Говоря об охотниках-собирателях типа хадзабе, журналисты часто используют слова «редкий» и «последний». Но эти прилагательные создают неправильное впечатление. Во-первых, в настоящее время во всём мире живут, вероятно, миллионы охотников-собирателей. В 2000 году антропологи подсчитали, что их около 5 миллионов (2). Эти сообщества занимают огромную часть территории Земли. Они охотятся на варанов по всей Западной Австралии. Выслеживают карибу в арктической тундре. А в Индии, где проживает почти пятая часть всех охотников-собирателей, они собирают дикий мед и лекарственные растения.
В 1995 году археолог Роберт Келли обобщил западные знания о сообществах собирателей (3). В результате получилась книга «Образ жизни охотников-собирателей», в которой описано немалое количество культур по всей планете, в том числе более десятка на территории, которую мы сейчас называем Соединенными Штатами. Не так давно охотники-собиратели управляли обширными областями Северной Америки: от шошонов и кайова в Скалистых горах до кри[69] на Среднем Западе.
На самом деле прямо сейчас, когда я пишу эти строки, я нахожусь на полуострове, что около 200 лет назад принадлежал группе умелых охотников-собирателей – рамайтуш-олоне (4). Они ловили рыбу в заливе, собирали желуди в дубовых лесах и мидии на побережье. Это были коренные жители Сан-Франциско. Затем, в конце XVIII века, прибыли испанские миссионеры, и почти все туземные семьи погибли от болезней или голода.
Книга Роберта как нельзя лучше иллюстрирует не только то, насколько широко культуры охотников-собирателей «распространены» по планете, но и насколько удивительно разнообразны сейчас, были в прошлом и будут в будущем. Некоторые группы охотников-собирателей в основном занимаются охотой или рыболовством, другие – собирательством. Одни живут большими оседлыми группами, другие – маленькими кочевыми лагерями. У многих есть системы моральных принципов, основанные на равенстве всех, у других всё иначе. В некоторых культурах обычно рождается много детей, другие же семьи больше напоминают нашу с Мэттом и растят одного-двух детей. И на самом деле все культуры охотников-собирателей зарабатывают на жизнь не только охотой, собирательством и рыбной ловлей. «Читатель должен знать, что многие из этих “охотников-собирателей” часть своей пищи выращивают, торгуют с земледельцами ради получения сельхозпродукции или участвуют в денежной экономике, – пишет Роберт и вопрошает: – Так есть ли вообще они – подлинные охотники-собиратели?!» (5)
Ко всему прочему, ни одна из этих культур не является «цельной», «нетронутой» или «отрезанной» от остального мира. Каждая культура общается и торгует с другими, близкими и далекими. Каждая учит и учится у других. Все культуры взаимоувязаны и объединены.
Не являются исключением и проживающие на севере Танзании хадзабе (6). Тысячи лет они живут в обширной, размером с Род-Айленд, редколесной саванне вокруг огромного соленого озера. Всё это время они охотятся на животных – на крупных (жирафы, бегемоты, канны[70]) и мелких (кролики, дикие кошки, маленькие антилопы, белки, мыши). Они похищают свежее мясо у пирующих львов («легкая добыча»), собирают с деревьев мед («золото жизни»), выкапывают корнеплоды и перекусывают терпкими хрустящими плодами баобабов. Они живут в куполообразных хижинах из веток и травы, которые женщины могут легко построить часа за два.
Другими словами, хадзабе живут так же, как в течение многих тысяч лет жили их предки. Но не потому что изолированы или не подвергались воздействию другого образа жизни, а потому что верят: их способ существования оптимален для суровых природных условий, в которых они живут (7). И это правда: хадзабе как народ довольно успешны в течение очень продолжительного времени. Зачем же чинить то, что не сломано?
Хадзабе добились своего успеха во многом благодаря их давним отношениям с землей. Жители Запада назвали бы их «экологичными». Семьи живут в гармонии с окружающими растениями и животными, чтобы все они могли сосуществовать и процветать тысячелетями. Это отношения, основанные на минимальном вмешательстве и уважении, а не на контроле и преобразованиях, которые так любят жители Запада[71]. Эколог Робин Уолл Киммерер назвала такой подход к жизни «экономикой дарения». Земля дает семьям хадзабе дикдиков, бабуинов и корнеплоды, а хадзабе отвечают на эти дары ответственностью перед землей – они заботятся о ней и сохраняют. Это отношения взаимности и партнерства. Они двунаправленные.
В своей блестящей книге «Плетение сладкой травы» Робин пишет: «В экономике дарения дары небезвозмездны. Суть дарения в том, что оно закладывает модель отношений. Валюта экономики дарения – это обмен <…> В экономике дарения к любой ценности прилагается целый набор обязанностей» (8).
Другими словами, дарение течет в обоих направлениях: от земли к людям – и вновь к земле. И обязанности тоже. Предполагается, что часть каждого подарка земли люди возвращают.
За то короткое время, проведенное с семьями хадзабе, я наблюдаю экономику дарения повсюду – в том, как они обращаются с животными, на которых охотятся, как делятся каждым собранным растением, как практически не производят мусора. Я также вижу экономику дарения в их отношениях с детьми. Родители не стремятся с контролировать и доминировать, чтобы как можно быстрее превратить детей в некий идеал. Скорее они сосредотачиваются на взаимном одаривании. Родитель постоянно дарит ребенку любовь, товарищеские отношения и пищу, а взамен ожидает исполнения «набора обязанностей». Родители и дети живут вместе, с минимальным вмешательством в дела друг друга и во взаимном уважении; на основе взаимности они любят и находят общий язык. В своей неуклюжей западной манере я придумала девиз для этого стиля отношений: вы занимаетесь своими делами, а я – своими, и мы всегда будем стараться друг другу помочь.
Отношениях хадзабе с детьми устроены по принципу экономики дарения.
Такой способ общения с детьми (и отношения к ним) не является уникальной разработкой хадзабе. Похожее отыщется в очень многих сообществах охотников-собирателей, да и у других коренных народов. Но именно это общее и делает подобный подход к воспитанию таким замечательным и важным – значит, он пережил тысячи лет (а то и десятки тысяч) и, судя по всему, является универсальным. Подобный стиль, как мы узнаем, подходит умственным и физическим потребностям детей так же, как идеально сшитая перчатка руке. Или даже лучше: как подходят друг другу детальки в традиционной японской столярной технике.
Но давайте же вернемся к охоте в Танзании, где я получила свой первый урок этого универсального подхода к воспитанию. Мы с Рози плетемся метрах в 400 позади Таа и его друзей, и я не понимаю, как их возможно догнать, особенно везя на спине Рози. Я начинаю беспокоиться, что мы можем заблудиться в саванне. Рози вот-вот разразится слезами.
– Мама, мне неудобно. Ой! Ой! Я хочу идти пешком, – жалуется она.
Просто отпустите ее. Она может идти впереди, а вы просто следуйте за ней. Она справится.
– Хорошо. Слезай, – говорю я, опускаясь на колени. – Держи меня за руку.
Я хватаю Рози за запястье, и мы бросаемся догонять парней. Держу ее крепко и помогаю карабкаться по камням. Нагибаю ее голову вниз, чтобы она не поранилась о колючие ветки. Несколько раз кричу: «Осторожно, шипы!» Тяну ее, чтобы шла быстрее. В какой-то момент мне кажется, что я буквально тащу ее через кусты – как упрямую собаку на поводке.
Она начинает плакать, и я думаю, что нам нужно просто сдаться и вернуться в лагерь. Я подзываю переводчика Дэвида, чтобы он вернулся и помог. У него две дочери, одной из них 4. Дэвид сразу же замечает мою проблему. И, не раздумывая, с лёту выдает совет по воспитанию, включающий в себя так много из того, чему меня учат папы и мамы на протяжении всей этой поездки, и так хорошо описывающий стиль воспитания, основанный на подарках.
– Отпустите ее руку. Просто отпустите ее, – говорит Дэвид немного раздраженно. – Она может идти впереди, а вы просто следуйте за ней. Она справится.
– Правда? Вы в самом деле так считаете? – с сомнением спрашиваю.
– Да, с ней всё будет в порядке, – заверяет он.
– Хорошо… Но не думаю, что…
Прежде чем успеваю закончить, Рози уносится прочь, перепрыгивая через валуны, как ловкий детеныш бабуина.
Дэвид не ошибся. Как только я «отпускаю» Рози, она отлично проводит эту охоту, оставаясь на ногах еще три часа. В этот момент я воочию вижу, чем даже небольшая автономия может обернуться для ребенка и его отношений с матерью.
Глава 14Самые уверенные дети в мире
На третий день в Танзании я встречаю малышку, которая показывает, насколько самостоятельными и добрыми могут быть дети, даже если они еще совсем крохи. Она заставляет меня и задуматься, не слишком ли я вмешиваюсь в жизнь Рози и не делаю ли ее этим еще более беспокойной и властолюбивой?
