Знакомимся с инструментами для родителей
Книги для родителей часто советуют не кричать и не браниться, но дают не слишком много инструментов, которые можно использовать вместо гнева. Они советуют выявлять и озвучивать чувства ребенка: «Ты сейчас очень расстроена», «О, ты так злишься. Тебя очень расстроило, что брат взял твою игрушку». Но они не объясняют, как изменить поведение ребенка, как помочь ему выйти за рамки эмоций и решить проблему, послужившую причиной истерики или ссоры. Если мы только и делаем что принимаем эмоции ребенка, как он освоит более продуктивный способ справляться с разочарованием или проблемами?
Представьте, что все мы плотники и неустанно трудимся, чтобы построить крепкий красивый дом. И тут приходит некий «эксперт», отбирает единственный имеющийся у нас инструмент – громкий сердитый молоток – и уходит, не вручив ничего взамен. Ни сверл, ни пил, ни уровня, ни шурупов. О’кееей, мы поняли, что молоток не подходит. А что дальше?
В Кугааруке и на Юкатане я стала свидетелем, как мамы и папы используют потрясающий набор инструментов для воспитания. И эти инструменты не просто изменяют поведение или обеспечивают безопасность – они гораздо сложнее. Они также учат думать, прежде чем действовать, и справляться с разочарованием и переменами. Другими словами, позволяют детям развивать фантастические навыки исполнительной функции.
Сначала я совершила ошибку, восприняв суть этих приемов слишком буквально. Когда вы переносите идею из одной культуры в другую, она может изменить свое значение. То, что описано в этих главах, будет работать лучше, если вы адаптируете это под своего ребенка, семью и повседневную жизнь. Например, один инструмент предполагает задавать вопросы, чтобы помочь ребенку осмыслить свое поведение. Но те конкретные вопросы, которыми пользовались родители-инуиты в Центральной Арктике в 1960-е годы или даже 50 лет спустя, могут не очень подойти к ситуации американского подростка в Нью-Йорке 2020-х. Так что взгляните на инструменты творчески. Задействуйте воображение. Наблюдайте, как ребенок реагирует, слушайте, что он говорит, а затем приспособьте инструменты под него.
Например, чтобы помочь детям и малышам научиться делиться с младшими, некоторые родители-майя используют желание ребенка быть «старшей сестрой» или «старшим братом» и заботиться о карапузах (1). «Это твой младший брат, он такой бедняжка. Дай ему немного», – скажет родитель, имея в виду, что следует поделиться с братом или сестрой.
Но когда я попробовала проделать то же самое с Рози, то не заметила особого прогресса. Она смотрела на меня, будто я говорила на другом языке. Кажется, это не работает, подумала я. Но однажды увидела, как она играет в маму со своим плюшевым мишкой Эйнштейном. «Тихо, тихо, Эйнштейн. Тебе не нужно плакать, Эйнштейн, потому что мама с тобой», – говорила она, укачивая медведя, как младенца.
В этот момент я поняла, что Рози подсказывает, как помочь ей научиться делиться. Она не хочет быть старшей сестрой (у нее нет образца для подражания). Она хочет быть мамой! Поэтому в следующий раз, когда на детской площадке к ней приковылял одетый в подгузник карапуз, желая получить кусочек печенья, я сказала: «Бедняжка, ему нужна мама, чтобы та поделилась с ним своей едой. Ты мама, Рози?» И тут же я заметила, что посыл попал в самое сердце. Ее глаза расширились, губки сложились в мудрую мини-улыбочку, и через несколько секунд дочка уже делилась сладостями.
Я представлю вам три набора этих инструментов. Первый набор поможет справляться с детскими истериками и моментами, когда ребенок теряет контроль над своими эмоциями. Второй набор – отличные приемы для повседневного вредничанья типа нытья, жалоб и капризов. А третий изменяет поведение в долгосрочной перспективе и помогает привить ключевые ценности. Третий набор мы рассмотрим в главах 11 и 12.
I. Инструменты борьбы с истерикой
Через несколько дней в Кугааруке я, наконец, начала понимать, как помочь Рози во время истерик и как снизить их интенсивность и частоту. За эту мудрость я должна благодарить одного человека: нашу переводчицу Элизабет Тегумиар.
Как-то днем Элизабет, Рози и я идем в продуктовый, чтобы купить чипсы, индейку и крекеры на обед. Пока стоим в очереди на кассу, Рози видит стеллаж с ободками для волос – розовые, синие и желтые – с рисуночками маленьких единорожек. Она отчаянно их хочет.
– Ну мама, можно мне только один?
– Извини, Рози, нам не нужен еще один ободок, – отвечаю я, а она начинает закипать.
– Но я хочу! Я хочу его!
Затягиваю привычную песню: сочетание суровости, рациональной логики и настоятельных просьб прекратить ныть. Я встречаю крик Рози энергичным перечнем требований. Воздух между нами начинает искриться от напряжения. Громовые раскаты гнева прорываются в моих интонациях, а отблески его зарниц отражаются в моих глазах. Рози чувствует мою ярость и начинает посылать собственные молнии, размахивая руками и громко плача. Она теряет контроль над эмоциями.
Научить детей успокаиваться – именно это во многих культурах по всему миру родители считают одной из своих ключевых обязанностей. «Успокаиваться» значит реагировать на повседневные разочарования в жизни, не теряя самообладания.
Слава богу, с нами Элизабет. Она подходит к Рози и делает прямо противоположное тому, что делаю я: снижает градус напряжения. Причем существенно. Она не пытается быть твердой и строгой, а становится милой, нежной и спокойной. О, такой спокойной! Выражение ее лица мягкое, тело расслабленно. В каждом движении кротость. Сначала она молчит. Несколько секунд выжидает. Затем начинает говорить с Рози самым тихим и любящим голосом, который я когда-либо от нее слышала. Медленно, неторопливо. И мало. Она просто встречает бурю Рози нежностью, словно укутывает вспышку молнии пуховым одеялом. Рози затаила дыхание. Крик прекращается – моментально. Затем она поворачивается к Элизабет и говорит ласково:
– Икутак.
Это слово на инуктитуте означает «шмель».
Если вы овладеете лишь одним приемом из этой книги, то надеюсь, именно этим. Это будет непросто, но, поверьте, оно того стоит.
Научить детей успокаиваться – именно это во многих культурах по всему миру родители считают одной из своих ключевых обязанностей. «Успокаиваться» значит реагировать на повседневные разочарования в жизни, не теряя самообладания. К этой обязанности относятся так же серьезно, как и к обучению другим навыкам типа чтения, устного счета или здорового питания.
– Я говорю новому поколению: «Не позволяйте детям слишком много плакать. Старайтесь успокаивать их, – сидя за кухонным столом, говорит мне Мария Куккувак. – Родителям, бабушкам и дедушкам нужно успокаивать детей.
И лучший способ сделать это – взаимодействовать с ребенком (плачет он, вопит или бесконечно канючит) из места предельного спокойствия. И имеется в виду такая степень спокойствия, что редко встретишь в западной культуре. Подумайте о том, что испытываете, лежа лицом вниз на массажном столе. Или что чувствуете после долгой горячей ванны. Вспомните о каменной невозмутимости любимого персонажа из шоу, кино или мультика – пусть он вдохновляет вас на непоколебимый дзен.
В Кугааруке заведено: чем больше энергии привносит в ситуацию ребенок, тем ниже уровень энергии родителей. Если первый кричит, бьется (в падучей), ревет или даже дерется, родитель не спешит отдавать команды и не призывает успокоиться. Не угрожает («Если ты не перестанешь кричать…») и не лебезит («Что случилось? Хочешь чего-нибудь попить? Хочешь сходить пописать?»). Вместо всего этого родители просто показывают ребенку, как быть спокойным, – оставаясь спокойными сами.
Если дети расстроены (плачут, кричат), родители говорят очень мало (слова оказывают стимулирующее воздействие). Почти не двигаются (движение возбуждает психику). И лица их лишены практически всякого выражения (потому что эмоции тоже стимулируют). Родители не испытывают ни робости, ни страха. Они уверены в себе. Но обходятся с ребенком так, как обращаются с бабочкой, присевшей на плечо: осторожно. Медленно. Мягчайше.
Антрополог Джин Бриггс несколько раз описывала этот стиль воспитания детей, увиденный ею во время пребывания в семье Аллак и Инуттиака в 1960-е: «Наблюдалась также последовательность в спокойной и рациональной реакции взрослых на проступки детей <…> Когда Саарак [3-летняя девочка] ударила ее [маму] по лицу ложкой, та отвернулась и спокойно сказала: “У нее нет разума (ихума)”» (2).
Позднее этой девочке пришлось столкнуться с появлением в семье младенца. И когда мать отстранила малышку от груди, разверзся сущий ад. Девочка разразилась «ураганом воплей и пощечин» (3). Мать не стала ее упрекать, а просто ответила «нежным голосом». Джин была поражена и написала: «Я не могла себе представить, что кризис [детской ревности] в его пике можно разрешить так мягко».
Почему эта стратегия так чертовски эффективна? Всё довольно просто: эмоции и уровень энергии детей – всегда отражение эмоций их родителей, говорит детский психотерапевт Тина Пейн Брайсон, соавтор двух бестселлеров о воспитании (4). Нейроны и системы межнейронных связей человеческого мозга служат одной-единственной цели – отзеркаливать чужие эмоции.
