Сразу же после выстрела Принципа задерживают, допрашивают и отправляют в военную тюрьму старого города-крепости Терезиенштадт на юге Богемии, которая через несколько десятилетий примет совсем других сидельцев. Он несовершеннолетний, а значит, не подлежит смертной казни. До самой своей смерти от туберкулеза в 1917 году он искренне раскаивается только в одном: что убил Софию.
Австро-Венгрия в ужасе от этого убийства, по общему мнению подстроенного государством. Император Франц Иосиф – престарелый, возможно выживший из ума, но точно очень мнительный – усматривает в нем Божье отмщение за морганатический брак Франца Фердинанда и Софии. Этот террористический акт потряс всю Европу. Английская The Times пишет о нем в таких же трагических тонах, что и немецкая Neue Freie Presse. Убийство подтверждает общее мнение о Балканах как о рассаднике нестабильности и варварства. Габсбурги винят во всем Сербию. В Австро-Венгрии не только начальник штаба императорской армии Франц Конрад фон Хетцендорф, но и многие воинственно настроенные политики потом долго прикидывали, как бы им разделаться с Сербией.
Но многие опасаются, и вполне обоснованно, что любая форма наказания легко и быстро может выйти из-под контроля. Не проходит и месяца, как ход событий подтверждает это. 28 июля 1914 года Австро-Венгрия при поддержке Германии объявляет Сербии войну; Сербия обращается за помощью к своему славянскому союзнику – России, у которой были тесные связи с Францией. Германия, боясь оказаться во враждебном франко-русском окружении, делает стратегический упреждающий ход и объявляет войну обоим государствам.
Не мешкая, она захватывает Бельгию, чтобы подобраться к Франции, а Британия, гарант нейтралитета и неприкосновенности Бельгии, бросает Францию на произвол судьбы. Через неделю после объявления войны напряженность между Австро-Венгрией и Сербией перерастает в величайшую в истории Европы войну великих держав.
Через сто один год я оказываюсь в столице Сербии, Белграде. В этом городе-красавце многое напоминает о другой, совсем недавней войне. Я вижу сожженные корабли, стоящие на реке Саве, покинутые дома, изрешеченные пулями стены. Лет примерно двадцать тому назад Сербия снова оказалась государством-изгоем – ее бомбардировало НАТО, терзали этнические чистки, раздирала на части война. У Белградского замка маленькая лавочка торгует сувенирными футболками. На одной из них я вижу нечеткую черно-белую фотографию смутно знакомого мне человека. Я приостанавливаюсь, вглядываюсь и все-таки не узнаю его. Продавщица, предвкушая возможность продажи, гордо изрекает:
– Гаврило Принцип! Борец за свободу!
В истории многое определяет точка зрения…
Летом 1914 года патриотический раж охватил весь континент, не исключая и Инсбрука, где жили Шиндлеры: тирольцы в большинстве своем были очень лояльны Австрии и императору, и лишь немногие сомневались в правильности этих взглядов. Они, ясное дело, всех победят и вернутся домой к Рождеству. Еще меньше было таких, которые, как моя семья, совсем не пострадали бы от последствий войны. Моя прабабушка София и четверо ее сыновей теряли больше, чем другие.
С 1867 года австрийская и венгерская части империи пользовались значительной самостоятельностью в повседневных делах. Однако иностранные и военные дела оставались всецело под контролем империи, а с 1868 года была введена обязательная всесословная воинская повинность, причем каждые несколько лет мужчин призывали на сборы.
Многие военные архивы империи не сохранились, пав жертвой войн или утонув в потоке времени. Однако в военном архиве Вены мне удалось узнать кое-что о своем прадеде и представить себе, каким был молодой красавец в военной форме, которого я вижу на своих фотографиях.
Я узнала, что, когда разразилась война, Гуго Шиндлер уже успел пройти первоначальное обучение и был направлен в один из самых блестящих элитных императорских горных полков со звучным названием Kaiserliche-Königliches Tiroler Landesschützenregiment Nr. 1 – Первый Императорско-королевский Тирольский стрелковый полк. Там же, в архивах, по моей заявке сделали копию его военного билета. Записи в нем сделаны удивительно красивым почерком, но их трудно разобрать из-за множества загадочных сокращений.
Я привезла документ с собой в Инсбрук и задумалась, кто может помочь с расшифровкой. Из записей получалось, что вначале, 14 мая 1909 года, дед записался «добровольно» – и, более того, за свой счет – на одногодичные курсы будущих пехотинцев (unterjäger). В документах есть и отметка, что с этой даты отсчитывался двенадцатилетний срок пребывания в резервистах; при этом он продолжал вести гражданскую жизнь.
До войны полк Гуго был расквартирован между озером Гарда и Доломитовыми Альпами. Идея состояла в том, чтобы солдаты хорошо познакомились с каждым уголком этого региона. Хайнц фон Лишем в книге «Петушиное перо и эдельвейс» (Spielhahnstoss und Edelweiss; это были отличительные знаки полка) утверждает, что в него набирали в основном тирольцев из самых разных слоев общества, которые знали и понимали горы. Фон Лишем пишет, что в высокогорье солдаты и офицеры совершали восхождения, ходили в пешие и лыжные походы, спали рядом друг с другом и становились близкими друзьями, несмотря на различие классов и происхождения.