Мы с Рози уже несколько суток живем в палатке неподалеку от семей хадзабе. И мы уже улавливаем местный повседневный ритм жизни – спокойный темп, задаваемый в основном двумя элементами: огнем и дружбой.
Каждый день начинается одинаково. Перед самым рассветом, когда небо становится молочно-серым, полным дрейфующих звезд, Таа проходит мимо нашей палатки, взбирается на ближайшее дерево и рубит сук размером с меня. Он приносит его к кругу из камней и разжигает утренний костер.
Воздух невероятно холоден. Еще чуть-чуть – и пойдет пар изо рта. И нас с Рози так и подмывает остаться в тепле спальных мешков. Но через несколько минут к Таа у костра присоединяются еще несколько человек. Их тихая беседа выманивает из палатки.
– Давай же, Рози, – говорю я, выталкивая нас из спальников. – Пойдем послушаем, о чём они говорят.
Помогаю Рози надеть свитер, и мы направляемся к огненному кругу под одним из самых величественных деревьев, которые я когда-либо видела.
Каждое утро примерно в течение часа под этим огромным тысячелетним баобабом сидят отцы. Древнее дерево размером с 2-этажный дом – совершенное чудо природы. Оно похоже на гигантскую свечу, установленную на склоне холма. Его гладкая темно-бордовая кора словно стекает, как горячий плавящийся воск. А с кроны, как с распростертых рук, свисают зеленые бархатистые коробочки – милостивый подарок народу хадзабе. Плоды и семена баобаба, богатые витаминами и жирами, круглый год обеспечивают людей большей частью необходимых калорий – большей, чем любое другое растение или животное.
Я люблю это дерево. Сижу под ним, ощущая тепло огня на лице и пальцах, и мне кажется, что дерево меня обнимает. Рядом, закутавшись в красное клетчатое одеяло, Рози жует сдобную булочку, припрятанную мной во время нашего полета. Один из молодых людей, Има, подходит к костру с заброшенным на спину маленьким пушистым существом – даром ранней охоты. Животное похоже на помесь енота и домашнего кота[72]. Мужчины вместе снимают с него шкуру, разделывают, а затем готовят на огне. Все едят мясо и бросают обрезки нескольким нетерпеливым собакам, которые уже прибежали на запах и бездельничают у костра.
С нашего места на холме открывается захватывающий вид на распростертую внизу долину с полями зеленого лука и сверкающим соленым озером. Прекрасное место для того, чтобы растить детей! Одно лишь пребывание в подобной обстановке каждое утро должно быть полезно для психического здоровья. Темп жизни тоже великолепный. В течение дня мамы и папы в какой-то момент прерывают свои занятия и просто около часа сидят вместе или тихо отдыхают порознь. Интересно, почему же я ежеминутно испытываю потребность говорить или что-то делать?
Ниже по склону я замечаю бредущую по тропе фигурку: это маленькая девочка. Ее голова то появляется, то исчезает, пока она перебирается через гряду валунов. Когда она подходит ближе, я вижу, что она сгорбилась и что-то несет на спине.
Малышка с короткими черными волосами и тонкими чертами лица выглядит лет на пять-шесть. На ней красная флиска, серые шлепанцы и юбка в черно-белую полоску, по рисунку абсолютно идентичная шортам Таа. На ее плечах расписанная коричневыми и оранжевыми цветами детская переноска. Оттуда выглядывает младенец месяцев шести от роду.
– Это моя дочь, – переводит Дэвида слова Таа. Я спрашиваю Таа, как ее зовут.
– Это Бели. Младенец тоже мой, – говорит Таа, указывая на спину дочери. Ага, думаю я, она несет младшего братика.
Бели садится у костра между мной и отцом. Вблизи я понимаю, что уже видела ее раньше. Последние несколько дней она болталась неподалеку от меня и Рози, наблюдая за нами. Она никогда не решалась подойти ближе, чем на полтора метра, но было видно, что ей очень интересно. Она не могла отвести от Рози глаз.
Сегодня она выглядит смелее, будто хочет поговорить и узнать о нас побольше. Я предлагаю ей одну из булочек с самолета. Угощайся, говорю. Бели медленно берет булочку, смотрит на нее, а затем, не раздумывая, отламывает кусочек и осторожно кладет в рот младшему брату. Ребенок смотрит на меня и улыбается.
Ух ты, думаю я, какая щедрость. В следующие 5 минут Бели скармливает младенцу всю булочку, не оставляя себе ни кусочка. Никто не просил ее поделиться. Это исключительно ее собственная инициатива. И этот добровольный акт доброты со стороны такого маленького человека поражает настолько, что наворачиваются слезы. А как бы на ее месте поступила Рози? А я сама-то смогла бы сделать то же в ее возрасте или даже сейчас?
В то время я еще не подозреваю, что это только самое начало пути познания доброты и уважения, принятых у хадзабе.
Дни хадзабе начинаются с огня – им же и заканчиваются. Каждый вечер, сразу после захода солнца, Таа и другие мужчины вновь собираются под баобабом, чтобы поболтать, рассказать истории и спеть песни. Сегодня небо такое черное и чистое, что нам даже виден Млечный путь, белыми небрежными мазками расписавший небо на юго-востоке.
Один из молодых людей, лет двадцати с небольшим, приносит зезе – сделанный из тыквы струнный инструмент – и начинает учить нас песне на языке хадзабе. В песне рассказывается история о павиане, навещающем женщин в лагере, пока мужчины на охоте. Хадза – один из немногих последних языков на земле, где встречаются так называемые «щелкающие согласные», или кликсы[73]. В хадза есть три отчетливых кликса, которые в речи модифицируются тремя способами, – то есть всего 9 разных щелкающих звуков, для меня звучащих примерно одинаково (напоминая стук копыт лошади, бредущей по дороге). Так что я с трудом справляюсь даже с одной строчкой из песни под зезе, а вот у Рози, кажется, с этим проблем не возникает, и она во весь голос поет под баобабом.
Затем один из молодых пап по имени Пуиупуиу («» – это щелчки) решает дать нам с Рози имена хадза. Пу•иупу•иу лишь слегка за 20, но он уже просто замечательный родитель. Почти каждый день и большинство вечеров он проводит, обнимая и прижимая к себе годовалого первенца. Пу•иупу•иу нежно разговаривает с младенцем, поглаживает его и часами поет ему у костра. И мальчику это очень нравится! Кажется, им совсем не скучно просто сидеть и проводить время вместе – и никакой iPad не нужен.
Пуиупуиу указывает на Рози и, покачивая своего мальчика на ноге, говорит:
– Она Ток’око. Ток’око – маленькая дикая кошка, – поясняет. – Потому что она всегда носится по лагерю, как маленькая кошка.
И вопит так же, думаю я. Имя удачное.
Затем Пуиупуиу поворачивается ко мне и улыбается.
– А ты – Хон!о!око.
– Как? – смеюсь я.
– Хон!о!око, – снова и снова повторяет он, чтобы я смогла одолеть фонетическое звучание имени, – Хон!о!око, Хон!о!око, Хон!о!око.
Восклицательные знаки – это громкие хлопающие звуки. И в конце твердое, громкое «око». Но я и понятия не имею, как на практике издавать подобные звуки с помощью рта и языка. Каждый раз, когда пытаюсь это сделать, все мужчины находят это забавным. И разражаются смехом.
Затем некоторые вновь затягивают песню, и вот мы снова и снова поем про бабуина, улыбаясь и кивая головой. Всё это кажется необычайно радостным. Я начинаю понимать, что (оказывается) всё, что нужно для прекрасного вечера, – это костер, несколько любимых песен и друзья, которых вы знаете как свои пять пальцев.
Наконец, пение и смех стихают, и я спрашиваю Пуиупуиу, что значит имя Хон!о!око.
– Это означает «погоди-ка», – говорит Пуиупуиу, улыбаясь и показывая свои идеально ровные белые и блестящие зубы.
– «Погоди-ка?» Но почему? – спрашиваю я.
В этот момент Пуиупуиу и переводчик Дэвид заводят долгий, бурный диалог о моём новом имени, обильно жестикулируя и выразительно двигая лицом. Затем все вокруг хохочут. Некоторые даже начинают от радости петь. Что-то мне подсказывает, что предметом шутки являюсь я.
– «Погоди-ка» – это название акации, – улыбается Дэвид. – Ты такую видела: это деревья с большими шипами на ветвях. Их называют «погоди-ка», потому что, если ты зацепился, всё, что нужно сделать, чтобы освободиться, – немного подождать.
– Так меня назвали в честь акации? – говорю я, чувствуя себя довольно польщенной. Акации – очень красивые деревья.
– Да, – смеется Дэвид. – Потому что во время охоты акация постоянно хватала твой свитер. Так что твое имя – Погоди-ка. Нужно немного подождать – и будешь свободна.
Хм, думаю я, во время охоты мы с Рози очень сильно отстали от остальных. Как же они узнали, что я постоянно цеплялась за шипы? Неужели кто-то за мной наблюдал, а я этого даже не осознавала?