«Эмоции заразительны, – заявляет Тина. – В нашем мозгу есть совокупность нейронных связей для своего рода социального резонанса, которая активируется при взаимодействии с другим человеком».
Поэтому, если вы хотите, чтобы уровень энергии ребенка был высоким, будьте энергичными сами. Задавайте вопросы. Инструктируйте. Обратитесь с большим количеством просьб. Говорите быстро, решительно и эмоционально. Повысьте голос. Повторите просьбу. Будьте напористы.
Но если желаете, чтобы ребенок был спокойным, прежде всего успокойтесь сами. Перестаньте говорить. Замрите. Будьте нежны. Постепенно ребенок привыкнет видеть в вас безопасное убежище во время своих эмоциональных бурь.
Никаких сомнений: спокойное воспитание работает. И вот что самое потрясающее: одно лишь спокойствие родителей оказывает огромное влияние на расстроенного ребенка не только в данный момент, но и в долгосрочной перспективе. По словам Тины, со временем дети учатся успокаиваться и сами, без помощи родителей.
«Если с помощью родителей ребенок часто тренируется переходить из состояния стресса и полной потери самообладания назад – в контролируемое состояние, его мозг обучается делать это самостоятельно. И это действительно здорово, – говорит она. – Так навык и формируется».
Вспомните формулу, которая уже должна была навязнуть на зубах: практика + пример + признание = приобретенный навык.
Так что, если подойти к ребенку, находящемуся в состоянии повышенной возбудимости, и начать громко говорить, отдавать команды, задавать вопросы, мы, скорее всего, лишь усугубим его истерику. И можем легко застрять в порочном круге гнева. Еще раз: ваш гнев усугубляет гнев ребенка, являющийся топливом для вашего гнева. И так без конца. Параллельно с этим ребенок упускает шансы развивать свои исполнительные функции.
Инструмент спокойствия предлагает выход. Дает возможность избежать противостояния. Если мы реагируем на эмоциональные всплески ребенка тихо и расслабленно, у него появляется возможность отыскать такую же реакцию в себе и научиться сохранять спокойствие. Вот что говорит Тина: «Нам нужно подавать пример спокойствия. Мы должны сначала регулировать свои собственные внутренние состояния, прежде чем ожидать, что дети научатся регулировать свои».
Воспитывая Рози
Итак, мамаша Дуклефф, как же вам все-таки обрести внутреннее спокойствие, если ваш ребенок ведет себя как разъяренный маньяк? Как стать самым спокойным человеком на свете, когда ваша трёхлетка залепила вам пощечину? Конечно, нелегко. На это потребовались месяцы практики. Но чем больше я (каким-то чудом!) держу себя в руках и сохраняю спокойствие, пока Рози бушует огненным ураганом, тем проще и проще становится это делать. И тем приятнее нам с Рози проводить время вместе.
Если желаете, чтобы ребенок был спокойным, прежде всего успокойтесь сами. Перестаньте говорить. Замрите. Будьте нежны. Постепенно ребенок привыкнет видеть в вас безопасное убежище во время своих эмоциональных бурь.
Лично я для сохранения спокойствия использую сенсорные образы. Представляю, что нахожусь в одном из этих шикарных спа-салонов и наслаждаюсь массажем. Закрываю глаза и вижу всё как наяву. Тускло освещенная комната с розовато-лиловыми стенами. Перезвон непальских колокольчиков сплетается в умиротворяющую мелодию. В воздухе витает аромат лаванды. Ммм…
Если зрительные образы не работают, начинаю напевать «Эдельвейс»[59] и вступаю в контакт со своей внутренней Джули Эндрюс. Найдите то, что работает для вас; соорудите свое ментальное убежище, в котором становитесь самым спокойным, самым невозмутимым собой. Таким, чтобы после плевка молоком в лицо просто рассмеяться. Вытаскивайте на свет божий это свое релаксированное альтер эго всякий раз, когда ваш ребенок разойдется. Мой муж нашел собственную уловку. «Я просто притворяюсь, будто слегка под кайфом», – признался Мэтт.
Тина рассказала мне, что воображает своего ребенка похожим на стереосистему. «Думайте о нервной системе ребенка как о механизме с регулятором уровня громкости. Моя работа – помочь ребенку стать тише. Чтобы добиться этого, нужно начать с себя. Если я кричу или присоединяюсь к хаосу, я только увеличиваю общую громкость. Так что моя задача – контролировать собственный ползунок громкости и следить, чтобы он не находился слишком высоко или слишком низко».
Когда я научилась применять эту стратегию, вспышки гнева и истерики Рози начали таять. Эмоциональные бури случались всё реже, а если и возникали, то быстро сходили на нет. В итоге через несколько месяцев они исчезли почти полностью. Я говорю о поразительном сокращении количества истерик: от нескольких в день до одной или двух в месяц.
Разница настолько впечатляюща, что даже моя мама признала: да, возможно, этот подход работает лучше.
Во второй наш вечер в доме Марии Куккувак один из ее правнуков подвергает ее родительский подход серьезному испытанию. 18-месячный Калеб – сущий порох. Он умен, любопытен, силен и бесстрашен. Он заходит в гостиную и сразу начинает взбираться на стулья и столы. Сбрасывает со стола X-box. Затем подходит к крошке Мисси и треплет ее за хвост.
Салли поднимает Калеба, и малыш хватает Салли за щеки с такой силой, что серьезно ранит ее. На коже появляются маленькие красные капельки. Я вижу, что ей больно. Зубы стиснуты. Глаза прищурены. Я уверена: сейчас закричит. Но она остается спокойной. Медленно отдирает его пухлые короткие пальцы от своих щек и спрашивает с невероятной добротой:
– Ты что же, и правда не понимаешь, что это больно?
И затем использует инструмент телесного контакта.
Она медленно переворачивает Калеба на живот и несколько раз нежно шлепает по попе – так мы похлопываем по мясу для жаркого перед тем, как его приготовить.
– Ой, мне больно, – говорит она так же сладко и спокойно. – Мы не делаем людям больно.
Затем она раскручивает правнука на руках, делая «самолетик». Калеб хихикает. Его желание царапаться исчезает. Гнев улетучивается. Салли с помощью физического контакта успокоила его, одновременно показав, кто тут сильный и любящий. А сильный и любящий и есть главный.
Несколько дней спустя похожий инцидент произошел у меня с Рози. Я пытаюсь взять интервью у пожилого инуита, Элизабет переводит. Рози хочет вернуться в дом Марии. Но сначала нужно закончить общение. Мы с Рози начинаем спорить. Она бьет меня кулачками. Элизабет понимает, что истерика неизбежна, поворачивается ко мне и говорит необычайно настойчиво:
– Да упакуй ты ее, Микаэлин! Просто упакуй.
То есть она предлагает устроить Рози себе на спину в переноску для ребенка или в слинг. В самом деле? Это остановит истерику? Ей 3,5 года вообще-то, она давно не младенец.
– Разве Рози не слишком взрослая для этого? – спрашиваю.
– Некоторые мамы носят детей в слинге до 4–5 лет, если ребенку это необходимо и если нет другого ребенка, – поясняет Элизабет, добавляя, что не нужно стыдиться использовать этот способ. Если это помогает ребенку успокоиться – значит, ничего страшного. Каждый индивидуален. Некоторым нужно больше времени, чтобы научиться успокаиваться.
Так что я пристегиваю переноску и приглашаю туда Рози. Конечно, маленький демон без колебаний прыгает в слинг. И моментально перестает кричать и плакать. Через несколько минут я оборачиваюсь через плечо: крепко спящая Рози похожа на ангела.
В обоих случаях физический контакт – прикосновение, удержание, вращение – помог двум разным детям преодолеть гнев и успокоиться. В случае с Калебом Салли использовала высокоэнергетический тип телесного контакта, распустивший растущее напряжение между ними и отвлекший малыша от деструктивного поведения. К Рози я применила низкоэнергетический тип контакта, успокоивший ее нервную систему и снизивший активность.
Физический контакт немного похож на перочинный нож Swiss Army. Он предлагает несколько инструментов в одном. Чтобы остановить приступ истерики, вы можете нежно прикоснуться к руке ребенка, или потереть его спинку, или, заметив надвигающийся всплеск эмоций, поднять и покатать на своем колене. Физический контакт глобально может выглядеть как угодно: вы можете осыпать малыша инуитскими поцелуями-куниками (дотрагиваться носом до щёчки и нюхать кожу), слегка пощекотать под мышками или подуть в животик. Независимо от формы инструмент телесности – это способ показать ребенку, что он в безопасности и любим и что на свете есть более спокойный (и сильный) человек, который о нём заботится.
«Прикосновение снимает напряжение между ребенком и родителем, – говорит доктор Ларри Коэн, психолог и автор нескольких книг по воспитанию, в том числе «Игр, которые воспитывают». – Детям свойственно естественное желание сотрудничать. Они любят доставлять вам удовольствие. А если они это не делают, это значит, что они находятся в слишком напряженном состоянии».
Я видела, как подобный прием применяли к Рози, когда мы жили в деревне майя. Как только она теряла контроль, девочки-подростки щекотали ее. Они брали ее на руки и просто начинали щекотать – под мышками и животик. Иногда, всё еще смеясь, она оказывалась на полу, а все обступали ее, чтобы обнять и поцеловать. Она с воплем убегала, и я никогда до конца не понимала, нравится ей это или нет. Но когда я спросила, она ответила предельно ясно:
– Очень нравится, мама. Очень-очень.
