тебе.
— Ты не сможешь.
— Откуда тебе знать, если ты мне не разрешаешь?
— Ну, как ты не поймешь? Я пытаюсь защитить тебя!
Будь проклято его благородство и он сам. Она должна узнать…
— Я никогда не просила тебя о защите.
— Попросила бы, если б… — Он снова отвернулся к окну, спрятав лицо. — Это не игрушки, Дафна. Мы коснулись темы, которую лучше не затрагивать. Давай ограничимся обсуждением законов и совместной работой над документами. Я благодарен тебе за дружбу. Мне очень понравился твой тушеный кролик. И я не стану в знак благодарности подвергать тебя опасности.
Он говорил с такой болью. Его так и подмывало во всем признаться и посвятить ее в тайну. Дафна это видела и решила, что момент настал. Если сейчас она сломит Эшера, то он действительно окажется в ее руках. Она встала, подошла к окну и легонько коснулась его спины. Он вздрогнул, все тело напряглось, стало твердым как камень.
— Это мой выбор, Эшер, — прошептала она. — Мое решение. Если ты подвергаешься опасности, какой бы она ни была, то и я могу. Позволь мне помочь тебе. Прошу. Нельзя бороться в одиночку.
Он глубоко, судорожно вздохнул. Повернулся и пошел на кухню, потом вернулся в гостиную с кувшином и стал пить прямо из горлышка.
— Не думаю, что решусь рассказать тебе, если буду трезвым, — сказал он, словно извиняясь, и протянул кувшин Дафне. — Да и ты не поверишь, если не выпьешь хорошенько.
Она отвела кувшин рукой.
— Расскажи мне.
Эшер смотрел на нее с мучительным сомнением; он замешкался, словно конь на краю слишком широкой канавы, и никак не мог решиться.
— Дафна…
Она ободряюще улыбнулась.
— Ну же, говори. Все нормально. Я ничего не боюсь.
Наконец он собрался с духом.
— Я видел, как Гар занимается заклинанием погоды.
Наступило гнетущее молчание. Когда оно стало невыносимым, Дафна тяжело вздохнула и спрятала руки за спину, чтобы не дать воли кулакам и не настучать по этой пустой деревянной башке.