У меня складывается впечатление, что с помощью этого имени мужчины пытаются меня чему-то научить, что оно символизирует нечто большее, чем просто задержку во время охоты. Я улыбаюсь и смеюсь, но теперь передо мной стоит новая задача: разобраться, почему меня назвали Погоди-ка.
На следующее утро мы с Рози просыпаемся немного позднее. Солнце, уже возвышающееся над горами на востоке, быстро согревает прохладный воздух. Нас окутывает аромат костра.
Спускаемся с холма к семейным хижинам и встречаем нескольких мам, готовящихся собирать корнеплоды. Все они в завязанных вокруг шеи красивых платьях-саронгах всевозможных расцветок: синих с желтыми цветами, красных с золотыми листьями и в сине-красную клетку.
Вначале мы сидим у костра, немного болтаем – куда спешить? Корнеплоды никуда не денутся. Как я вскоре увижу, необходимый объем корешков женщины способны собрать примерно за один-два часа.
Затем – без особого предупреждения – несколько женщин встают, стряхивают пылинки с юбок саронгов и направляются к зарослям. Я беру Рози за руку и следую за дамами. Оглядываюсь через правое плечо – и угадайте-ка, кто пытается нас догнать? Малышка Бели. Ребенка за ее спиной больше нет. И я не вижу с нами ее маму. Хм, интересно, думаю я, она здесь совсем одна?
Мы идем минут 15, пока одна из женщин, Квачача, не останавливается и не указывает на маленькую дырочку в земле, не больше 25-центовика.
– Посмотрите-ка сюда! – зовет Квачача, подсобрав длинную красную юбку и опустившись на колени рядом с ямкой.
Квачача – молодая мама лет 20 с небольшим, и у нее самая элегантная осанка из всех, которые я когда-либо видела. С головы до пят ее тело прямое, как стрела. Оказывается, она еще и потрясающий охотник.
С помощью метровой палки Квачача начинает копать вокруг ямки. В воздух взлетает коричневая почва. Бели пристально за ней наблюдает. Вскоре Квачача проделывает траншею сантиметров в 60. Останавливается, показывает что-то жестами другой женщине, затем снова принимается копать, но уже перпендикулярно первой траншее, создавая в земле Г-образный ровчик. Я совершенно запуталась. Что делает Квачача?
Вдруг на краю траншеи появляется белая нить, торчащая из коричневой земли. Квачача перестает копать, дергает за нитку – и вытаскивает белую мышку!
– ЧТООООО?! – в полнейшем шоке кричу я.
Я ожидала, возможно, что ниточка окажется корешком клубня, но уж никак не мышиным хвостом.
– Как ты, черт возьми, поняла, что она там? – наивно и восхищенно спрашиваю я. Вытащить мышь из-под земли было одним из самых фантастических трюков, которые я когда-либо наблюдала. Квачача передает мышь Бели и как ни в чем не бывало уходит.
Тем временем остальные женщины переместились под соседнее дерево и выкапывают клубни острыми деревянными палками. Рядом растет груда красных штук, похожих на картошку. Одна женщина протягивает мне палку и указывает на глубокую траншею в земле. Я принимаю приглашение, опускаюсь на колени и пытаюсь имитировать их движения. Мамы рассчитывают, что с работой им будут помогать все, даже не слишком приспособленная к подобному труду журналистка.
Я оглядываюсь в поисках Бели и вижу, что она взяла на себя заботу о 3 малышах, увязавшихся за группой от лагеря. У одного карапуза не застегиваются липучки, и она чинит его кеды. Другого малыша щекочет носом, чтобы тот не плакал. Потом кормит всех их обедом: берет клубень, чистит и протягивает детям. Идет и собирает несколько коробочек баобаба, складывает на землю, поднимает камень размером с дыню и, замахиваясь из-за головы, разбивает им один из зеленых бархатистых плодов. Бац! Коробочка раскалывается, обнажается белая мякоть. Бели вручает часть фрукта малышам. Затем подходит и протягивает остальное нам с Рози. Белые кусочки по консистенции похожи на сублимированное мороженое для астронавтов, а на вкус терпкие, как 7Up.
Боже, девочка. Какая же ты сильная. И какая ответственная!
Через несколько дней мы с Рози снова встречаемся с женщинами. На этот раз идем за водой к реке. Поход непростой. Предстоит пройти около 3 км по каменистой крутой местности. Почти все младенцы и малыши остаются в лагере со старшими женщинами, потому что будут обузой. На обратном пути женщины будут нести на головах ведра с водой – килограммов 11 каждое: задача не из простых, даже если на спине нет ребенка.
Рози отправляется с нами, но она уже так измучена физической нагрузкой всех последних дней, что бо́льшую часть времени проводит на моей спине, скуля и жалуясь: «Мама, когда же мы, наконец, туда доберемся?», «Мама, сколько еще это будет продолжаться?».
Малышку Бели же нельзя назвать утомленной. Она привязывает к спине пустую бутылку из-под воды, еще одну протягивает Рози, чтобы та несла тоже, а затем вместе с женщинами направляется к реке. И снова ни ее мамы, ни папы с нами нет. Предоставленная самой себе, Бели излучает независимость и упорство.
Примерно через час похода мы видим внизу речное ущелье. Спускаемся по крутому склону, пересекаем высохшее русло и наконец подходим к водопою. Девушки начинают наполнять ведра пресной водой. Бели и Рози помогают. Но минут 5 спустя я замечаю, что дочка Таа отделяется от группы и карабкается на утес на краю речного ущелья. Он очень крутой и метров 30 в высоту.
Ага! Наконец-то она играет и валяет дурака. Делает что-то просто для удовольствия.
Однако же нет.
На вершине утеса баобаб. Бели подходит к дереву и начинает собирать питательные коробочки, бросая добычу в гигантскую серебристую миску.
Она не играет. Она добывает пищу!
Когда мы вернулись домой, несколько женщин открыли коробочки баобаба, вытащили семена и камнями растерли их в белый порошок. Потом развели его водой, перемешали до густоты в кремовую кашицу и раздали всем в маленьких чашках из тыквы. Это обед. Я делаю глоток, и вкус просто замечательный – терпкий, освежающий. К тому же это невероятно питательно.
Я смотрю на малышку Бели. Она сидит рядом на валуне, выставив стройные ноги и скрестив щиколотки. Выражение ее лица спокойное, тело расслаблено. Благодаря ее смекалке и инициативе у нас есть эта вкусная и питательная каша; крошка взобралась на утес, чтобы в одиночку собрать плоды. В этот момент я понимаю, насколько Бели замечательная. Она не просто заботится о себе и опекает малышей. Она помогает накормить весь лагерь и вносит огромный вклад в жизнь своего сообщества. В ее возрасте западные малыши только начинают в детский сад ходить, а Белли уже возвращает подарки, которые преподносят ей родители. И похоже, ей не в тягость вся эта ответственность. Наоборот – будто придает бодрости, уверенности и уравновешенности.
Как же мамы и папы-хадзабе обучили ее так сотрудничать? Затем я вспоминаю данное мне здесь имя. Погоди-ка. А может быть, папы, сделав меня Погоди-кой, на самом деле пытаются кое-что объяснить относительно моих методов воспитания? И мне нужно подождать не легкого отцепления от шипа акации – а подождать как маме?
TEAM-элемент № 3Древнее противоядие от беспокойства и стресса
В Танзании я постоянно удивляюсь тому, сколько свободы, по всей видимости, предоставляется здесь малышам. Кажется, что дети всех возрастов идут куда хотят, делают всё что захотят, и говорят всё что думают.
На этом фоне жизнь Рози выглядит ограниченной жесткими рамками, а то и вовсе лишенной свободы. Она проводит дни в квартире или в школе; постоянно находится под пристальным вниманием – моим, Мэтта, учителей; и при этом получает постоянные инструкции.
Дети-хадзабе свободны даже на уровне эмоций. Если ребенку требуется закатить истерику, ничего страшного. Никто не бросается утихомиривать, никто не требует успокоиться, никто не говорит ему, как он должен себя чувствовать. В конце концов его утешат – родитель или другой ребенок, – но без особого рвения.
Родители предоставляют свободу даже самым крошечным. Вот Тетите. Ей полтора года, и она одна из самых симпатичных малышек, которых я встречала. У нее большие круглые глаза, пухлые щеки херувима и озорная улыбка. Покачивая кукольным платьем в желтую клетку, Тетите марширует по лагерю и ведет себя как подросток. Если большой ребенок что-то берет у нее из рук, она с криком выхватывает это обратно. Без сомнения, Тетите – полноправный член сообщества, самостоятельно определяющий свой распорядок дня[74].
Однажды днем Бели отводит нас с Рози на смотровую площадку, расположенную на склоне горы примерно в полукилометре от лагеря. Мы карабкаемся по валунам, и Рози несколько раз чуть не падает. Когда же забираемся, это оказывается так высоко, что меня слегка мутит. Затем я смотрю вниз, и… Кто, по-вашему, в полном одиночестве стоит у подножия скалы? Тетите! Она самостоятельно проделала весь этот путь. Но как же ей позволено так далеко уходить в полном одиночестве? (Однако, как оказалось, она была совсем не одна.)