С научной точки зрения, есть целый ряд причин включать в воспитание телесный контакт. Прикосновение освещает мозг ребенка, как фейерверк. Бурное взаимодействие повышает уровень BDNF[60], помогающего мозгу созревать и расти. Нежные легкие поглаживания высвобождают «гормон объятий» окситоцин, сигнализирующий об окружающей безопасности и любви.
Подобно хорошему питанию и достаточному сну, «прикосновение полезно для вашего здоровья», – пишет нейробиолог Лиза Фельдман Барретт в своей книге «Как рождаются эмоции: тайная жизнь мозга» (5).
Для детей любого возраста физический контакт более эффективен, чем нотации, ругань или длинные объяснения. По словам детского психотерапевта Тины Пейн Брайсон, если дети расстроены, у них отсутствует доступ к «левой», или логической, части мозга. Во время эмоциональных всплесков всем заправляет правое полушарие, связанное с невербальным общением, пишут Тина и ее коллега доктор Дэн Сигел в книге «Воспитание с умом. 12 революционных стратегий всестороннего развития мозга вашего ребенка»: «Наше правое полушарие заботится об общей картине – значении и ощущении опыта – и специализируется на образах, эмоциях и личных воспоминаниях» (6). Итак, спокойно обнимая кричащего 2-летнего малыша или мягко касаясь плеча плачущего 8-летнего ребенка, вы обращаетесь непосредственно к той части его мозга, что сейчас является единственно доступной, – а значит, общаетесь эффективно.
Во многих отношениях дети «запрограммированы» осваивать эмоциональную регуляцию с помощью физического контакта, а не словесных инструкций. «В нашем обществе нас учат решать проблемы, используя слова и логику. Но если ваш 4-летний малыш в ярости из-за того, что не может ходить по потолку, как Человек-паук (как это когда-то было с сыном Тины), то, возможно, это не лучшее время, чтобы преподать ему урок о законах физики», – пишут они (7).
Воспитывая Рози
Оказалось, телесный контакт весьма полезен не только для остановки истерик Рози, но и для их предотвращения. Когда мне кажется, что я вот-вот разозлюсь на Рози, а голос повышать я не хочу, я со смехом хватаю ее в охапку. Я переворачиваю ее или укачиваю на руках, как младенца.
– Ты мой милый ребенок? – сюсюкаю я. Или начинаю щекотать ее животик. Мой гнев почти сразу утихает. И ее истерика тает, как масло на раскаленной сковороде. Она мгновенно переходит от плача к смеху или от крика к хихиканью.
– Еще щекоти, мама! Еще больше щекоти! – заходится она.
Прикосновение снимает напряжение между ребенком и родителем. Детям свойственно естественное желание сотрудничать, они любят доставлять вам удовольствие. А если они этого не делают, значит, они слишком напряжены.
Как раз сегодня утром, пытаясь собраться в школу, мы начинаем скатываться в дурное расположение духа. Не можем найти ее туфли. Не можем найти ее велосипедный шлем. Не можем найти ее специальную бутылку для воды. «Мне она очень нужна, мама!» Напряжение растет. И Рози видит, что я становлюсь раздраженной. В ответ она кричит: «Теперь и я начинаю злиться!» Я готова закричать, но знаю, что крик лишь усугубит ситуацию. Так что закрываю глаза и быстренько представляю массажный салон в лиловых тонах. Вдыхаю аромат лаванды и слышу перезвон колокольчиков. Затем я думаю о Салли: что бы в такой момент сделала с Калебом она? Я опускаюсь на колени рядом с Рози и говорю как можно мягче: «Я не хочу, чтобы мы злились». А затем притворяюсь Коржиком[61], поедающим ее руку: «Ам-ням-ням-ням!» Уфф! Напряжение спадает, и она начинает хихикать. Выходим из дома, смеясь.
Как-то раз Элизабет, Рози и я возвращаемся в дом Марии около 10 вечера. Над нами величественное небо: солнце низко висит над заливом, а перья облаков подсвечены розовым и пурпурным.
Мы работали весь день, и от усталости Рози становится раздраженной. Она садится на дорогу и начинает хныкать. Я не обращаю на нее внимания. Тогда она начинает плакать и кричать. Элизабет подходит к ней, опускается на колени и с искренним изумлением в голосе говорит: «Посмотри на прекрасный закат. Ты видишь розовые отблески? А пурпурные?»
Рози подозрительно глядит на Элизабет. Ее брови нахмурены. Но она не может устоять – ни перед нежностью инуитки, ни перед красотой заката. Рози поворачивается, чтобы посмотреть на небо. И выражение ее лица полностью меняется. Взгляд смягчается. Плач прекращается. Она встает и идет.
Кажется, Элизабет только что сделала то, что, по моим наблюдениям, делали многие другие мамы Кугаарука, – применила невероятно изощренный психологический прием, действующий на детей от года. Заменила детский гнев трепетом.
Примерно за год до поездки в Арктику я готовила радиорепортаж о том, как могут контролировать свой гнев взрослые. Во время интервью нейробиолог Лиза Фельдман Барретт дала мне один из лучших когда-либо слышанных мной советов:
– Что ж, вы можете попробовать взращивать в себе благоговение.
– Взращивать… что?
– Благоговение. Трепет.
«В следующий раз, выйдя на улицу, найдите минутку и поищите трещину на тротуаре, откуда торчит травинка, и попытайтесь вызвать у себя чувство благоговения – трепет перед силой природы. Практикуйте это снова и снова. Практикуйте трепет при виде бабочки. Или от красоты цветка. Или любуясь на плывущие по небу облака».
Она рассказала, как использует эту технику в повседневной жизни: «Например, общаясь по видеосвязи с кем-то в Китае, я очень легко могу почувствовать раздражение, если связь не очень хорошая. Или же могу испытать трепет от осознания факта, что кто-то находится на другом конце света, а я вижу его и слышу в реальном времени (пусть даже изображение и звук несовершенны). Испытать трепет – значит быть благодарной за возможность».
По мнению Лизы, эмоции работают как мышцы. Если ими не пользоваться, они атрофируются. Если постоянно нагружать какую-то конкретную – она станет сильнее. Таким образом, чем чаще испытываете трепет – чем больше задействуете эту нервную мышцу в своем мозгу, – тем легче получить доступ к этой эмоции в будущем. И тем легче будет вызвать ее, чтобы заменить на нее эмоцию непродуктивную (тот же гнев, например). И вот уже однажды, начав раздражаться, вы легко сможете переключиться в режим трепета и благодарности.
На фоне пурпурного заката Элизабет проделывает с Рози именно это. И я неоднократно наблюдала, как мама Салли, Мария, занимается подобным со своим правнуком Калебом. Пока мы жили у них, каждый раз, когда малыш-порох плакал или хныкал, Мария подводила его к окну, чтобы показать красивый залив. Тем самым она напоминала ребенку, что в его жизни есть нечто прекрасное, нечто большее, чем он сам, и за это стоит быть благодарным. И подобное переключение внимания каждый раз его успокаивало.
«В теории это может звучать сентиментально, но я гарантирую: если возьмете за правило испытывать трепет, эта практика существенным образом поможет перестроить ваш мозг. Так что в будущем будет намного легче вызвать это чувство [трепет или благодарность], – сказала Лиза и отметила, что эта практика особенно важна для детей, потому что их мозг податлив. – Детский мозг ждет от мира инструкций по построению новых нейронных связей».
Таким образом, инструмент благоговения не только помогает остановить приступы истерики в данный момент, но и способствует снижению их количества в будущем.
Я долго не решалась включать сюда эту практику, потому что она выглядит слегка неубедительно. Но я упомяну о ней, потому что с тех пор как мы вернулись в Сан-Франциско, она пригодилась в обучении Рози успокаиваться. Эта стратегия отлично работает и в общественных местах. Она проста и, как правило, срабатывает – и рекомендуется мамами из разных культур.
Впервые я услышала о ней от Сюзанны Гаскинс. «Если ребенок просит больше, чем ему положено, родители-майя отправляют его на улицу», – сказала она. Этим ребенку сообщают, что его поведение или требование неприемлемы для его возраста или уровня зрелости. По мнению Сюзанны, «это подталкивает ребенка повышать свою социальную ответственность».
Похожую идею я слышала и в Кугааруке от Долорозы Нарток (а она научилась у свекрови): «Маленькие дети могут стать неуправляемыми или начать капризничать, потому что слишком долго находятся в доме или иглу. Так что пусть несколько минут побудут снаружи. Совсем малышей упакуйте [поместите в переноску], выйдите на улицу и немного прогуляйтесь».
Инструмент прост именно так, как кажется: если у ребенка истерика, вы спокойно берете его на руки и выставляете на улицу. Вы можете просто оставить его там, вернуться в дом и наблюдать из окна, как сделали бы родители-майя. Или положите ребенка в переноску, как предлагала Долороза, и прогуляйтесь с ним сами. Если живете в городе, где нет придомовой территории, как у нас, можете просто подержать малыша на руках на своем крошечном крылечке и помолчать. Если нужно что-то сказать, попробуйте что-нибудь вроде: «Ты в безопасности. Я тебя люблю». Видя, что ребенок начинает остывать, можете добавить: «Мы сможем вернуться внутрь, как только ты немного успокоишься».
