[7].
В одном из своих альбомов я обнаружила несколько фотографий дочери Марты, Маргариты: она стоит на заднем дворе дома по Андреас-Гофер-штрассе рядом с Тассо, огромным сенбернаром Самуила. На них Маргарите примерно четыре года, она лишь чуть-чуть выше собаки, которую обнимает правой рукой. Девочка одета в традиционный австрийский костюм, дирндль – блузку с корсетом и пышную юбку, который носят в Тироле. К тому времени Маргарита уже хорошо говорила по-немецки и по-французски; кроме того, девочка приохотилась к чтению, а потом, как писал ее биограф, «читала все, что только попадалось ей под руку в доме культурной семьи с интеллектуальными запросами»[8].
Отто, старший сын Софии и Самуила, тогда еще холостой, был врачом по кожным болезням и работал также и в Вене, где у него была большая медицинская практика. В альбомах отца есть фотографии, где он делает вскрытие или посещает больных в палате. Если верить отцу, лечению этих болезней он учился в Париже вместе с Марией Кюри и первым в Австрии стал применять радиотерапию.
Младшие сыновья Софии и Самуила, Эрих, Гуго и Эрвин, представляли собой неразлучное трио. В квартире Софии и Самуила в доме № 13 по Андреас-Гофер-штрассе насчитывалось семь комнат, но не было сада, а задний двор был не лучшим местом для мальчишеских игр: там постоянно то нагружались, то разгружались телеги и грузовики. Поэтому каждый год с наступлением лета Шиндлеры перебирались в большую съемную виллу в деревне Игльс, расположенную на солнечном горном плато выше Инсбрука, у подножия горы Патшеркофель.
Зигфриду Зальцеру принадлежала соседняя вилла «Фихтенгоф», и туда они часто всей семьей ходили в гости. Часто из Линца приезжала семья Эрмины, чтобы тоже насладиться летними днями в Игльсе. Лето в Игльсе стало традицией, сохранявшейся в нескольких поколениях семьи. Внучка Марты, Марианна, совсем недавно рассказывала мне, что она часто бывала там; а когда мои родители в первый раз попробовали жить вместе в Австрии (мне тогда было три года), они тоже предпочли Игльс.
15. Маргарита Зальцер, дочь Марты и Зигфрида, во дворе № 13 по Андреас-Гофер-штрассе, с собакой Самуила, Тассо
Когда Эрих, Гуго и Эрвин стали молодыми людьми, все трое включились в семейный бизнес вместе с Самуилом, ездили в деловые поездки как представители своего отца, посещали гостиницы, таверны и рестораны по всей Западной Австрии и Германии, продавая продукцию Шиндлеров. Скорее всего, они должны были пойти на обязательную военную службу – теоретически с 1868 года все подданные империи мужского пола должны были учиться сражаться за кайзера. На практике призывали не всех. Гуго все же пошел добровольцем в элитный горный полк и прослужил с 1908 по 1912 год. Подозреваю, что на такой выбор сильно повлияла его любовь к горам.
Мои австрийские предки находили в Тирольских горах что-то особое, и это ощущение передалось мне. Помню, когда мне было лет тринадцать, однажды утром я распахнула деревянные ставни в гостиничном номере и вдруг прямо перед собой увидела горы. Всю ночь мы ехали на машине из Англии, и в темноте я не видела предгорий, которые предшествуют этим величественным пикам. То, что я сейчас видела, было совершенно не похоже на абстрактные пирамидки, нарисованные мной в начальной школе. Суровые гиганты неправильной формы властно возвышались над долиной. Я была сражена наповал.
Летом семейство ходило в горы, облачась в длинные платья, шляпы и твидовые костюмы; зимой катались на санях. Разглядывая самые ранние снимки, доставшиеся мне в наследство, я поражаюсь нарядам женщин, в том числе и Марты: все, как одна, в длиннополых пальто, в шляпах с лентами, туго завязанными под подбородком, и в перчатках готовятся съехать по крутому склону на деревянных санях с железными полозьями. Ботинки на них теплые, крепкие, но все равно меня удивляет, до чего не соответствует эта одежда тому, чем они собираются заняться.
На прогулках и вообще на воздухе Шиндлеры запечатлены с собаками и лошадьми. На одной совершенно необычной фотографии, загадку которой я так и не разрешила, мой дед Гуго вроде бы покупает леопарда. Скорее всего, покупка оказалась не из удачных: ни на одной фотографии этого зверя больше нет.
Гуго очень любил горы – и активный образ жизни вообще. Есть множество фотографий, где он сидит на велосипеде и часто рядом с ним собака. На фотографиях подросток Гуго всегда одет в Lederhosen – практичные, можно сказать, вечные кожаные бриджи с подтяжками, незаменимые для лазания по деревьям и горам, тогда столь же привычные в тех местах, как теперь джинсы. На одной из фотографий повзрослевший Гуго стоит на голове в снегу; на другой он, без рубашки, лежит, широко раскинув руки, и явно наслаждается контрастом холодного снега за спиной и теплыми лучами солнца на лице. В горах он чувствует себя как дома, ему явно комфортно.