Жизнь Рози выглядит жестко ограниченной, а то и вовсе лишенной свободы. Она проводит дни в квартире или в школе; постоянно находится под пристальным вниманием и при этом непрерывно получает инструкции. А дети-хадзабе – даже самые крошечные – свободны и физически, и деятельно, и даже на уровне эмоций.
Изначально я полагаю, что Тетите и другие дети-хадзабе обладают «независимостью» – в очень большом количестве. Но после пристальных наблюдений и внимательных вслушиваний я понимаю, что ошиблась. Дело не в независимости; дети-хадзабе обладают кое-чем гораздо более ценным.
Как правило, в сообществах охотников-собирателей высоко ценится право человека принимать собственные решения, то есть право на самоопределение (1). Они считают, что контролировать другого вредно. Эта идея – краеугольный камень их системы убеждений. И воспитания.
Так что детям здесь позволено ежеминутно принимать решения относительно собственных действий и строить свои планы. Никакого потока предложений помощи, никаких команд и нотаций. Родители не ощущают вездесущей потребности «занимать» ребенка. Они просто уверены, что он способен – и будет – во всём разбираться сам. Зачем мешать?
«Решение о том, что должен делать другой человек, независимо от его возраста, выходит за рамки диапазона моделей поведения екуана, – пишет Жан Ледлофф об индейском племени из Венесуэлы (2). – Воля ребенка – его движущая сила».
По факту охотники-собиратели идут на всё, чтобы не указывать детям (или взрослым), что тем делать. Это не означает, что родители не обращают внимания на детей или не заботятся о том, чем малыши заняты. Вовсе нет! Всё совсем наоборот. Родитель – или другой опекун – несомненно, наблюдает[75]. Просто там в целом воспитывают детей иначе: исходя из убеждения, что дети лучше знают, как им учиться и расти. Так что всё, что говорят родители, в большинстве случаев ребенку только мешает.
«Таким образом, годовалый ребенок способен в течение часа прекрасно занимать себя сам, делая всё, что только пожелает, – говорит психолог Сюзанна Гаскинс; на протяжении нескольких десятков лет она занималась исследованиями в поселениях майя (3). – Родитель или другой опекун следят, чтобы малыш был в безопасности. Но не стимулируют его. В его жизнь вообще никто не вмешивается. Родители уважают право этого годовалого ребенка на личную жизнь, а их задача – просто помочь сделать ее чуть легче».
У проживающих на юге Африки охотников-собирателей кунг слова «обучение» и «преподавание» совпадают («н!гаро»). Так что родители, наблюдая, как ребенок пытается с чем-то разобраться, часто говорят – в дословном переводе: «Он преподает себе / учится» (4). И зачем прерывать обучение?
Позвольте детям делать то, что им нравится. Не вмешивайтесь. Оставьте их в покое.
Для супермам и суперпап-хадзабе контроль как метод воспитания почти под запретом. Из всех занятий мира они выберут «указывать ребенку, что ему делать» в самую последнюю очередь.
Этот же подход настолько силен среди охотников-собирателей баяка из Центральной Африки, что взрослые могут даже остановить и пристыдить родителя, который, как им кажется, пытается контролировать ребенка. «Это был один из немногих случаев, когда мы видели, как другие родители вмешиваются в воспитание чужих детей, – говорит психолог Шейна Лью-Леви (5). – Если поведение ребенка действительно пытаются изменить и заставить делать то, чего тот не хочет, другой родитель скажет: “Позвольте ребенку делать то, что ему нравится. Не вмешивайтесь. Оставьте его в покое”». (Вы помните, что именно это сказал мне Дэвид во время первой охоты с папами-хадзабе?)
В одном исследовании Шейна подсчитала, сколько команд родители дают детям каждый час (6). Результаты рисуют яркую картину того, как выглядит воспитание охотников-собирателей. Шейна 9 часов наблюдала взрослых и детей в их домах и по соседству. Она отслеживала, сколько раз детям давали задание (например, «Иди и разожги огонь», «Подержи чашку с водой», «Иди помой руки»), делали замечание, объясняли принцип работы чего-то или хвалили их. (Потому что, если подумать, похвала – тоже способ контролировать ребенка.)
Угадайте, сколько команд в среднем родители-баяки отдавали в час? Три. То есть остальные 57 минут они хранят молчание. Вдобавок более половины этих команд были просьбы помочь взрослым или сообществу. Таким образом, родители прибегают к наставлению тогда, когда это помогает передать ценность сотрудничества.
Когда родителям действительно нужно напомнить о правиле или повлиять на действия ребенка, они делают это тонко, опосредованно и сводя к минимуму возможность конфликта. Ребенку позволяют сохранять ощущение собственной значимости, чтобы он не чувствовал, что его контролируют или подавляют. Родитель использует вопросы, загадки и предупреждает о последствиях. Он также может изменить собственное поведение (уйти от дерущегося ребенка, а не уговаривать его прекратить драться), изменить окружающую обстановку (если ребенок не умеет разумно пользоваться планшетом, убрать девайс из комнаты, а не запрещать его трогать) или молча помочь справиться с небезопасной ситуацией (встать рядом с ребенком, пока тот карабкается по стене, и подстраховать его, а не умолять слезть).
Эта политика «не играть в босса» очень сильно влияет на взаимоотношения ребенка с родителями. Во-первых, сразу снижается количество конфликтов – и весьма существенно.
Как-то днем у костра Таа и Бели служат прекрасной иллюстрацией к только что сказанному. Я наблюдаю, как отец и дочь безмятежно проводят вместе около двух часов: Таа точит стрелу для завтрашней охоты, а Бели следит за его работой. Иногда они беседуют, но в основном молчат. Они мирно сосуществуют. Целых 2 часа ни один из них не пытается командовать. Никто никому не указывает, что делать, а что нет. Кажется, они во всём следуют этому простому правилу: ты контролируешь себя, а я буду контролировать себя.
В результате у них не возникает ссор. В их общении нет той напряженности и беспокойства, что присутствуют между мной и Рози. Да им просто нравится общество друг друга.
Наблюдение за Таа и Бели позволяет трезво взглянуть на то, как веду себя я по отношению к Рози и как без конца провоцирую этим конфликты. Вернувшись в свою палатку, пока Рози спит, пытаюсь прикинуть, смогла бы я провести с ней хоть раз 2 часа подряд, не указывая. Ну а 10 минут?.. Не это ли источник нашего взаимного напряжения?
Каждый раз, говоря Рози, что ей нужно делать, разве я в каком-то смысле не выискиваю повод для ссоры?
По сравнению с другими американскими мамашами я считаю себя довольно сдержанной. Мы с Мэттом пытаемся дать Рози значительную свободу. Несомненно, независимость и самодостаточность я ценю и хочу видеть эти качества в дочке. Но на фоне мам-хадзабе и майя я – придирчивая зануда. Хотя нет, слишком мягко. Я просто душная диктаторша. Да, мои намерения достойны восхищения: пытаюсь научить Рози быть хорошим человеком и делать всё правильно. Но теперь я задаюсь вопросом: а не приводит ли в действительности этот стиль воспитания к прямо противоположному? Не делает ли он ребенка навязчивее, капризнее и зависимее?
Когда родителям действительно нужно напомнить о правиле или повлиять на действия ребенка, они делают это тонко и опосредованно. Наставление появляется только тогда, когда необходимо передать ценность сотрудничества. Такая политика «не играть в босса» существенно снижает число конфликтов.
Наблюдая за родителями-хадзабе в деле, я понимаю, что постоянно отдаю команды. Фактически весь мой день как родителя состоит в постоянном поиске команд. Рози, посмотри на огонь. Не забирайся на скалы слишком высоко. Перестань размахивать палкой. Не ешь слишком много кексов. Вытри лицо. Остановись на пешеходном переходе. Я даже говорю Рози, что ей надо говорить (Скажи: «спасибо!»), как распоряжаться своим телом (Не соси большой палец) и какие эмоции испытывать (Перестань плакать. Перестань злиться). Я командую, не только когда она нарушает правила или плохо себя ведет, но и когда просто пытается помочь или принять участие в общем деле. И чтобы обезопасить ее (и иметь возможность продолжать контролировать), я постоянно слежу, чтобы она была зафиксирована в крошечном пространстве в несколько квадратных метров вокруг меня. Рози, слезай со стены. Рози, не беги по тротуару. Рози, Рози, Рози, Рози. Нескончаемый поток распоряжений.
Вернувшись в Сан-Франциско, я подсчитала, сколько команд отдаю Рози. Мне пришлось остановить эксперимент даже раньше, чем истекли на таймере 60 минут, потому что уже на 10-й я насчитала примерно одну-две команды в минуту – то есть более сотни команд в час.
Даже если предоставляю Рози «выбор» (или задаю ей хочешь-вопросы), я всё еще в некотором смысле ограничиваю ее опыт, направляя ее внимание или управляя поведением. Я по-прежнему пытаюсь ее контролировать.