Эмоции работают как мышцы. Если ими не пользоваться, они атрофируются. Если постоянно нагружать какую-то конкретную – она станет сильнее.
Когда дети становятся старше, их уже не так легко выводить на улицу. Рози, например, больше не хочет, чтобы я брала ее на руки, когда она расстраивается. Вместо этого я нежно беру ее за ладошку и вывожу наружу. Если я вообще и говорю, то только что-то вроде: «Давай подышим свежим воздухом. Через несколько минут тебе станет лучше». Но в целом слова не нужны. Достаточно вашего спокойного, мягкого действия.
Во многих культурах по всему миру родители просто не обращают на истерики никакого внимания. Антропологические исследования изобилуют примерами того, как малыш набрасывается на родителей, а взрослые в ответ делают вид, что никакого ребенка нет.
Но многие родители-инуиты придерживаются более тонкого подхода. Иногда, прежде чем отреагировать на истерику, они немного выжидают – не пройдет ли само. Однако в целом не позволяют малышам и младенцам долго плакать. Взрослый (или брат, или сестра) так или иначе их утешат. Но дети постарше – совсем другое. Если родители знают, что ребенок уже способен успокаиваться самостоятельно, они просто игнорируют его эмоциональные всплески, предоставляя пространство воспользоваться самоконтролем.
Например, в Кугааруке, прогуливаясь с Элизабет, мы видим девочку примерно лет семи-восьми, плачущую на переднем сиденье пикапа возле рыбацкого лагеря. Элизабет говорит, что ее намеренно оставили одну: «Видите, мы игнорируем истерики». Потом бабушка девочки сухо объясняет, что же произошло: «Она хотела остановиться в аэропорту по дороге в лагерь, а мы не останавливались». Бабушка знает, что девочка способна успокоиться и сама, поэтому просто оставляет внучку в покое.
В каком же возрасте ребенок приобретает этот желанный навык? Это индивидуально для каждого ребенка и каждой ситуации, но, вероятно, потребуется больше времени, чем вы ожидаете. Как я уже упоминала, американцы склонны переоценивать эмоциональные способности детей (и недооценивать их физические способности). Мой педиатр посоветовал игнорировать истерики Рози, когда ей было всего 18 месяцев. Эта стратегия имела крайне негативные последствия, сделав ураганы Рози – и нашу жизнь – намного хуже. У Рози еще не было навыков, чтобы успокаиваться самостоятельно, и, оставшись одна, она лишь больше распалялась. Ей нужна была нежная, спокойная любовь. Ей необходимо было ощущать физическую связь с родителями.
Мне приходится постоянно себе напоминать, что никакой спешки в обретении эмоциональной зрелости нет. Над своей, например, я до сих пор работаю – а мне, на минуточку, уже слегка за 40. Ребенку вовсе не повредит, если вы обнимете его, когда он расстроен, подадите пример трепета или благодарности, когда он начинает кричать, или предложите провести немного времени на свежем воздухе, когда разразится истерика. Это не значит, что вы уступаете требованиям ребенка. Скорее просто используете истерику как благоприятный момент, чтобы помочь детскому мозгу задействовать другие системы межнейронных связей. Рассматривайте истерики не как возможность доказывать свою правоту и демонстрировать силу, а как шанс: для ребенка – освоить на практике навык успокаивать себя самостоятельно, а для вас – послужить ему примером спокойствия.
Мамы-инуитки постоянно твердят мне словами и поступками: «Будьте помягче с малышами, когда они теряют контроль над своими эмоциями». Отбросьте гнев и разочарование (подумайте о лиловом спа-салоне) и замените их сочувствием и любовью. Напомните себе, что у детей нет тех эмоциональных навыков, что есть у взрослых. Так что нам нужно снова и снова показывать малышам, как работает спокойствие, прежде чем ждать, что они этим подходом овладеют.
II. Инструменты для повседневного вредничанья
Основной целью образования инуитов является запуск процесса мышления.
– Детям нужно думать о том, что они делают. Им всегда необходимо думать, – напоминает 70-летняя Тереза Сиккуарк.
Антрополог Джин Бриггс отмечает: неспроста «образование» на один из диалектов инуктитута переводится как «исуммаксаиюг», что примерно означает «искать мысли, искать разум… и всё, что имеет отношение к процессу познания. Подобными мыслительными процессами наполнена вся жизнь ребенка» (8).
Изучая этот набор инструментов, мы начнем понимать важность (и действенность) запуска мыслительного процесса. С помощью этих приемов мы не говорим детям, что им делать, а даем подсказки, необходимые для самостоятельного определения правильного поведения. Другими словами, используйте эти инструменты, чтобы побуждать и быть наставником, а не чтобы требовать и принуждать. Они пригодятся для работы с повседневным вредничаньем – типичными проступками детей любого возраста. (Я также наблюдала, как многие из этих приемчиков творят чудеса и со взрослыми.) Возможно, ребенок не хочет уходить с площадки или помочь навести порядок в гостиной. Не идет делать уроки, не может прекратить щипать сестренку. А может быть, попросту не желает отправляться спать! Иными словами, отказывается вести себя должным образом, но, в отличие от истерики, всё еще контролирует свои эмоции (по крайней мере, частично). Его рациональное, логическое «я» бодрствует и открыто для восприятия.
Эти инструменты эффективны сразу по нескольким важным направлениям, потому что:
1. В режиме реального времени меняют поведение сразу, обеспечивая таким образом детям безопасность.
2. Направлены на достижение долгосрочных целей – например, помогают усвоить ключевые ценности (уважение, благодарность, готовность помочь).
3. Учат думать.
4. Помогают не вовлекаться в порочный круг гнева, уклоняться от противостояния, споров и постоянных переговоров.
Ух ты! Он настолько мощный, что я впадаю в приятное возбуждение от одного только его предвкушения.
Знаете ли вы, что дети очень хорошо могут читать по лицам родителей? То есть действительно очень хорошо. Даже младенцы и малыши. Поэтому зачастую родителям не требуется произносить ни слова, чтобы изменить поведение ребенка. Нужно просто правильно посмотреть.
Возьмите всё, что хотите сказать, каждую частичку эмоции, которую испытываете сейчас по отношению к действиям ребенка, и выразите это с помощью глаз, носа, бровей или любой другой части лица.
Во всём мире родители используют любые типы мимики, чтобы управлять детьми. Один эффективный взгляд способен совершить чудо. Он может заставить отойти от стойки с шоколадными конфетами в магазине. Сделать так, что ребенок перестанет колотить брата или поделится сникерсом с приятелем на детской площадке.
– Моя мама могла бросить на нас один взгляд, и в наших жилах стыла кровь, – вспоминает моя подруга.
У инуитов невероятно хорошо получается с помощью мимики передавать свои мысли и чувства – и понимать такие же сигналы другого. Слегка наморщенный нос означает «нет», а взлет бровей – «да». (Некоторые девочки-подростки в Кугааруке выражают настолько тонкие смыслы бровями и носами, что поначалу я их даже не улавливала.)
Мамы и папы могут посмотреть по-разному – широко открытыми глазами, прищурившись или даже моргая.
– Если моя мать хотела, чтобы я прекратила вести себя определенным образом, всё, что ей нужно было сделать, – это медленно, но решительно моргнуть. Это означало строгое и категоричное «нет», – рассказывает учительница Кристи Макивен, мама которой принадлежит к другой группе коренного населения Арктики – к юпикам. Был у нее и любопытный способ прекратить ссоры между сёстрами: – Она заставляла нас встать перед ней и поднять над головой руки и приказывала: «Не смейтесь». Конечно, мы тут же заливались хохотом, сами того не желая.
Взгляд имеет массу преимуществ перед словами. Он работает на расстоянии – через детскую площадку, гостиную, обеденный стол. А поскольку взгляд – это всегда молчание, детям очень трудно с ним спорить. Невозможно препираться с носом или глазами.
По моему опыту, взгляд более эффективен, чем словесные формулы типа «Нет» или даже «Не делай этого». Быстрым спокойным взглядом вы говорите всё, что нужно, и точно даете понять, кто здесь крутой и главный.
Взгляд избавил меня от многих огорчений, особенно во время шопинга. Однажды в продуктовом Рози хватает гигантский сникерс с полки у кассы. Как это часто делают родители, мой муж разражается словесными командами: «Рози, тебе это нельзя. Верни». Рози, решив, что это неплохой сюжет для забавной игры, бежит вдоль прохода, а Мэтт кричит ей вслед. Поэтому я решаю положить этому безумному противостоянию конец.
Поворачиваюсь к Рози, смотрю ей в глаза и включаю взгляд. Сморщиваю нос, будто учуяла что-то вонюченькое, слегка прикрываю глаза и мысленно – но оооочень твердо – говорю: «Ни за что, дорогая». Угадайте, что делает Рози? Она глядит в ответ с легкой ухмылкой, подходит к полке и кладет батончик обратно. Она прекрасно знает, как следует поступать. И взгляд напомнил ей об этом.
Взгляд – это всегда молчание, поэтому детям очень трудно с ним спорить: невозможно препираться с носом или глазами. Взгляд более эффективен, чем словесные формулы типа «Нет» или даже «Не делай этого». Быстрым спокойным взглядом вы говорите всё, что нужно, и точно даете понять, кто здесь крутой и главный.
– Расскажите им о последствиях их поведения. Скажите всю правду, – советует Тереза Сиккуарк.