Судя по записям в военном билете, путь Гуго не был таким уж прямым. Он, кажется, завалил какие-то экзамены за первый год, но сумел сдать тот, который давал ему право стать офицером-резервистом. Он участвовал в маневрах 1910 года. В военном билете указано, с какими районами Альп он был особенно хорошо знаком: Валларса и плато Лавароне. Было особо отмечено, что он умеет плавать, ездить верхом и на велосипеде, хотя не совсем понятно, чем все это могло быть полезно в горных боях.
После перевода в другую часть дела у него пошли лучше. Однако в июне 1910 года командир счел его усердие и интерес к военной службе недостаточными, хотя поведение признал хорошим. Я думаю, Гуго был уязвлен этими комментариями и, так сказать, подтянулся, потому что всего через три месяца командир его отделения отметил «живой» интерес Гуго к военной службе, целеустремленность и трудолюбие; а командир его командира еще больше восхвалял «очень хорошего» курсанта и признал его «годным к службе в горных войсках».
В январе 1911 года Гуго стал кадетом горнострелкового полка. Почти все обучение проходило в южнотирольском Бозене (Больцано), поблизости от Италии. Среди его военных бумаг я обнаружила кое-что касающееся частной жизни: в 1912 году мой дед «холост, располагает частными средствами, финансовые дела в порядке; предприниматель с ежегодным доходом в 3000 крон».
Он обладал «веселым, добродушным характером», пользовался авторитетом и не только по-настоящему интересовался военной службой, активно участвуя в учениях и маневрах своего взвода (Zug), но и был очень хорошим, толковым инструктором по стрельбе. Да, ему, пожалуй, недоставало независимости и инициативы, без которых нет настоящего военачальника, однако под хорошим руководством он мог принести заметную пользу.
Я вчитывалась в эти записи, и вдруг мне стало радостно оттого, что этот общительный, прямой, практичный и надежный человек сумел правильно применить свою любовь к горам и сделался отличным горным стрелком. Они звучали как бы аккомпанементом к фотографиям улыбчивого человека, которого мне не довелось узнать. А еще я призналась себе, что они уравновесили чувство стыда, которое чуть ли не всю жизнь сопровождало меня из-за того, что выделывал его сын, мой отец.
В январе 1914 года, за полгода до начала войны, Гуго был прапорщиком в полку горных стрелков (Landesschützen). Думаю, что два старших его брата, Отто и Эрих, в мирное время тоже проходили какую-то военную подготовку. Самый же младший, Эрвин, сделать этого не успел, потому что началась война. Мне известно, что, когда в конце июня 1914 года объявили мобилизацию, а потом войну Сербии, Эрвин по делам находился в Гамбурге, откуда, тоже по делам, и вовсе собирался ехать в Америку.
Отодвинув в сторону эти планы, он быстро закончил все, что было нужно, и вернулся в Инсбрук. Вместе с Эрихом его призвали в Первый Тирольский Императорский охотничий полк (1. Tiroler Kaiserjägerregiment). Это был один из полков регулярной пехоты, созданный в начале XVIII века и сражавшийся с Наполеоном в начале XIX века.
С началом войны на повестку дня, естественно, встали вопросы идентичности и лояльности. Полк Эриха и Эрвина, а уж тем более тот, где служил Гуго, относился к элите больших, но весьма неоднородных вооруженных сил. Представители всех народов и народностей «лоскутной империи», которых зачастую связывали очень непростые отношения, говорили на пятнадцати языках, и поэтому боеготовность армии и ее готовность выполнять приказы были очень сомнительны.
Немецкоязычные, которых в империи было больше четверти, по умолчанию считавшиеся лояльными, составляли большинство офицеров; хорваты и поляки, каждые по своим причинам, также были верны императору. Стали бы чешские националисты сражаться за Франца Иосифа? Пошли бы боснийцы в бой против сербов, поднялись бы на русских славяне с восточных окраин империи?
Но в верности немецкоговорящего Тироля сомнений почти не было; она выражалась, в частности, в тесной связи между его военными частями и императорской династией. Император Франц Иосиф был почетным командиром (Inhaber) полков императорских егерей (Kaiserjäger). Службой своему императору немецкие евреи, говорившие по-немецки, и Шиндлеры в том числе, помимо всего прочего могли дать отпор критикам и нанести серьезный удар ползучему антисемитизму, который заметно активизировался в предвоенные годы.
Многочисленных членов семьи, имевших отношение к медицине, призывали тоже: ведь понятно, что войне будут нужны все медицинские силы страны. Отто Шиндлер стал «императорско-королевским врачом-ассистентом». В Линце его двоюродного брата, мужа Лили, доктора Эдуарда Блоха, попросили возглавить один из резервных госпиталей на тысячу коек, где Лили помогала бы ему, исполняя обязанности администратора. Когда в войну Марта приезжала в Линц из Вены, то замечала, что ее «дорогая, милая Лильхен выглядит буквально вымотанной; у нее на лице написано, сколько горя и изнурительного труда она переносит»