Мне представляется вполне логичным, что мой дед вместе с братом Эрихом и дядей Леопольдом были членами Немецко-австрийского альпийского клуба (Deutscher und Oesterreichischer Alpenverein). Альпинизм – от нетрудных походов до покорения горных пиков – начал активно развиваться в 1860-х годах. Не думаю, что Самуил был таким уж любителем прогулок; по крайней мере, у меня нет соответствующих фотографий. Зато на них множество мужчин в твидовых или кожаных бриджах, идущих по ледникам или штурмующих горные вершины.
16. Марта с друзьями катается на санках
Совместный Немецко-австрийский альпийский клуб был создан в 1873–1874 годах. Кажется, из всей семьи Леопольд первым вступил в него. Одной из самых значительных фигур в бывшем Немецком альпийском клубе был Иоганн Штадль, торговец из Праги, и возможно, что именно с его помощью Леопольд вступил в него еще до того, как в 1870-х годах переехал в Инсбрук. К 1899 году он уже точно входил в состав клуба; я узнала это, побывав в красивом читальном зале Государственного Тирольского музея (Ferdinandeum), расположенного в Инсбруке. Там хранятся списки членов клуба и отчет за 1908 год с подробными сведениями о Леопольде.
Тонкий серо-зеленый том, с оттиском эдельвейса на обложке, всем своим видом говорил о серьезности этой организации. Альпийский клуб отвечал за содержание горных домиков и троп; он составлял реестры проводников, выдавал карты, проводил тренировки для членов клуба, служил информационным центром по части гор, походов и скалолазания. А кроме всего прочего, проводил балы, лекции и другие мероприятия.
Членство в каком-нибудь клубе было и остается обязательным элементом общественных отношений в крепко спаянных между собой культурах Германии и Австрии. И сегодня едва ли не половина немцев – члены какого-нибудь клуба, чаще всего спортивного, а бывает, что и не одного. Не просто так цитату известного американского актера-комика Граучо Маркса – «Мне все равно, в какой клуб вступать» – мои австрийские друзья встречали с некоторым недоумением. А если вы поищете в англо-немецком словаре перевод слова unclubbable, то одним из первых вариантов будет ungesellig – чуть ли не «антиобщественный».
Саму мысль, что кто-то может не желать участвовать в том, что считается забавным и общественно полезным, оставаться в стороне, быть индивидуалистом, здесь не вполне понимают, а уж ценят совсем невысоко. А для моих предков, строивших новую жизнь в новом для них Инсбруке, необходимость вписаться была главной движущей силой.
Коннектикут, США, 2018 год
«Я помню Вашего отца. Жулик он был и скользкий тип».
Это было первое, что я услышала от Тома Зальцера, когда мы познакомились. С подсказки моего сына-подростка после смерти отца я залезла в интернет в попытке найти следы неизвестных мне родственников. Так я вышла на Тома, высокого, хорошо выглядящего, несмотря на его семьдесят, усатого мужчину. Он приходится внуком Марте и Зигфриду Зальцер, то есть, как и я, правнуком Софии и Самуилу Шиндлер.
Перед встречей мы обменялись несколькими электронными письмами, и вот я, вся на нервах, звоню осторожному Тому, который все удивляется, с чего это вдруг я через столько лет решила наладить с ним контакт. Я объясняю, что решила заняться историей семьи. Том отвечает, что от отца ему досталось множество семейных снимков, которые, возможно, будут мне интересны. И вот я прилетела в Америку, чтобы познакомиться с ним и его женой, Бетти.
Солнечным октябрьским днем я вхожу в его дом в Коннектикуте, и хозяин с порога встречает меня словами, которые я привела в начале главы. Оказывается, Том видел моего отца лишь раз, в пятидесятых годах, когда был еще ребенком, а Курт ездил в гости к своему отцу, Эрвину. Тогда, по словам Тома, Эрвин и Курт разругались вдрызг. Эрвин вышвырнул моего отца из дома и не хотел даже говорить о нем. Подробностей Том не знает. Поэтому я обещаю хорошенько порыться в бумагах Курта, когда вернусь в Англию. Об этой ссоре я никогда ничего не слышала. Впрочем, она была всего лишь одной из многих.
Я сижу в гостиной Тома, и он протягивает мне несколько фотографий, которых я раньше не видела. На одной я вижу Марту в расшитом бисером платье и широкополой шляпе, но куда интереснее для меня оказывается другая. Я впервые вижу сразу всю семью Софии и Самуила. Мы с Томом внимательно рассматриваем наших общих предков, и мало-помалу исчезает неловкость первых минут знакомства. София стоит с левого края, за Самуилом, который сидит вполоборота к камере. Три молодых человека – Гуго, Эрвин и Эрих – выстроились справа, а бабушка Тома, Марта, стоит рядом между Софией и Отто. Все они при параде: женщины в лучших платьях, мужчины в крахмальных воротничках и выходных костюмах.
Самуил держится и чопорно, и настороженно. Патриарху семейства тогда было почти семьдесят: мы с Томом прикидываем, что снимок сделан примерно в 1912 году; Марте и Отто далеко за тридцать, а три младших брата еще молоды. Мы обращаем внимание на композицию: она противоположна обычному семейному портрету, когда женщины сидят, а мужчины стоят позади них. Снимок придает Софии некоторую солидность. По-моему, именно она организовала съемку и велела Самуилу сидеть спокойно.