В наш четвертый день в Кугааруке на меня снисходит одно из самых главных родительских озарений. Я понимаю, что мой подход к общению с Рози не просто не самый продуктивный – он-то, очевидно, и разжигает вражду.
Мы с Рози проводим время с Элизабет, которая не только переводит, но и рассказывает об истории и традициях инуитов. Она ведет нас в рыболовецкий лагерь, примерно в часе ходьбы от деревни. Подходим к высокому мосту через реку. Он пугающ. Он возвышается на 12 метров над рекой. У него нет перил. Рози подбегает к мосту, и я собираюсь заорать: «Подожди! Только не подходи к краю!» Но прежде чем я успеваю открыть рот, Элизабет уже настигает Рози. Она нежно берет мою дочь за руку и спокойно говорит:
– Ты можешь упасть и пораниться.
И тут меня осенило: мы с Элизабет совершенно по-разному разговариваем с Рози. Мои команды почти всегда содержат запрет: не забирайся на этот стул, не пролей молоко, нельзя отнимать у ребенка игрушку, нельзя, нельзя, нельзя… А вот Элизабет никогда – или крайне редко – произносит это слово. Она и многие инуитские мамы и папы, которых я встречала, используют более продуктивный подход. Они просто рассказывают детям, что будет, если они продолжат так себя вести. Сообщают о последствиях их действий.
Возьмем, к примеру, жонглирование камнями. Однажды на детской площадке Рози решает пожонглировать камнями. Она поднимает три камня размером с лимон и начинает подбрасывать их в воздух. Прежде чем я успеваю гаркнуть «Прекрати кидать камни!», с ситуацией справляется за меня 10-летняя девочка. Она спокойно говорит: «Ты кого-нибудь ударишь камнем, Рози». Затем уходит и забирается на турник. Вот и всё. Она просто констатировала последствия действий Рози и позволила той самой определиться с дальнейшим. К моему удивлению, это срабатывает. Рози на секунду замирает, смотрит на камни – и кладет на землю.
Пока я наблюдаю за сценой, в моей голове всплывают слова Джин Бриггс: «Цель образования инуитов – запустить процесс мышления» (9). Девчурка на детской площадке сделала именно это – заставила Рози размышлять.
Если задуматься, то обращенные к ребенку команды-запреты – не бросай, не хватай, не карабкайся, не кричи – содержат крайне мало информации. Рози и так знает, что она бросает, хватает, карабкается или кричит. Но последствия этих действий она не понимает – и не осознаёт. Она на самом деле не знает, почему не следует этого делать. Говоря «нельзя» и «прекрати», вы предполагаете, что ребенок будет подчиняться команде не задумываясь – как автомат.
Но родители-инуиты более высокого мнения о детях. Они верят, что даже малыши могут думать самостоятельно – или, по крайней мере, способны учиться. Поэтому они дают ребенку полезную информацию о его поведении и убеждают хорошенько подумать – уже с новыми данными, – прежде чем продолжить это делать.
После происшествия на детской площадке я начала замечать эту форму наставничества и обучения повсюду в Кугааруке. Семилетняя девочка забирается на крышу сарая, метрах в 4–5 от земли, а подруга постарше как бы между делом ей говорит: «Донна, ты упадешь и разобьешься». Донна замирает на крыше, немного выжидает – и спускается. В доме Марии 6-летняя Саманта забирается на край дивана возле полки с хрупкими фарфоровыми фигурками. Мама Саманты, Джин, посылает предупреждение: «Ты свалишь что-нибудь с полки». Позже в тот же день 3-летняя сестра Саманты, Тесса, громко пищит собачьей игрушкой неподалеку от своей спящей бабушки. Джин спокойно говорит: «Слишком громко. Ты разбудишь бабулю».
Я замечаю, что после этого предупреждения Джин больше ничего не говорит. Она не давит на Тессу, чтобы та перестала пищать. Не ворчит, не кричит. Мама как человек взрослый просто побуждает девочку подумать о поведении и последствиях, а затем позволяет самой решить, как на эту информацию реагировать. Подобный способ общения с детьми предполагает уважение к их автономии и способности учиться.
Воспитывая Рози
Думаю, этот подход особенно хорош со своенравными активными детьми, которые любят экспериментировать и выяснять, как устроен наш мир – «раздвигают границы изведанного», как мы любим называть это в западной культуре. Да, речь о Рози. Теперь, если по утрам она визжит, как птеродактиль, я спокойно и нежно говорю: «Слишком громко. У меня заболит голова». Если не делится игрушкой, замечаю: «Если ты не поделишься, Киан не захочет прийти в гости». И так далее. (Всегда стараюсь оповещать о последствиях как можно более спокойно и бесстрастно. Любая суровость или осуждение лишь приведут к ссоре.)
Довольно часто это срабатывает. Рози не всегда поступает так, как мне бы хотелось, но по большей части всё же уступает. И слушает меня с гораздо меньшим сопротивлением. Если же она продолжает плохо себя вести, я пытаюсь отпустить ситуацию и убедить себя, что она внимает и постепенно научится. Часто замечаю, что Рози и вправду обдумывает сказанное. И мне приятно знать, что я дала информацию, которая поможет ей сделать правильный выбор в следующий раз[62].
Если же она подвергает себя или других реальной опасности – если, скажем, ожидается большое количество крови, черепно-мозговых травм или переломов, – я подхожу и помогаю ей физически. Но не кричу и не требую безотлагательного исполнения. Я объясняю негативные последствия такого поведения и помогаю ей сделать так, чтобы они всё-таки не наступили.
Вот еще один самородок воспитания, который я привезла из Кугааруке (а потом услышала снова в Танзании от хадзабе): превращайте свои команды, критику и ответные реакции в вопросы.
Впервые я увидела это в работе в доме Куккуваков. Салли не только воспитывает 15-летнего сына и помогает с 3 внуками, но и работает в поликлинике. Придя домой уставшей после долгого дня, она обнаруживает в гостиной полный беспорядок. По полу разбросаны игральные карты. На столе валяются обертки от конфет. Но Салли не огорчается. Она просто смотрит на виновниц произошедшего – Рози и ее подругу Саманту – и ласково говорит: «Кто всё это натворил?»
Хмм. Интересно.
Я начинаю замечать этот инструмент повсюду. «Кто тут не обращает на мои слова никакого внимания?» – спрашивает Мари, невестка Салли, чья 4-летняя дочь пропускает мимо ушей просьбу выйти из дома. «Что ты мне принес?» – обращается Салли к внуку, вернувшемуся из продуктового магазина. А когда малыш протягивает ей кучу мусора, чтобы та его выбросила, она реагирует просто блестяще: «Я разве похожа на мусорное ведро?»
Метод вопросов представлен в изобилии и в Танзании. Мама девочки 2 лет, бьющей ребенка помладше, спрашивает: «Что ты делаешь со своим другом?» Папа трёхлетки, настаивающего, чтобы его несли во время долгого похода, говорит: «Я что – твой осел?»
Часто родители задают эти вопросы полусаркастичным-полусерьезным тоном. Но в них нет ни обвинений, ни пренебрежения. Они не предназначены для того, чтобы заставить ребенка защищаться. Скорее напоминают головоломку, которую он должен решить, – занятное побуждение обдумать свои действия и возможные последствия.
Эта стратегия гениальна. И идеально подходит для моментов, когда вы чувствуете, что ребенок «испытывает ваше терпение», а злиться уже не хотите (или не можете), но и не знаете, как из ситуации выйти. Или когда ребенок устраивает сцену, а вы собираетесь просто проигнорировать это поведение – но при этом что-то сказать всё-таки кажется необходимым. Вопрос позволяет ёмко и коротко донести свою точку зрения, не вызывая противодействия.
Воспитывая Рози
Я хватаюсь за метод вопросов, как только возвращаемся в Сан-Франциско. Я очень хочу уменьшить количество криков и капризов в нашем доме, поэтому, встречаясь с ними, говорю: «Кто тут на меня кричит?» Когда Рози жалуется на еду за ужином, вопрошаю ровным тоном: «Кто тут у нас такой неблагодарный?» После этого просто продолжаю заниматься своими делами. Я не настаиваю на ответе или обсуждении – и уж тем более на том, чтобы она в момент изменилась. Мне просто нужно, чтобы Рози задумалась.
Родители-инуиты высокого мнения о детях. Они верят, что даже малыши могут думать самостоятельно – или, по крайней мере, способны учиться. Поэтому они дают ребенку полезную информацию о его поведении и убеждают хорошенько подумать, прежде чем продолжить это делать.
Я нахожу этот метод особенно полезным, когда пытаюсь научить Рози сложным объемным вещам – например, уважительному поведению. Я предполагала, что она знает значение слова «уважение», но оказалось, что в свои 3,5 года она и понятия об этом не имеет (еще один пример того, как я переоценивала ее эмоциональные навыки). Никто никогда не объяснял ей, что такое уважение, так что я начинаю использовать вопросы, чтобы избавиться от пробелов.
Как-то раз захожу за ней в детский сад и вежливо прошу, используя инструмент предупреждения о последствиях, намазаться кремом от солнца.
– На улице солнечно, – говорю. – Если ты не воспользуешься солнцезащитным кремом, то получишь ожог.
– Нет! – кричит она и швыряет тюбик на тротуар.
Прежняя Микаэлин, вероятнее всего, уже бы взорвалась и разоралась.
Но новая Микаэлин обращается к инструменту вопросов и сохраняет невозмутимость.