За всё время, пока мы были в Танзании и в Мексике, я ни разу не слышала, чтобы родители-хадзабе или майя спрашивали ребенка: «Хочешь?..» И уж точно никогда не предлагали им сделать «выбор». А я делаю это всё время.
Почему? Зачем необходимо так жестко контролировать Рози? Чтобы направить и сузить ее жизненный путь? В Танзании я задаюсь этим вопросом каждый вечер, поглаживая дочку по спине, пока она засыпает в палатке. И прихожу к простому выводу: очевидно, я полагаю, что именно этим и занимается хороший родитель. Мне кажется, что чем больше всего говорю Рози – и чем больше ее наставляю, – тем лучше я как мама. Я верю, что все эти команды уберегут от опасности и научат быть уважительным и добрым человеком.
Но действительно ли мои команды полезны? Или имеют обратный эффект? Вспомните нашу формулу обучения ребенка: практика, пример, признание. Когда я без конца командую, в чём практикуется Рози и какой пример я ей подаю?
Предоставление детям огромной свободы и независимости, должно быть, дорого обходится, не так ли? Это не только ставит под угрозу их безопасность. Если позволить детям ежеминутно решать, чем заниматься, то как они узнают, чем заниматься надо? Так что нет, я отдаю команды не только для того, чтобы послушать свой голос. Если я перестану четко указывать и предупреждать Рози о последствиях ее действий, не вырастет ли она самовлюбленной паршивкой?
Как написал один психолог, детская свобода представляется «рецептом катастрофы <…> для производства избалованных, капризных детей, из которых вырастают избалованные и капризные взрослые» (7). Вспомните Веруку Солт из книги «Чарли и шоколадная фабрика»: «Хочу золотого гуся, и хочу его прямо сейчас!»
Но в Танзании я ни разу не увидела ни единого случая поведения, хоть отдаленно напомнившего бы о Веруке. На Юкатане тоже, кстати. Да что уж: в обоих местах я видела совершенно обратное. Местные дети гораздо меньше хнычут, капризничают и кричат, чем западные. Они внимательны к окружающим, стремятся помогать друзьям и семье, уверены в себе, пытливы и предприимчивы.
Я далеко не первая, кто заметил подобный парадокс. О нём писали многие антропологи, психологи и журналисты. Писательница Элизабет Маршалл Томас, живя с охотниками-собирателями джухоан в пустыне Калахари, красноречиво подытожила эту мысль: «Свободные от разочарований или беспокойства… дети-джухоан были мечтой любого родителя. Никакая культура не смогла вырастить лучших, более умных, более симпатичных и более уверенных в себе детей» (8).
Так что же получается? Почему жизнь без наказаний и правил у хадзабе приводит к появлению уверенных в себе детей, а в нашей культуре ее связывают с избалованностью и эгоизмом?
Ответ явно простым не будет. Ребенок подобен бутылке вина – ее содержимое зависит не только от того, что делает винодел (т. е. родитель) во время процесса ферментации (т. е. воспитания), но и от среды, в которой выращивается виноград (т. е. ценностей сообщества). Тем не менее один фактор кажется особенно важным для воспитания уверенных в себе и добрых детей: юные хадзабе не просто свободны и независимы; им предоставлена автономия. А это существенно меняет дело.
Я выросла в маленьком поселке, расположенном между Голубым хребтом и пригородами округа Колумбия. В общем у меня было типичное американское детство (включая все сопутствующие конфликты и гнев). В этой местности конных ранчо и кукурузных полей мы жили на обсаженной деревьями улице, которая заканчивалась тупиком. Дети носились туда-сюда по черной мостовой маленькими «байкерскими бандами», а подростки играли в агрессивный футбол прямо у нас во дворе. Если я была не в школе, жизнь вращалась вокруг одного – приключений. Летом я просыпалась, съедала миску хлопьев, залезала в шорты, сделанные из обрезанных джинсов, и вылетала на улицу. И мне это очень нравилось! Я любила обследовать ручей за нашим домом, часто босиком и в купальнике. Если мы, дети, хотели есть, то шли через коровье пастбище к ближайшему круглосуточному магазинчику и покупали самые большие хот-доги.
Мама не знала, где я бродила с утра, пока не приходило время ужинать. И казалось, что ее это никогда особо не заботило. Она никогда не приглашала, стоило мне вернуться, помогать разбирать сумки с продуктами или складывать белье. И я сама уж точно не искала способов включиться в дела. Сидя на обочине возле продуктового магазина и жуя хот-дог, я ни разу не подумала о том, чтобы захватить молока или хлопьев на завтрак. Я была независима – о да. Но я не была автономна. По крайней мере, точно не так, как Бели.
Автономию и независимость легко спутать. Перед написанием этой книги я определенно думала, что это одно и то же. Но на самом деле это две концепции с принципиально разными значениями. Именно это различие поможет понять, как родители из числа охотников-собирателей воспитывают столь самостоятельных и добрых детей. Оно также будет ключом к самой сути стиля воспитания, не предполагающего контроля, но построенного на таком сотрудничестве с ребенком, которое делает отношения гладкими, убирая из них всякую тревожность.
Разница между автономией и независимостью состоит в наличии связи. Независимость – это отсутствие потребности в посторонних влияниях. Независимый ребенок живет как одинокая планета. Он разобщён со всем сущим. У него нет обязательств перед семьей или сообществом. Впрочем, семья и сообщество ничего от ребенка и не ожидают. Независимость – это бродячий городской кот, который не подчиняется никому, кроме самого себя, или 10-летняя Микаэлин, разгуливающая босиком у ручья в жаркий летний день.
И это точно не Бели из Танзании и не Анжела с Юкатана.
Дети-хадзабе и майя имеют огромное количество обязательств по отношению ко многим – старым, молодым, родным, близким, далеким (и ко всем остальным) – и со всеми ними связаны. И эти связи активны почти в каждый момент жизни. Даже когда дети катаются на велосипедах по деревне или карабкаются по валунам далеко от дома, переживая такие же приключения, что и я, они по-прежнему едины со своими семьями и сообществами, они – их важная часть. Эти дети – не одинокие планеты. Они принадлежат Солнечной системе, вращаются друг относительно друга и приобретают устойчивость от взаимной гравитации.
Разница между автономией и независимостью состоит в наличии связи. Независимость – это отсутствие потребности в посторонних влияниях. Автономия – это огромное количество обязательств по отношению ко многим и крепкая с ними связь, которая не прерывается ни на мгновение.
Связи, что ласково опутывают детей и единят с их миром, бывают двух форм и могут проявляться как ответственность перед окружающими или как невидимая страховочная сетка. Начнем с первого.
Если дети-хадзабе выходят поиграть или гуляют по лагерю, они свободны. В этом нет никаких сомнений. Но родители добавляют в эту свободу один важный ингредиент – ожидание, что ребенок поможет семье.
Я замечаю эти ожидания всё время, пока мы общаемся с Бели. Во-первых, ее часто зовут на помощь мамы и бабушки. Они дают ей небольшие поручения, подобные тем, о которых мы узнали в предыдущем разделе. «Бели, сходи за миской», – говорит одна из бабушек, намолов семена баобаба камнем. «Бели, принеси малыша», – зовет мама, если ее младенец начинает плакать или пришла пора его кормить. Каждый раз, когда приходит время отправиться в лес, мама или старшая сестра просит Бели что-нибудь понести (дрова, бутылку с водой), собрать (например, стручки баобаба) или о ком-нибудь позаботиться (например, о Тетите). И всякий раз, садясь за стол, они ожидают, что Бели не просто поделится своей едой с младшими, а сделает это первым делом. (Фактически мамы и папы в сообществе приучали к этому Бели с младенчества, используя формулу «практика-пример-признание».)
Практически каждый раз, занимаясь определенным делом, женщины просят Бели помочь и внести свою лепточку. Они не отдают много команд – может быть, одну-две в час (то есть ноль по сравнению с моей сотней). Иногда мамы вообще ничего не говорят, а просто обеспечивают связь Бели с группой, чтобы своими действиями девочка вносила вклад в общее дело. Например, когда мы идем собирать корнеплоды, одна из мам протягивает Бели палку для копания. В другой раз дает подержать ребенка. Или указывает в сторону ведра, чтобы та наполнила его водой. Бели всегда рада помочь и гордится своим вкладом.
Даже если она играет вдали от лагеря и не находится рядом со взрослыми, она всё равно предана группе и готова прийти на помощь. Как? Присматривая за Тетите и другими крохами. Родители научили Бели заботиться о младших, и Бели серьезно относится к этой работе. Помните, как Тетите увязалась за нами к валунам? Я не видела ее, пока ей не понадобилась помощь. А Бели, оказалось, всё время следила за малышкой. Когда я едва заметила Тетите, Бели уже спускалась вниз по камням, чтобы подстраховать девочку.
Несколько дней наблюдая, как ведут себя с Бели женщины-хадзабе, я поняла, как легко добиться того, чтобы дети помогали с заданиями, и как я всё усложняла. Я слишком перемудрила.
