В этот день он не намеревался передвигаться скрытно. По крайней мере, пока.
Лошади резво бежали по улицам Дораны, и за неблизкий путь от загородного дома до центра города Конройд заметил, что настроение горожан заметно улучшилось. Тревога и печаль прошедших дней рассеялись — несомненно, благодаря успехам Гара в заклинании погоды. По большей части встречные, доранцы и олки, беззаботно улыбались. Лучи солнца разогнали смертные тени. Надолго ли?
Он закрыл оконце шторкой и откинул голову на мягкий валик. Неприятно, что Дурм пошел на поправку, досадно, что Уиллеру не удается обнаружить улики против Эшера, но сдаваться он не собирается. Есть еще одно средство в борьбе за власть, которое он пока не применял…
Холза Джарралт застал в его кабинете в храме. Это была небольшая комната, единственным украшением которой являлся портрет Барлы. Под ее изображением горела неугасимая свеча. Отсветы теплого пламени скользили по строгому молодому лику Спасительницы, ее золотистым волосам и длинной косе, перекинутой на грудь через левое плечо. Обстановка в комнате угнетала и раздражала Джарралта.
Холз читал какой-то религиозный текст, время от времени делая пометки.
— Конройд! — воскликнул он, когда служка ввел в кабинет посетителя. — Рад тебя видеть. У нас назначена встреча? Не припоминаю…
— Нет, Эфрим, — просто ответил Джарралт. — Нет. Я явился в надежде, что ты не очень занят и сможешь уделить мне частичку своего бесценного времени. — Он бросил взгляд на служку. — У меня государственное дело.
— Конечно, конечно! — Холз закрыл манускрипт, отложил перо и отпустил служку, кивнув и улыбнувшись ему. — Присаживайся.
По каким-то причинам, ведомым лишь ему самому, Холз не доверял удобным мягким креслам. Джарралт умостился на жестком деревянном сооружении из четырех ножек, сиденья и прямой спинки и обреченно сложил руки на коленях.
— Понимаю, что озабоченность, которую я порой высказываю в связи с текущими делами нашего королевства, некоторые считают нападками амбициозного или обиженного человека. Но ты, надеюсь, расцениваешь их правильно, то есть как искреннюю заботу о будущем Лура.
Преклонные годы не повлияли на ясность разума Холза. Он проницательно посмотрел на Джарралта и спокойно произнес:
— Ты пришел, чтобы поговорить о Дурме. И короле.
Джарралт кивнул.
— Да. И хотя между нами не всегда царило полное согласие, я все же надеюсь, что ты считаешь меня человеком, искренне любящим наше королевство, Эфрим. Я желаю ему только того, что соответствует его подлинным интересам.
— Ты не ошибаешься, Конройд.
— Поверь, мне не доставит удовольствия сказать сейчас то, что я обязан. Но долее хранить молчание — значит предать все, что мне дорого. — Он поцеловал свое священное кольцо. — Клянусь Благословенной Барлой.
Холз вздохнул.
— Продолжай.
— Я стараюсь не забывать, что его величество молод и совсем недавно понес тяжелую утрату, — продолжал Джарралт, хмурясь. — И что Дурм посвятил всю жизнь процветанию Лура. Но я очень встревожен, и нет никого со мной рядом, кому можно было довериться и попросить совета.
— Облегчи душу, Конройд, — мягко произнес Холз. — Поведай мне свои тревоги, и вместе мы найдем, чем успокоить твой мятущийся дух.
Джарралт подавил желание поудобнее устроиться на проклятом стуле и вместо этого придал лицу выражение самого глубокого и искреннего раскаяния.
— Борн был великим королем. По очевидным причинам мы не были близки, но я никогда не отрицал его власти как Заклинателя Погоды. Оспаривал его решения по вопросам внутреннего управления, такое случалось. И то, как он использует свое влияние, свою харизму, чтобы продлить в будущее власть своей династии. О последнем я в особенности горько сожалел. Но дело сделано, утверждено законом, и даже я признавал, что Фейн — это нечто невероятное.
— Гар тоже далеко не рядовая личность, — заметил Холз.
— Но в прямо противоположном смысле, Эфрим. Большую часть жизни он был уродом, калекой. В нем не было ни капли магии. А потом внезапно она изверглась бурным потоком, и никто не задает вопроса: почему? Никто не считает это странным. Все слишком заняты тем, что радуются этому чуду. — Заметив, что он слишком увлекся, Джарралт несколько изменил тон. — И теперь, когда Фейн и Борн мертвы, он стал нашим Заклинателем Погоды. Он обременен самой сокровенной магической миссией, от которой зависят судьбы Лура. И никто даже не спросит, способен ли Гар нести подобное бремя, выдержит ли он? Никто не заинтересовался вопросом: а не исчезнет ли его капризная магия так же внезапно, как появилась?
Холз теребил тонкую, похожую на крысиный хвост косицу, в которую были заплетены остатки волос на его голове.
— Дурм говорил, что его способности к волшебству несомненны.
Джарралт едва не потерял самообладание. Но стул он больше переносить не мог. Резко поднявшись, он принялся шагать по маленькой холодной комнате.