– Кто ведет себя неуважительно? – спокойно спрашиваю я, не глядя на Рози. Я не пытаюсь ее обвинить, а стараюсь заставить задуматься. И затем отпускаю ситуацию. Поднимаю тюбик (не огорчаясь) и кладу его обратно в сумочку. И полагаю, что на этом наше взаимодействие заканчивается. Но примерно через минуту Рози говорит:
– Ладно. Давай свой крем.
И безропотно намазывается.
К тому моменту вопрос «Кто ведет себя неуважительно?» я уже задавала около недели. Каждый раз, когда Рози говорила что-то гадкое, кричала, что хочет два печенья вместо одного, или просто вела себя грубо, я спрашивала тем же самым обыденным тоном: «Кто ведет себя неуважительно?»
Было трудно судить о том, как много она впитала. Но после 10 дней эксперимента я наконец получила ключ к разгадке. Пока мы вдвоем лежим в постели и болтаем о прошедшем дне, она внезапно спрашивает:
– Мама, а что значит «неуважительно»?
Ага! Она и вправду слушает – и думает.
Подруга из Сан-Франциско применила этот метод к своей 3-летней дочери и через несколько часов позвонила мне, чтобы восторженно рассказать об опыте. «Он сработал! Он сработал!» – воскликнула она. Ее дочь била младшего брата плюшевой игрушкой, и подруга отреагировала вопросом: «Кто груб с Фредди?» Малышка остановилась, а через 5 минут подошла к маме и сказала: «Мама, прости за грубость».
Ему я научилась у супермамы-майя Марии де лос Анхелес Тун Бургос с Юкатана. Перед поездкой Рози задала нам с Мэттом новую задачку: она начала выходить из дома без нас. Да, в свои 2 года она уже поняла, как отпереть обе двери, включая тугой замок-задвижку. И однажды утром мы проснулись – и не смогли ее найти. Я выглянула в окно кухни и увидела, как она бежит по тротуару. Совершенно голая.
Ну хорошо хоть не по шоссе.
Проблема стала настолько серьезной, что мы подумывали добавить еще один замок на дверь. «Заприте ее!» – взвизгнула моя свекровь по телефону. Но когда я рассказываю о выходках Рози Марии, у той возникает другая идея. «Может ли Рози сама сходить в магазин?» – уточняет она. На ее взгляд, Рози нужно больше свободы и больше обязанностей.
Но послушайте, Мария живет в городке с населением около 2000 человек. Здесь очень мало транспорта, низкий уровень преступности, и все знают всех. 2-летний карапуз будет в полной безопасности, если пройдет полквартала до ближайшего магазина, с хозяином которого к тому же знаком. Но в Сан-Франциско ситуация совершенно иная. Наш дом стоит на оживленной улице, по которой машины проносятся на 60 км/ч на крутом вираже. Но даже будь среда вокруг побезопаснее, не думаю, что наши соседи готовы видеть малышку на побегушках. Если в магазин на углу 2-летняя Рози войдет одна и деловито бросит на прилавок бутылку молока и мятые 5 долларов, то нам с Мэттом наверняка придется пообщаться с полицией.
Но совет Марии предполагает широкое толкование, так что я могу воспользоваться им и в Сан-Франциско. Логика этого инструмента предполагает, что плохое поведение ребенка говорит о том, что ему требуется больше ответственности, больше способов вносить свой вклад в жизнь семьи – и больше свободы. Если ребенок нарушает правила, капризничает или излишне своевольничает, он как бы говорит этим: «Привет, мам, я недостаточно загружен, и мне это совсем не нравится». Так обеспечьте его работой.
Подумайте вот о чём. Если вам скучно на работе или начальник не задействует весь ваш потенциал, вы тоже становитесь раздраженным и нервным. Возможно, вы и не выбежите из офиса голышом, но вполне можете захотеть возопить: «Эй, шеф, глянь-ка сюда! Я тут и способен на большее. Дай мне шанс».
В нашем доме этот инструмент помогает решать сразу две серьезные воспитательные задачи: научить Рози меньше хныкать и побудить ее вносить свою лепту, помогая семье. Теперь, когда она жалуется на обеденное меню, я по-новому смотрю на эти капризы, понимая, что так Рози просит ее занять. Другими словами, нытье может быть способом маленького ребенка проявлять интерес к изучению нового навыка. Этот вектор внимания можно использовать, чтобы побудить помогать и вносить свой вклад в жизнь семьи. Так что прекращайте запрещать детям канючить – и загрузите их работой.
Даже самые простые поручения могут заставить малыша отказаться от своего образа примадонны. Например, однажды утром Рози просыпается не в духе и начинает день с жалобы на музыку из умной колонки (дааа, знаю-знаю: ох уж эти проблемы детей XXI века).
– Но я хочу другую песню Моаны, а не эту! – сквозь слезы говорит дочка. И прежде чем она успевает превратиться в шторм рёва, я даю ей задание:
– Похоже, Манго голодна. Тебе известно, что маленьким девочкам не положено обращаться с просьбами, если они не помогают по дому. Иди покорми собаку, а потом займемся Моаной.
Муж бросает на меня угрюмый взгляд. Он уверен, что это требование вызовет истерику. Но Рози просто согласно кивает и идет к собачьей миске. Работа избавляет ее от нытья. У нее есть дела поважнее. И остаток утра проходит намного спокойнее.
– Это было интересно, – замечает Мэтт.
– Детям нужна работа, – объясняю я. Приятно делиться тем, что я узнала от таких мам, как Мария. – Им не нравится сидеть без дела. Это заставляет их нервничать.
В том, как родители общаются с детьми в Арктике или на Юкатане, больше всего поражает безмолвие. Складывается впечатление, что вы смотрите балет с выключенным звуком. Все движения выглядят отточенными и хорошо отрепетированными. Взаимодействие протекает легко. И так мало слов! Крайне мало. Буквально всё, что вы слышите, – это шаги танцоров, пластично порхающих по сцене.
В преобладающем большинстве культур родители не занимаются тем, что постоянно разговаривают с детьми или предоставляют им бесконечные возможности выбора. Вместо этого родители действуют. И действия эти бывают 3 видов:
1. Делать то, что должен делать ребенок. Мари, невестка Салли, готова отправиться на арктическую рыбалку. Она надевает ботинки и говорит дочери: «Ну-с, Виктория, пойдем порыбачим». Затем выходит за дверь и запрыгивает на квадроцикл. Виктория в конце концов следует за ней.
В обеденное время на Юкатане я вижу, как мама ставит тарелки с едой на кухонный стол и ждет, пока две ее дочери, занятые раскрашиванием во дворе, придут поесть. «Они придут, когда будут готовы», – комментирует она. И права. Через несколько минут обе девочки входят и приступают к еде, и никаких уговоров.
2. Осторожно помочь ребенку делать то, что необходимо. На Юкатане Рози забирается на взрослый велосипед, который для нее слишком высок. Она явно упадет. Но никто не кричит и не раздает указаний. К ней подходит 16-летняя Лаура, бережно берет за руку и помогает слезть. Всё, что нужно Рози, – крепкая рука помощи. А затем дружеские объятия.
3. Изменить окружающую обстановку, чтобы ребенку не пришлось менять свое поведение. Однажды вечером на Юкатане мы все сидим за обеденным столом, болтаем и едим ананас. Внезапно Рози хватает со стола гигантский нож мясника. Но никто не задыхается от ужаса и не пытается выдрать оружие из рук. Просто одна из мам, Хуанита, спокойно подходит, ждет, пока Рози снова положит нож на стол, и убирает его из зоны досягаемости девочки. Ни споров. Ни нытья. Ни нарушения гармонии момента.
В подавляющем большинстве культур – и на протяжении всей истории человечества – родители не обсуждают с детьми, чем те займутся дальше, и не вступают в переговоры по поводу того, что ребенок хочет на обед – бутерброд с арахисовым маслом или макароны. Родители не задают хочешь-вопросов. Хочешь макароны со сливочным маслом или томатным соусом? Хочешь пойти со мной в магазин? Хочешь принять ванну?.. Нет, родитель просто действует. Мама готовит на обед черную фасоль; папа хватает куртку и чешет в магазин; бабушка выходит, чтобы наполнить ванну.
Я полагаю, что этот немногословный стиль воспитания – главная причина, по которой дети в этих культурах кажутся такими спокойными. Меньшее количество слов порождает меньше сопротивления. Меньше слов – меньше стресса.
Слова и команды бодрят и стимулируют – и часто провоцируют споры. Каждый раз, когда просим ребенка что-то сделать, мы создаем возможности для ссор и препирательств. А сводя разговоры к минимуму – не позволяем атмосфере накалиться. Резко сокращаем вероятность дискуссий и борьбы. И даже бушующий зверь внутри Рози обмякает и расслабляется.
Попробуйте действовать, а не разговаривать с детьми или предоставлять им бесконечные возможности выбора. Вы можете: 1) делать то, что должен делать ребенок; 2) осторожно помочь ему сделать необходимое; 3) изменить окружающую обстановку, чтобы ребенку не пришлось менять свое поведение.
То же и с предоставлением права выбора. Даже взрослым бывает трудно его сделать. Это вызывает стресс и беспокойство, потому что никто не хочет упускать вариант, который не выбирает. Почему же маленькие люди должны чувствовать себя иначе?