Во-первых, я давала Рози слишком сложные задания – «Убери в гостиной», «Сложи белье», «Приди помоги с посудой». Будет намного лучше попросить ее выполнить очень-очень маленькую подзадачку из той работы, что я уже делаю: «Поставь эту книгу на полку» – и передать ей книгу; «Закинь эту рубашку в ящик» – и протянуть рубашку; «Положи миску в посудомоечную машину» – и вручить миску. Если команды будут настолько простыми, Рози вряд ли будет им сопротивляться и с большей долей вероятности справится.
Свои поручения я также оформляла излишне цветистым, неуместным языком. Рози, не могла бы ты помочь мне убрать со стола? Рози, не соблаговолишь ли отнести своему отцу чашку горячего кофе? Зачем это делать, если я могу после ужина просто вручить грязную тарелку Рози и сказать: «Отнеси ее на кухню». Или кивнуть на чашку с кофе: «Отдай папе». И всё! Так просто. Так ясно. И гораздо больше шансов на успех.
По словам психолога Шейны Лью-Леви, внедряя такие просьбы в повседневную жизнь, родители учат детей ориентировать свою деятельность и внимание на других. Дети учатся следить за тем, что нужно другим людям, а затем вскакивать и по мере сил помогать. И попутно учатся принимать собственные решения. И всё это в недавящей атмосфере преобладающего ожидания того, что каждый подключается к общему делу и вносит свой вклад: «Итак, дети и взрослые действуют самостоятельно. Никто никому не говорит, что делать. Но в конце дня все приносят свою добычу в группу. Вы делитесь едой. Вы думаете о группе» (9)[76].
Такой подход является действительно прекрасным способом воспитания, потому что дает ребенку то, к чему он так стремится и в чём нуждается: свободу и работу в команде.
Я всегда считала свободу и совместный труд несовместимыми, но при таком подходе к воспитанию эти две идеи уравновешивают и раскрывают преимущества друг друга. Это можно сравнить с идеально спелым персиком. Когда вы его надкусываете, рот наполняется сладостью. Но, как отмечает в своей книге шеф-повар Самин Носрат, в персике есть и еще один элемент – терпкость, которая уравновешивает сладость (11). Именно такое сочетание и делает персик таким невероятно вкусным.
То же самое и с воспитанием добрых детей. Свобода (сладость) сама по себе может породить эгоистов. Но добавьте щепотку работы в команде (терпкости) – и ребенок наполнится великодушием и уверенностью в себе. Станет идеальным персиком.
Как-то за ужином дома в Сан-Франциско Рози красноречиво характеризует этот стиль воспитания:
– Все делают, что хотят, но при этом должны быть добрыми, щедрыми и отзывчивыми.
Родители-майя и хадзабе не просто позволяют детям убегать из дома, чтобы потом, скрестив пальцы, надеяться, что ничего не случится. Вместо этого они создают некую структуру, чтобы обезопасить отпрысков. Я называю ее невидимой страховочной сеткой, потому что ребенок не догадывается о ее существовании, пока ему не понадобится помощь.
Прежде всего родители в этих культурах редко оставляют малышей совершенно одних. На мой западный взгляд, дети казались обособленными, одинокими, но, присмотревшись, я поняла, что это совсем не так. Как однажды сказала о Чане-Каяле психолог и антрополог Сюзанна Гаскинс, «кто-то всегда наблюдает». Вам кажется, что вы одни, но люди всё видят.
«В моём представлении родители-майя (или дети постарше) лишь ждут момента, чтобы оказать помощь, а затем предоставляют ее настолько грамотно и незаметно, что младший ребенок может даже не понять, что помощь уже пришла» (12).
То же самое относится и к родителям-хадзабе, особенно к отцам. В Танзании мне постоянно кажется, что я в лесу одна – либо занимаюсь «своими делами», либо просто отдыхаю от Рози, – пока вдруг один из пап не появляется на дереве в полутора метрах от меня или не пробегает мимо по близлежащей тропе. Ух ты, думаю я. Откуда он знает, что я именно здесь?
Когда возвращаюсь в лагерь, этот папа говорит что-то такое, из чего становится понятно, что он всё это время меня охранял. Даже когда мы в самом начале отправились на охоту с Таа и его друзьями, я считала, что мы с Рози так сильно отстали от группы, что никто не видит, что мы делаем. Какое заблуждение! В течение всей охоты Таа незаметно возвращался назад, чтобы убедиться, что мы не заблудились. Просто он делал это так тихо, что я его даже не замечала. А ведь именно благодаря его «невидимой страховочной сетке» я и получила свое прозвище Погоди-ка (Хон!о!око).
Хотя, если подумать, Таа способен выслеживать в лесу диких кошек и импал[77]. Так что приглядеть за Ток’око и ее немолодой матерью для него, вероятно, проблем не составляет.
Если же родители не могут «присмотреть» сами, они заручаются помощью детей постарше. Как только те начинают ходить, их учат заботиться о младенцах. И поэтому к возрасту Бели (то есть к 5–6 годам) они становятся очень способными воспитателями. Знают, как обеспечить безопасность малышей, как кормить и успокаивать, если те плачут. В то же время о них самих заботятся еще более старшие дети – и так выстраивается прекрасная иерархия любви и поддержки. Подростки помогают младшим детям, младшие помогают малышам, и все вместе помогают младенцам.
Иногда родители даже отправляют старшего ребенка (или другого взрослого) незаметно следовать за младшим, пока тот впервые пытается выполнить какое-либо поручение самостоятельно. Дозорный остается вне поля зрения, поэтому малыш будет чувствовать, что справился со своим заданием сам. На Юкатане Мария рассказала, что использует эту стратегию, когда ее дети впервые учатся ходить за продуктами в одиночку (13).
– Алекса [в то время ей 4] всегда хочет сходить в магазин одна. Я отпускаю ее, но затем отправляю одну из сестер следовать за ней, потому что боюсь, что она заблудится.
Таким образом, предоставить детям автономию не значит принести в жертву их безопасность. Это значит остаться в тени и не отсвечивать, не мешать. Это значит наблюдать на расстоянии, чтобы ребенок мог исследовать мир и учиться самостоятельно. И если он попадает в опасность – реальную, – броситься на помощь.
Детям всех возрастов автономия дарит кучу преимуществ. Многочисленные исследования говорят, что именно она-то и помогает успешно развиваться множеству желательных качеств, включая напористость, долгосрочную мотивацию, независимость, уверенность и хорошую исполнительную функцию, – то есть всему тому, что я вижу в Бели. У детей постарше автономия связывается с лучшей успеваемостью в школе, повышением шансов на успех в карьере и снижением риска злоупотребления наркотиками и алкоголем. «Подобно физическим упражнениям и сну, она полезна практически для всего», – пишут нейропсихолог Уильям Стиксруд и педагог Нед Джонсон в книге «Самостоятельные дети» (14).
По сути, делая шаг назад, немного выжидая (Погоди-ка) и позволяя Рози управляться с миром в одиночку, я передаю ей несколько важных посланий. Говорю, что она толковая и самодостаточная, что способна сама решать проблемы и что может справиться с тем, что преподносит ей жизнь. Вернитесь к формуле. Позволяя Рози действовать самостоятельно, я даю ей возможность практиковать самостоятельность и независимость. И подаю пример уважения к окружающим.
Предоставить детям автономию не значит принести в жертву их безопасность. Это значит остаться в тени и не отсвечивать, не мешать. Это значит наблюдать на расстоянии, чтобы ребенок мог исследовать мир и учиться самостоятельно. И если он попадает в опасность – реальную, – броситься на помощь.
С другой стороны, если постоянно приказываю и направляю действия, я подрываю ее уверенность в себе, даже когда пытаюсь помочь (15). Даю возможность практиковать зависимость и неуверенность в себе. И подаю пример властного, требовательного поведения.
Но у моей властности есть и еще один недостаток: она замедляет развитие Рози – физическое и психологическое. В семьях хадзабе заметили, как автономия влияет на детей. «Поскольку мы даем детям так много свободы и они с раннего возраста участвуют во всех видах деятельности, то становятся независимыми намного раньше, чем в большинстве других обществ», – поясняли старейшины в книге «Хадзабе: в свете миллиона огней» (16).
Если детям не хватает автономии, они часто чувствуют себя не властными над своей жизнью. «Многие [американские] дети постоянно так себя ощущают», – пишут Билл и Нед в «Самостоятельных детях» (17). Это вызывает стресс, со временем он становится хроническим, а значит, может превратиться в тревогу и депрессию. Авторы утверждают, что отсутствие автономии, вероятно, является ключевой причиной высокой распространенности тревожности и депрессии среди американских детей и подростков.
Нам, в западной культуре, не очень хорошо получается предоставлять детям автономию. Нам кажется, что мы это делаем. Что пытаемся. Но вообще-то многие дети практически не играют роли в собственной повседневной жизни. Мы устанавливаем для них строгий распорядок дня и следим за тем, чтобы взрослые контролировали каждый момент. И в итоге не только руководим их жизнью, но и копаемся в мелочах. И в процессе подвергаем их ужасному стрессу и создаем напряжение в наших с ними отношениях.