— Дурм был для Борна роднее брата. Борн слепо любил его и доверял безоговорочно. Не сомневаюсь, что для защиты интересов династии покойного друга Дурм пошел бы на что угодно, лишь бы трон остался в руках Торвигов.
— Это… серьезное обвинение, Конройд, — медленно и настороженно произнес Холз.
— Не путай меня, Эфрим! — воскликнул Джарралт. — Дурм никогда бы не нарушил закон, никогда не стал бы действовать против интересов королевства. По крайней мере, сознательно. Но я подвергаю сомнению его суждения в той части, где они касаются сына Борна. А теперь… потрясенный горем… можем ли мы быть уверены, что он в своем уме? Будет ли это мудро и правильно — доверять ему безоговорочно?
Холз покивал головой.
— Признаюсь, Конройд, я и сам размышлял над этим.
Джарралт постарался скрыть ликование.
— Есть и другой вопрос. Даже более насущный, чем прискорбное состояние Дурма. Эшер.
Холз перевел взгляд на портрет Барлы.
— Ты им никогда особо не интересовался. Как и его народом.
— Возможно, но теперь моя озабоченность оправданна. К этому олку прислушивается наш король, и он в состоянии подвигнуть Гара на действия, которые не в наших интересах. Гар сделал его тайным советником! Тебя это не тревожит? Меня — очень.
— Что ж, — помолчав, признался Холз, — мне тоже кажется… неправильным такое высокое доверие короля по отношению к Эшеру. Барла отдала олков под наше управление. Они люди простые, неспособные к магии или управлению государством.
Предвкушая победу, Джарралт приблизился к Холзу и с умоляющим видом опустился на одно колено.
— Значит, Эфрим, мы не должны больше молчать. Ты — высшее духовное лицо Лура. Оба мы являемся тайными советниками. Способность Гара к управлению явно сомнительна. Ради блага королевства мы обязаны действовать. Хотя бы во имя памяти Борна.
Лицо старика страдальчески исказилось.
— Конройд, Конройд, боюсь, ты говоришь о втором расколе.
— Нет! — твердо возразил Джарралт и положил сильную ладонь на безвольную руку Холза. — Я говорю о спасении нашего народа от безвольного, уступчивого короля и недееспособного Главного мага. Иначе будет поздно, и наша духовная слабость погубит всех нас.
Покачав головой, Холз отвернулся, всем видом давая понять, что ему это не нравится.
— Как ты предлагаешь действовать?
— Значит, ты со мной? Когда я подниму этот вопрос на Общем Совете, ты добавишь свой голос к моему?
— Хочешь спросить, поддержу ли я тебя как претендента на корону Лура? — горько поинтересовался Холз, все еще глядя в сторону.
— Только в том случае, если такова воля Барлы. Может, ты спросишь ее, Эфрим?
Холз вздохнул.
— Уже спрашивал. Грядут большие перемены, хотим мы того или нет.
С мрачным лицом и поющим сердцем Джарралт снова поцеловал свое священное кольцо.
— Тогда пусть свершится воля Барлы. И спасибо тебе за поддержку.
— Я не вижу другого выхода, Конройд, — прошептал Холз. — Хотя, боюсь, мы погубим жизни как минимум двух людей.
Джарралт встал.
— Лучше две жизни, чем целое королевство, Эфрим. Помни об этом, если совесть начнет терзать тебя. — Он поправил одежду и шарф. — Я сейчас отправлюсь в лазарет. Поговорю с Дурмом, оценю его состояние. После этого дальше поговорим. Согласен?
Холз неохотно кивнул:
— Согласен.
Морг с трудом удерживался на границе сознания и беспамятства; он боролся, словно муха, попавшая в мед. Проклятый Никс и его вонючие снадобья вновь ввергли его в беспомощное состояние. Он ощущал присутствие собственной ярости. И отчаяния. И еще Дурма. Сила его личности сократилась до едва заметных размеров, разум превратился в бледную тень былого интеллекта. Как бы он хотел наконец позволить толстому глупцу умереть… но риск был слишком велик. Тело и душа связаны, и если связь порвется, то есть вероятность, что плоть извергнет в небытие не только собственную душу, но и непрошеного постояльца.
Он не мог не учитывать этой вероятности.
Морг услышал — или почувствовал, — что дверь в его темницу, то есть палату, отворилась. Шаги. Голоса. Дверь закрылась. Он попытался приподнять веки Дурма и напряг ослабшую волю, борясь с неподатливой плотью, напичканной успокаивающими препаратами. Плоть снова победила, глаза открыть не удалось.
— Вот, господин, посмотрите. — Лекарь. Голос раздраженный. Обиженный. — Как я вам и говорил, Главный маг еще спит. Он не может с вами говорить! — Ненавистный человек, Никс, насквозь пропахший проклятыми травами. Надоедливый, назойливый. Придет день, и он недалек, когда лекарь Никс будет давиться своими травами, пока не сдохнет. Я ему устрою славный банкет…
— Мои извинения, Никс. Я не сомневался ни в твоей компетенции, ни в честности. — А это Конройд Джарралт. Морг почувствовал, как просыпается голос крови. К нему явился один из отдаленных потомков… Внезапно безумная надежда и великолепная идея озарили сознание Морга.
— Если вам так необходимо переговорить с ним, господин, то, когда он проснется, я бы мог…