На днях Рози призналась:
– Мама, выбирать очень трудно. Ужасно трудно.
Так что даже дети знают, что выбор вызывает стресс. Кроме того, меньшее количество вариантов помогает принимать тот, что их ожидает, – и быть за него благодарными.
Я снова и снова наблюдаю – и в Арктике, и на Юкатане, – как хорошо работает это тихое воспитание, и начинаю подвергать сомнению свой собственный многословный стиль. Почему я постоянно разговариваю с Рози? Что-то рассказываю? Спрашиваю? Предоставляю выбор? Действия представляются гораздо более мощным средством.
Я знаю, что мой родительский подход никогда не будет таким тихим и спокойным, как у мам и пап из сообществ майя и инуитов. Я шумная, энергичная американка. Слова всегда будут моим привычным инструментом воспитания. Но я могу значительно снизить стресс в нашей семье – и сделать общение чуть более плавным, – сократив поток речи, связанный с повседневными задачами. Могу один раз сказать: «Мы уезжаем через пять минут», а затем просто уйти, не выкрикивая напоминания каждые 30 секунд. Могу сказать: «Рози, Мэтт, идите обедать», а затем подождать, пока они присоединятся.
И я могу заставить Рози действовать, действуя сама. Например, каждое утро перед выходом в детский сад Рози необходимо вымыть руки и нанести солнцезащитный крем. Раньше я несколько раз ее просила, затем ворчала, а потом угрожала. Но мамы-инуитки вдохновили попробовать другой подход: пойти и вымыть руки самой. Или пригласить Рози сделать это вместе. «Пойдем вымоем руки, Рози», – говорю я, подходя к раковине. Наношу на себя крем и прошу Рози сделать то же самое. Или предлагаю ей помазать меня, а затем поменяться ролями.
Эти незначительные изменения дали феноменальные результаты: атмосфера дома стала менее накаленной, а автономия Рози возросла. После нескольких месяцев совместного мытья рук она делает всё сама, без просьб. И без вопросов наносит на себя солнцезащитный крем. И выходить из дома стало проще простого. Она знает, что я не собираюсь спорить или вести переговоры. Когда в 8:15 утра я начинаю спускаться по лестнице, она понимает, что поезд скоро отходит и я не вернусь, чтобы просить ее поторопиться. Теперь она часто кричит «Подожди меня!», пока я выкатываю из гаража мопед.
Возможности выбирать у Рози тоже осталось немного. Я полностью исключила хочешь-вопросы. С какой вообще стати я должна постоянно спрашивать трёхлетку, чего она хочет? Как ребенок научится гибкости и сотрудничеству, если мы неизменно трясем его со своими «Хочешь…»? Нам не следует поощрять выбор. Предложение вариантов часто влечет за собой обсуждения, ненужные решения и – ну конечно! – слёзы. И в большинстве случаев ее хотелки не имеют отношения к нашей жизни. Приоритеты семьи теперь стоят на первом месте. Например, во время еды и перекусов я больше не веду себя как официантка, перечисляя специальные предложения. Если она говорит, что голодна, мы вместе готовим и садимся есть. И точка.
Впервые став свидетелем того, как Элизабет использует этот инструмент, я осталась совершенно обескуражена. Это та-а-ак отличается от того, что считаю игнорированием я. Это намного сильнее. Намного эффективнее.
Однажды мы с Элизабет пьем кофе на кухне ее сестры, и Рози начинает требовать внимания нашей переводчицы.
– Мисс Элизабет, посмотрите на меня! Посмотрите, что я делаю. Мисс Элизабет, ну посмотрите. Посмотрите на меня, – без конца лопочет Рози.
Но мисс Элизабет определенно не смотрит на Рози. Точнее, мисс Элизабет вообще не меняет выражения лица – оно у нее идеально непроницаемое. Вместо того чтобы смотреть на Рози, она будто замораживает свой взгляд, затем медленно поворачивает голову и смотрит вдаль – над головой Рози, будто Рози не существует.
Моя первая реакция резко отрицательная. Господи, думаю я, как она груба с моей дочерью! Но я быстро понимаю, что поведение Рози неуместно, а Элизабет дает ей это понять невероятно мягко – и так же невероятно действенно. Инуитка продолжает нашу беседу, а Рози перестает капризничать.
Элизабет игнорирует Рози мастерски. Иногда всё, что ей нужно сделать, – это не замечать Рози в течение 10 секунд и – раз! Неподобающее поведение исчезает. Воцаряется спокойствие. Как только Рози понимает, что ее проступки не заслуживают внимания и что, возможно, ей вообще-то и не требуется наше внимание, она смиряется и начинает сотрудничать. И Элизабет (улыбкой или кивком) вновь принимает Рози в круг общения.
Наблюдения за Элизабет позволили мне осознать важное: полагая, что игнорирую Рози, я на самом деле занималась прямо противоположным – уделяла ее плохому поведению слишком много внимания. Я смотрела на нее. Гримасничала, отпускала комментарии. И – что самое смешное – сообщала ей, что игнорирую ее. Рози даже нравилась эта моя игра в «игнорирование». Как весело!
Во многих культурах родители полностью – и по-настоящему – игнорируют плохое поведение детей всех возрастов, утверждает Батья Мескита, кросс-культурный психолог из Лёвенского университета в Бельгии. На ребенка не смотрят, с ним не разговаривают и вообще – что, пожалуй, наиболее важно – не подают никаких признаков того, что его проступки как-то заботят. (Помните? Во многих культурах к ним изначально готовы.) Игнорированием родители передают своим чадам огромное количество информации об их поведении – в частности, о его полезности и о том, насколько оно ценится в данной культуре.
Этнографические записи изобилуют примерами этого инструмента воспитания. Джин Бриггс описывает его во всех своих книгах, повествующих о ее жизни неподалеку от Кугаарука и на Баффиновой Земле. «Часто детские проступки встречались молчанием, но не тяжелым молчанием нарастающего напряжения, а молчанием явно расслабленным и рациональным, в котором читалось понимание того, что ребенок ведет себя неразумно, но рано или поздно одумается и будет снова вести себя более зрело», – пишет она в книге «Никогда не злиться».
А что, если ребенок, к примеру, начнет бить маму микрофоном? «Да, в мире много матерей, просто не обративших бы на удары совершенно никакого внимания, – говорит Батья. – И при этом гнев ребенка в конце концов утихает. Или его заменяют другим состоянием. Ведь детские эмоции формируются под влиянием реакции на них других людей».
Таким образом, игнорируя повседневное вредничанье, родители могут объяснить детям, какие эмоции и поступки в семье не ценятся. А вот если на него реагировать – даже негативно! – это будет сигналом, что такие действия и эмоции как минимум важны. А как максимум и полезны, ведь они немедленно выдают ребенку внимание взрослых.
В западной культуре, говорит Батья, родители слишком уж прислушиваются к гневу и плохому поведению детей. Мы общаемся с непослушным ребенком, задаем ему вопросы и выдвигаем требования. «Если вы скажете просто «Прекрати» – это уже будет вниманием», – поясняет Батья.
Запомните формулу. Чем сильнее реагируем на плохое поведение (даже негативно), тем больше признаём его, а значит, тем больше ему обучаем.
Поэтому, даже говоря Рози «Хватит» или «Не делай этого», я лишь усиливаю в ней исходную эмоцию, закрепляю манеру поведения. И это мешает ей учиться контролировать свое состояние и поведение. А стремлюсь-то я к прямо противоположному.
Но если я на самом деле игнорирую Рози – перестаю смотреть на нее и даже думать о ее неподобающем поведении, – происходит нечто волшебное. Она перестает безобразничать. «Видите, – как-то раз днем отметила Элизабет. – Как только вы действительно проигнорировали ее, она остепенилась».
Если сомневаетесь, уходите. В следующий раз, когда ваш ребенок начнет капризничать, просто уйдите. Не реагируйте и не меняйте выражение лица; развернитесь – и прочь. Проведите тот же эксперимент, если чувствуете приближение противостояния или ссоры. Развернитесь и уходите.
Практикуйте молчание. Испытайте себя периодами тишины. Скажите детям: «А теперь помолчим пять минут». Если они продолжат говорить, молчите сами. На следующий день попробуйте 10 минут, затем 20. Доведите это время до часа или больше, и вы ощутите невероятный покой.
Мы делаем это, если атмосфера в доме становится слишком накаленной и грозовой, если Рози неистовствует и не может успокоиться, перестать задавать вопросы или капризничать. После 5–10 минут молчания (по крайней мере, с моей стороны) она успокаивается – и остаток дня или вечера проходит легче.
Оберните раздражительность работой. Когда ребенок начнет вести себя раздраженно или требовательно, воспользуйтесь инструментом обязанностей и попробуйте загрузить его работой. Попросите помочь приготовить еду. Он может помешать суп, разбить яйцо, нарезать зелень или помыть овощи. Или покажите ему, как кормить питомца, подметать пол или выносить мусор. Попросите сложить одежду, сгрести листья, полить растения. Одна мама в Кугааруке посоветовала мне в такие моменты просто осмотреть дом и отыскать что-то, что можно поручить ребенку. (Дополнительные идеи смотрите в главе 4.)