Автономия является «противоядием от этого стресса», пишут Билл и Нед (18). Потому что, если вы чувствуете, что способны влиять на текущую ситуацию и общее направление своего бытия, стресс снижается, мозг расслабляется, и жизнь становится легче.
«Самый большой подарок, который родители могут сделать детям, – это возможность принимать собственные решения, – говорит психолог Холли Шиффрин (19). – Родители, слишком активно “помогающие” детям, выбиваются из сил и не дают им возможности подготовиться к взрослой жизни».
Другими словами, мамаша Микаэлин, вам нужно «немного подождать», прежде чем соберетесь инструктировать, направлять или командовать. Просто немного подождать. Потому что Рози в высшей степени способна обучаться и самостоятельно определять правильное поведение. И даже часто удивляет тем, что может делать.
Подведем итог. Есть 2 основных способа, с помощью которых мы можем помочь ребенку повысить самостоятельность, одновременно снизив противостояние и сопротивление:
• уменьшить количество команд и других устных обращений (вопросов, просьб, возможностей выбора);
• укрепить самооценку, обучая справляться с препятствиями и опасностями, что, в свою очередь, тоже позволит сократить количество команд.
Попробуйте отдавать только три команды в час. Возьмите телефон и установите таймер на 20 минут – за это время ограничьтесь одной словесной командой. Не поддавайтесь желанию что-нибудь сказать ребенку: что и как делать, что и как есть, говорить, думать, выбирать. Исключите и вопросы о том, чего хочет ребенок или что ему нужно. Если абсолютно необходимо изменить поведение, делайте это без помощи слов; используйте действия или мимику. От всего сердца постарайтесь оставить ребенка в покое, даже если он «нарушит правила» или сделает то, с чем невозможно смириться. Помните, это всего на 20 минут.
Если ребенок попадает в ситуацию, которая кажется небезопасной, немного подождите и посмотрите, не сможет ли он справиться сам. Если точно нет – подойдите и устраните физическую опасность или переместите ребенка.
Когда таймер сработает, оцените самочувствие всех сторон. Стали ли вы более расслабленной и спокойной? Спало ли напряжение у ребенка? Уменьшилось ли количество конфликтов?
Совместите это упражнение с любой деятельностью, которая вызывает стресс и столкновения – сборы в школу, подготовка ко сну. В итоге ребенок может выглядеть или вести себя не так, как вы хотите. Он может отправиться на уроки со спутанными волосами или в неподходящей обуви, но польза для психологического здоровья семьи намного перевесит эти мелкие неурядицы.
Как только освоитесь с 20 минутами, попробуйте увеличить время до 40, а затем и до часа. Примерно через месяц посмотрите, замечаете ли изменения в поведении ребенка и его отношениях с вами? Как дела с детской уверенностью и общим количеством конфликтов?
Перестаньте быть чревовещателем. Я и не осознавала, до какой степени являюсь чревовещателем Рози, пока не увидела, что родители-хадзабе никогда не отвечают за своих детей и не указывают, что им говорить. Никогда. Ни-ког-да!
А вот я постоянно отвечаю за Рози («Да, Рози любит школу!») или говорю ей, что сказать («Попрощайся, Рози»). Я отнимаю у нее голос.
Поэтому, вернувшись из Танзании, я просто перестала отвечать за дочку или указывать, какими должны быть ее слова (по крайней мере, очень стараюсь). В результате иногда Рози кажется другим грубой. Но я уверена, что она научится и с помощью формулы выработает правильное поведение. И если действительно чувствую, что ей следовало бы выразить благодарность, могу позднее спросить:
– А что бы сделала на твоем месте большая девочка?
Этим и ограничиваюсь.
Если ваш ребенок постарше, позволяйте ему как можно больше говорить – и пусть объемы высказываний увеличиваются с ростом его уверенности и способностей. Позвольте детям делать заказы в ресторанах, организовывать внеклассные мероприятия, разрешать споры с друзьями и, по возможности, обсуждать с учителями и тренерами свои успехи и промахи.
Если ребенок еще не привык справляться с подобными ситуациями самостоятельно, помогите. Заранее объясните, что он способен говорить за себя и что вы ему доверяете, а затем просто находитесь рядом в качестве поддержки, если нужно. Не поддавайтесь желанию перебивать. «В магазине, с инструктором или тренером вы можете даже физически отойти назад и избегать зрительного контакта, чтобы взрослому было ясно, что говорить будет ребенок», – пишет в книге «Как вырастить взрослого» экс-декан Стэнфордского университета Джули Литкотт-Хаймс (20).
По ее словам, если ребенок застенчив, замкнут или у него особые потребности, возможно, придется говорить больше: «Вы знаете своего ребенка лучше всех… Но даже если и говорите за него, помните: вы – не он. Вы не можете говорить за него буквально – только передавать то, что он на самом деле сказал. Например: “Жасмин сказала, что чувствует…” или “Джордан сказал, что его интересует…”» (21).
Автономия – противоядие от стресса и напряжения. Если вы чувствуете, что способны влиять на текущую ситуацию и общее направление своего бытия, тревога снижается, мозг расслабляется, и жизнь становится легче.
В любых обстоятельствах позвольте ребенку взять на себя инициативу и показать, с какими разговорами он может справиться сам (22). Не поддавайтесь желанию прерывать, несмотря ни на что, даже если он делает ошибки или упускает ключевые моменты. Подождите немного, прежде чем говорить. «Однажды вашим детям придется вести эти разговоры самостоятельно», – напоминает Джули. Так пусть практикуются уже сейчас.
Позвольте детям самим разбираться со своими конфликтами. Родители-инуиты в Арктике снова и снова повторяли этот совет. Если дети спорят между собой – отступите и не встревайте. Вмешательство лишь усугубит спор и помешает им научиться разрешать сложные ситуации. Подключайтесь, только если дети начинают делать друг другу больно (то есть действительно больно). Если один жалуется на другого, кивните и скажите: «Хм» (это звук неопределенного хмыканья). На самом деле дети знают, что делать. Им не нужно еще больше подтверждений своих чувств. Им нужна автономия.
Отбросьте правило. Есть ли что-то, что ваш ребенок действительно хочет делать один, без вашей помощи, но вы всегда увязываетесь за ним или останавливаете? Может быть, это поездка в школу на велосипеде или поход на близлежащий рынок? Возможно, речь идет об использовании кухонного ножа, приготовлении пасты или сосисок на гриле. Послушайте совет Марии с Юкатана: позвольте! И пока дети пробуют, создайте вокруг невидимую страховочную сетку. Если выходят из дома, подождите немного, а затем осторожно и незаметно последуйте за ними (или попросите старшего ребенка). Если хотят воспользоваться ножом или другим опасным инструментом, измените ситуацию так, чтобы свести к минимуму риски. Дайте ребенку то, что легко нарезать (сельдерей, клубнику), предложите тупой нож или позвольте пользоваться острым в течение 30 секунд. Затем замените на тупой. Во всех этих ситуациях цель одна и та же: дать ребенку немного больше свободы и реальной практики в освоении нового навыка.
Обучайте ребенка справляться с опасностями в доме и его окрестностях – или избегать их. В западной культуре мы защищаем от опасностей младенцев, малышей и детей постарше. Закрываем розетки пластиком, держим ножи высоко на полках, а когда малыш ковыляет мимо гриля, кидаемся спасать с воплем «Стой! Подожди! Горячо!». Да, такая бдительность защищает. Но вызывает жуткий стресс. Причем у всех.
Между тем в подавляющем большинстве культур маленькие дети учатся безопасно пользоваться ножами, разжигать огонь, готовить на плите, даже стрелять из лука или метать гарпуны. Конкретные детали тренировки зависят от возраста, личных способностей и уровня опасности занятия. Но идея остается неизменной: используйте формулу! Практика, пример, признание.
Оказывается, детям не терпится научиться всему этому! Им это нравится. Они видят, как родители пользуются ножами, теплом и электричеством, чтобы сделать удивительные вещи: измельчить, приготовить пищу, осветить жилище. Как возможно не захотеть поучаствовать?
Мы учим младенцев выражать жестами слова «молоко» и «хочу добавки», пока они еще не могут говорить. Почему бы не научить их и понятиям «горячий» и «острый», чтобы обезопасить? К тому времени, когда пойдут, они уже будут на пути к пониманию того, чего следует избегать, а с чем – обращаться осторожно. И затем к 3–4 годам, то есть к возрасту Рози, они будут не только понимать, как правильно обходиться с ножом или огнем, но и окажутся готовы освоить эти опасные штуки по-взрослому. И вот как это провернуть для детей разного возраста.
Для младенцев и детей ясельного возраста (ползающих и начинающих ходить)
Давайте возьмем для примера огонь и электричество. Начните учить младенца и малыша, какие предметы в доме (и по соседству) «горячие». Когда включена плита, укажите на нее и скажите что-нибудь вроде: «Горячо!» Затем разыграйте, что произойдет, если к ней прикоснуться: «Ой! Как больно». Укажите на электрическую розетку и скажите то же самое: «Ай! Горячо!»
Затем, если вы или член семьи случайно обожжетесь, покажите ожог ребенку, чтобы продемонстрировать, что произойдет, если не быть осторожным с «горячим». Скажите что-нибудь вроде: «Видишь, что произошло, когда я не был осторожен и коснулся плиты? Ой! Болит».
Если малыш проявляет интерес к инструменту, который представляется слишком для него опасным, поощряйте его наблюдать, как обращаетесь с этой опасностью вы. Затем воспользуйтесь этим интересом, чтобы научить технике безопасности. Например, в 2,5 года Рози прямо влёк огонь, поэтому Мэтт показал, как задуть свечу, как пламя может обжечь, и рассказал всё о том, как работают огнетушитель. Рози в него тут же влюбилась и целую неделю таскала по дому, так что нам пришлось отвести место за обеденным столом для «огненной тушки».
Для маленьких детей (примерно от 3 лет)
Если вы практиковали все шаги, описанные выше, то теперь ребенок полностью понимает, как избежать опасности (но убедитесь в этом наверняка), и теперь может научиться с ней справляться. Покажите, как зажечь конфорку, включить духовку, помешать кипящую воду в кастрюле, перевернуть блин или растопить масло на сковороде. С ножами немного иначе: дайте для начала попробовать зазубренный нож для стейка и позвольте постепенно натренироваться до тупого ножа для очистки овощей. Идея в том, чтобы дать ребенку что-то достаточно острое, чтобы это приносило реальную пользу, но достаточно тупое, чтобы он себе не навредил. Затем наблюдайте, как развиваются навыки. Если ребенок проявляет сноровку и просит попробовать более острый нож – дайте ему попрактиковаться с ним на чём-то, что легко разрезать, – на бананах или небольших огурцах. Главное – не торопите процесс, в этом нет необходимости. Если ребенок пользуется ножом для масла и полностью этим удовлетворен – ну и отлично.
Найдите зоны автономии. Многие американские семьи живут рядом с оживленными улицами, опасными перекрестками и кварталами, заполненными незнакомцами. Тем не менее всё еще можно найти места, где дети могут иметь (почти) полную автономию, а родители – возможность расслабиться (практикуя новое правило «трёх команд в час»).
В каждой зоне автономии пользуйтесь одной и той же стратегией: научите ребенка справляться с любыми опасностями вокруг или избегать их, чтобы не приходилось постоянно давать инструкции. Сделать это можно в три этапа:
• Определите опасности. Вначале ходите рядом с ребенком, пока он знакомится с окружением. Будьте невидимой страховочной сеткой. Следите за любыми опасностями – крутыми обрывами, лужами с водой, острыми предметами. Мысленно составьте их каталог. Не нужно указывать на них специально, если ребенок их не замечает или не проявляет к ним никакого интереса. Привлекая внимание к опасности, вы напрашиваетесь на неприятности.
• Отстранитесь. Сядьте где-нибудь, достаньте книгу (или работу) и расслабьтесь. Позвольте ребенку исследовать мир самостоятельно. Ведите счет своим командам и отдавайте не больше трёх в час.
• Протяните невидимую страховочную сетку. Если ребенок приближается к одной из опасностей, наблюдайте внимательнее. Чем больше времени он проводит рядом с опасностью, тем пристальнее ваш взгляд. Но не поддавайтесь желанию подбежать или выкрикнуть предостережение. Ждите и наблюдайте. Если ребенок не на шутку заинтересовался этим опасным объектом, расслабленно подойдите и расскажите о нём подробнее. Например, если это что-то острое, мягко и спокойно произнесите: «Острый. Ой. Будет больно». Если ребенок уже знает об опасности, напомните о последствиях: «Ты порежешься. Ой, если наступишь, будет очень больно ножке». Если же ребенок всё еще не готов понять, осторожно возьмите его за руку и уведите подальше. Попробуйте повторить урок в другой день.
Старайтесь, чтобы дети проводили в зоне автономии минимум 3 часа в неделю, и постепенно доведите это время до нескольких часов каждый день, используя часы после школы и выходные.
Но как найти хорошую зону автономии? Для малышей и маленьких детей ищите большие открытые пространства. Так вам будет легко наблюдать с достаточного расстояния и не придется ходить по пятам. Отлично подойдут такие места:
• парки с открытыми пространствами;
• игровые площадки (мне нравятся площадки с песком или мягким покрытием для защиты от падений);
• пляжи (можете быстро научить ребенка избегать водоема);
• общественные сады;
• лужайки;
• школьные дворы;
• собачьи площадки;
• ваш дом и двор (или веранда в городе).
Для детей постарше отличными зонами автономии станут общественные бассейны и клубы. Стремитесь, чтобы оставлять детей в этих (и из списка выше) местах дольше и забирать позднее. Учите детей заботиться о себе и о младших. Попросите следить за малышами и обеспечивать их безопасность.
Научите ребенка справляться с любыми опасностями вокруг или избегать их, чтобы не приходилось постоянно давать инструкции. Старайтесь, чтобы дети проводили в зоне автономии минимум 3 часа в неделю, и постепенно доведите это время до нескольких часов каждый день.
Сделайте зоной автономии свой район. Возраст ребенка, для которого это будет оптимально, зависит от самого района, ребенка и наличия страховочной сетки (т. е. старших братьев и сестер, способных понаблюдать за малышами). При этом детям никогда не рано начать знакомиться с тем, что находится неподалеку от дома. Учите малышей переходить оживленные улицы, следить за движением и узнавать о других опасностях по соседству. Пусть они как можно больше играют во дворе, а вы наблюдайте с крыльца или из окна. Постепенно увеличивайте расстояние, которое детям можно проходить в одиночку или под наблюдением издалека. Увеличьте невидимую страховочную сетку, распространив ее на соседей:
• Познакомьте с ними ребенка. Подходят соседи всех возрастов. Пригласите их на ужин, на кофе или на пиво. Попросите детей испечь печенье или приготовить для соседей еду, а затем вместе их угостите. Это занятие также отлично подойдет, чтобы попрактиковаться в щедрости и умении делиться.
• Устройте вечеринку для жителей вашего дома. Встретившись так, соседи знакомятся с местными детьми и с большей вероятностью будут немного приглядывать за ними во время их автономных приключений.
• Поощряйте играть с соседскими детьми. Зовите их в гости или посмотреть фильм. Подружитесь с их родителями и пригласите на обед. Даже малыш трёх лет может самостоятельно (или с невидимой страховочной сеткой) сбегать к соседу, чтобы поиграть. Как мы узнаем в следующем разделе, соседские дети и их родители могут стать важными помощниками, создавая круг физической и эмоциональной безопасности вокруг детей.
• Как и взрослые, дети и малыши не любят, когда ими командуют. Дети в любом возрасте имеют естественную склонность учиться автономно, без помех.
• Командуя детьми, мы подрываем их уверенность в себе и самодостаточность.
• Предоставляя детям свободу действий и сведя к минимуму команды, мы даем понять, что они независимы и способны решать свои проблемы самостоятельно.
• Лучший способ защитить ребенка от беспокойства и стресса – дать возможность действовать самостоятельно.
• Независимость и автономия – разные понятия.
– Независимый ребенок разобщен с другими и не несет ответственности ни за кого, кроме себя.
– Автономный ребенок сам управляет своими действиями и принимает собственные решения, но при этом постоянно и счастливо связан с семьей и друзьями. От него ожидают помощи, щедрости и доброты. Предполагается, что он будет вносить свой вклад в жизнь группы.
• Обратите внимание на то, как часто вы инструктируете своего ребенка. Достаньте телефон и включите таймер на 20 минут. Подсчитайте, с каким количеством вопросов, комментариев и требований обратитесь к ребенку за это время.
• Переходите на три команды в час. Постарайтесь ограничить устные инструкции до этого количества, особенно во время занятий, вызывающих конфликты и ссоры. Используйте команды, только чтобы научить детей отзывчивости, щедрости и другим обязанностям по отношению к семье.
• Найдите зону автономии. Определите места в городе, где малыши и дети постарше могут практиковать автономию, где сможете наблюдать за ними на расстоянии и минимально вмешиваться. Попробуйте парки и детские площадки с открытыми пространствами, лужайки, пляжи. Принесите журнал или работу и позвольте детям несколько часов поиграть.
• Сделайте зоной автономии свой двор и район. Обучайте ребенка справляться с опасностями, существующими вокруг вашего дома и в окрестностях. Создайте невидимую страховочную сетку, познакомившись с соседями и их детьми.
• Перестаньте быть чревовещателем. Прекратите говорить за ребенка или указывать ему, что он должен сказать. Пусть сам отвечает на заданные вопросы, делает заказ в ресторане, решит, когда следует сказать «пожалуйста» и «спасибо». Постарайтесь, чтобы он вёл все разговоры самостоятельно, включая беседы с учителями, тренерами и другими взрослыми-специалистами.