Затем просто предложите ему вам помочь. Одна мама из Беркли сказала, что этот метод хорошо сработал с ее 5-летней дочерью. В воскресенье после обеда малышка выглядела капризной, хныкала и плохо себя вела. Тогда мама позвала ее помочь с ужином и нарезать листья розмарина. «Это была такая простая задача, – рассказывала она мне позже. – И всё же ей это очень нравилось! Она так гордилась результатами своего труда. Она всё время показывала мне нарезанные листья». Остальная часть их вечера тоже прошла гладко.
Используйте обязанности в качестве вознаграждения. Помните, что работать вместе со взрослым – это привилегия. Если ребенок действительно хочет присоединиться к вашей деятельности или занятию, используйте это, чтобы обучить взрослому поведению. Например, Рози обожает ходить по магазинам – особенно в Trader Joe’s[63]. Но пойти со мной – это только для «больших девочек» (по крайней мере, так я ей это преподношу). Поэтому я использую ее страсть к продуктовому шопингу, чтобы помочь поупражняться в зрелом поведении. Если в магазинный день я слышу много хныканья и капризов, могу спросить: «А плаксивые малыши разве ходят в Trader Joe’s?» И через несколько секунд услышу: «Я перестала, мама. Всё, уже не плачу».
Прекратите раздавать команды и запреты (или делайте это умеренно). Это непросто, потому что эти выражения прочно укрепились в нашем диалоге с детьми. Но даже отказ от половины приказов и запрещений серьезно повлияет на ваши отношения. Я гарантирую, что вы будете меньше спорить, а у ребенка появится больше возможностей думать и учиться, а не просто делать (или не делать) то, что ему приказано.
В следующий раз, когда захотите повлиять на поведение ребенка, сделайте паузу. Подождите, прежде чем говорить. Подумайте, зачем вы хотите отдать эту команду. К чему приведут его действия, если он не остановится? Почему вы пытаетесь их скорректировать? Затем сообщите ребенку ответ на один из этих вопросов – и оставьте в покое. И точка! Не нужно больше ничего говорить.
Вот Рози взбирается на спину собаки. Я хочу сказать обычное «не лезь на спину собаки», но делаю паузу и думаю: что будет, если она залезет на Манго? И говорю Рози: «Если ты заберешься ей на спину, сделаешь ей больно» или даже «Ой, Рози! Ты делаешь собаке больно».
После нескольких дней (или недель) освоения метода предупреждения о последствиях попробуйте заменить на другие инструменты и приказы с запретами. Можете превратить сообщение о последствиях в вопрос: «Рози, ты мучаешь собаку?», «Кто плохо обращается с собакой?». Можете строго заглянуть ребенку в глаза, чтобы выразить недовольство поведением. Или же просто уйти и проигнорировать его.
Если действительно хотите изменить стиль общения с детьми, проведите эксперимент. Обычным утром или вечером достаньте свой смартфон, установите его на кухонную полку, если собираетесь вместе готовить, или на стол, если собираетесь ужинать. Затем включите диктофон и записывайте так долго, чтобы и вы, и дети о телефоне забыли. На следующий день прослушайте, что получилось.
Что бросается в глаза (в уши) в первую очередь? Вы без умолку говорите? Бывают ли моменты тишины и спокойствия? Вы постоянно командуете? Сколько раз вы предоставили ребенку право выбора или спросили, чего он хочет? Сколько раз вы сказали «не делай» или «делай»? Действительно ли эти команды необходимы? Дети вас слушают? А вы их?
Как уже упоминала, однажды я провела этот эксперимент случайно. А послушав запись – расплакалась. Я поняла, что всё время говорю и совсем не слушаю Рози. А полагала, что слушаю. Но на самом деле я не относилась серьезно к ее словам и мыслям. И она была невероятно этим расстроена (как была бы и я – и любой – на ее месте).
Научитесь искусству игнорирования. Существуют ли у вашего ребенка вредные поведенческие привычки, от которых хотелось бы избавиться? Может быть, он ноет и канючит или чрезмерно требователен? Или, возможно, плохое обращается с собакой или швыряется вилкой за обедом. Попробуйте этот подход в течение одной-двух недель, и я уверена, что количество подобного сократится – и в перспективе до нуля. Каждый раз, когда ребенок демонстрирует нежелательное поведение, сделайте следующее:
• сохраняйте нейтральное выражение лица, не вздрагивайте и ни на что не реагируйте; притворитесь, будто вы его вовсе не слышите и не видите; бесстрастно взгляните вдаль над головой ребенка или в сторону от него;
• уходите. Просто развернитесь и идите, пока не исчезнете из поля зрения ребенка.
Послушайте, это не обидит ребенка и не ранит его чувства. Вы на нём не срываетесь, не наказываете, не бросаете наедине с потребностями. Вы просто не реагируете на его проступки эмоционально. Оставаясь невозмутимы, вы максимально красноречиво показываете, что вас подобное поведение совершенно не интересует.
Во многих культурах родители полностью – и по-настоящему – игнорируют плохое поведение. На ребенка не смотрят, с ним не разговаривают и вообще не подают никаких признаков того, что его проступки как-то заботят. Игнорируя, родители транслируют огромное количество информации о его поведении – в частности, что оно не ценится в этой семье.
Однажды в среду, когда я приехала забрать Рози из сада, она сказала:
– Я хочу есть, мама, – плаксивым тоненьким голоском.
– Я тоже. Но у меня нет с собой ничего. Так что давай зайдем в магазин и перекусим по дороге домой, – ласково ответила я.
Хорошее предложение, не правда ли?
Однако на Рози оно не производит ни малейшего впечатления, и она начинает всё больше ныть и капризничать.
– Но я хочу есть. Мама, я голодная, – повторяет она до тех пор, пока не заходится в плаче.
Случись это несколькими месяцами ранее, я бы разразилась целым потоком разъяснений («Я тебя слышу. Ты голодна. Но у меня сейчас нет еды»), которые в конечном итоге вылились бы в напряжение и гнев («Что я только что сказала? Мы можем зайти в магазин и перекусить по пути домой. У меня нет еды!» – и так далее). Но сейчас у меня под рукой инструмент игнорирования. И в данный момент я и вправду ничего не могу сделать, чтобы ее накормить. Так что у нее нет выбора. Она останется голодной и будет ждать. Поэтому я с абсолютно нейтральным выражением лица смотрю поверх дочки вдаль (как это делала Элизабет) и веду себя так, будто Рози не существует. Сажусь на велосипед и отъезжаю от детского сада, а Рози – на багажнике – всё продолжает плакать. Но знаете что? Примерно через 15 секунд она успокаивается. Полностью. Она смирилась со своим дискомфортом и смогла обуздать эмоции – и всё это проделала сама.
При этом я избежала жарких дискуссий и переговоров, способных легко перерасти в спор и истерику. Я превратила потенциальную битву в возможность для Рози успокоиться. Вместо того чтобы накалять обстановку, я снизила градус напряжения. А Рози попутно укрепила свою исполнительную функцию.
• Чтобы изменить поведение детей, американские родители склонны полагаться на устные инструкции и разъяснения. Но зачастую слова – наименее эффективный способ общения с детьми, особенно с малышами.
• Детские эмоции отражают наши эмоции.
– Если хотите, чтобы ребенок успокоился, ведите себя тихо и мягко. Говорите мало или не произносите слов совсем (особенно будоражащих).
– Если же хотите, чтобы ребенок был шумным и активным, будьте энергичными сами. Много говорите.
• Команды и нотации часто вызывают противостояние, препирательства и включают в порочный круг гнева.
• Вырваться из порочного круга гнева и противостояния мы можем только при помощи невербальных инструментов или помогая ребенку думать.
• Укрощение истерик. Истерика отступит, если отреагируем на ребенка спокойно. В следующий раз, когда случится эмоциональный всплеск, сохраняйте спокойствие и попробуйте один из следующих инструментов:
– Спокойствие. Будучи максимально умиротворены, молча встаньте рядом с ребенком и покажите ему, что вы рядом и поддерживаете.
– Прикосновение. Протяните руку и осторожно коснитесь плеча или руки ребенка. Иногда чтобы успокоиться, ему достаточно мягкого, спокойного касания.
– Трепет. Помогите ребенку заменить гнев эмоцией трепета. Посмотрите вокруг и найдите что-нибудь красивое. Скажите ребенку спокойно и мягко: «Ого, какая же красивая сегодня луна! Видишь?»
– Прочь из дома. Если ребенок всё еще не успокаивается, выведите (или вынесите) его на свежий воздух.
• Изменение поведения и передача ценностей. Вместо бесконечных «нельзя», «не надо», «нет» побуждайте ребенка подумать и разбираться в том, как правильно себя вести, с помощью следующих методов:
– Взгляд и мимика. Подумайте обо всём, что хотите высказать непослушному ребенку, и выразите это с помощью лица. Широко откройте глаза, сморщите нос или покачайте головой. Затем направьте свой острый взгляд на ребенка.
– Предупреждение о последствиях. Спокойно объясните ребенку, к чему приведет его поведение (например: «Ты упадешь и поранишься»), а затем отойдите.
– Вопросы. Вместо команд или инструкций спросите у ребенка, на ком лежит ответственность за этот беспредел: например, «Кто плохо обращается с Фредди?» – если ребенок бьет брата, или «Кто ведет себя неуважительно?» – если ребенок поступает хамски.
– Больше обязанностей. Если ребенок плохо себя ведет, дайте ему задание. Например, пригласите капризничающего карапуза помочь приготовить обед.
– Действие. Прекратите упрашивать ребенка выполнить задание – просто сделайте это сами. Малыш последует вашему примеру.