егенеративным искусством. Впрочем, многое и сохраняется. Штрудель по-прежнему лучший в городе, а главному пекарю Гуго, Йозефу Мосна, в 1937 году ставшему пайщиком заведения, прекрасно работается и с новым боссом.
Гебль быстро проводит ребрендинг кафе. С фасада он убирает фамилию «Шиндлер» и заменяет ее своей «Фр. Гебль»; правда, шрифт и стиль неоновой подсветки остаются точно такими же. Гебль заменяет чашки с логотипом Шиндлеров на дне своими, новыми. Цветовая схема не меняется: кремовый фон с красными и желтыми полосами и, естественно, орлом; но теперь на груди у птицы изображена буква H, а под ним стоит «Кондитерская-кафе Гебля» (Konditorei Café Hiebl).
Гебль – человек сообразительный и хорошо понимает, что главная ценность кафе заключается в его репутации, создававшейся не один год, в знакомых всем особенностях, в том числе и шрифте, только без «дегенеративной» музыки. «Кафе Гебля» – это своеобразный памятник кафе «У Шиндлеров», пусть даже бывшее еврейское заведение стало теперь местом встречи нацистов.
Гуго Шиндлер, находящийся в тюрьме, совершенно не настроен приветствовать эти не разрешенные им перемены. Геблю хватает бестактности обращаться к «своим гостям», когда он открывает кафе под новым названием, и в Гуго, лишившегося всего, это может вызывать только сильнейшее раздражение. Через месяц происходит фактическая кража виллы Шиндлеров. И то и другое – результат махинаций нацистского гауляйтера, выкупившего недвижимость и бизнес по оскорбительно низкой цене.
Прошло восемьдесят лет, и я снова задумываюсь о смысле старого антисемитского плаката с изображением Мария-Терезиен-штрассе, с которой успешно развивающиеся еврейские компании вытесняют своих менее удачливых немецких конкурентов. Местные уроженцы, такие как гауляйтер Гофер и его протеже Франц Гебль, взяли свое всего лишь через несколько месяцев после аншлюса. Нацисты будут теперь жить в доме детства моего отца; нацисты будут собираться в кафе, которое открывали и содержали мои родной и двоюродный деды.
И теперь, когда я беру чашки Гебля с полки в своем кабинете, то все время думаю, кто были люди, пившие из них, и что они делали во времена Третьего рейха.
13Еврей-нацист
Инсбрук, лето 2019 года
Передо мной фотография двоюродного брата Гуго, Эгона Дубски, единственного сына брата Софии, Леопольда. Я обнаружила его в истории евреев Тироля, и относится он ко временам Первой мировой войны. На нем изображен молодой, круглолицый, близорукий, слегка косящий человек. В военной форме Эгону явно неуютно, он стесняется и нервничает; он вовсе не таков, как подтянутый, молодцеватый Гуго, более неловок и скован, чем его двоюродные братья. Я полагаю, что Эгон меньше подготовлен к трудным горным походам, потому что не вижу его ни на одной фотографии, где его отец снят за этим занятием с Гуго и Эрихом: все трое – члены Альпийского клуба.
Именно Леопольд перевез семейство Дубски в Инсбрук из Богемии в 1870-х годах и обучил Шиндлеров всем тонкостям винокурения на своей фабрике по улице Хайлиггайст-штрассе. Его сын, похоже, уродился совершенно другим. Упоминания о нем обрывочны: один историк пишет, что он страдал нервной дрожью и легко поддавался внушению; свидетель по делу о реституции собственности утверждает, что у него «наблюдается некоторая умственная отсталость» (nicht als vollwertig zu nehmen). Мне он почти всегда представляется робким хилым человеком.
Хочется узнать о нем побольше и сравнить судьбу Дубски и их компании в сумрачные тридцатые годы с тем, что происходило в то же время у Шиндлеров. И вот я снова в Инсбрукском земельном архиве. Только теперь мне нужны все материалы о компаниях Дубски.
39. Эгон Дубски в форме кайзеровской армии времен Первой мировой войны
Как только я начинаю их просматривать, то сразу понимаю, что открываю целый пласт семейной истории, о котором отец никогда нам не рассказывал; и вскоре я нахожу причину, почему о дяде Курта, Эгоне, никто нигде не упоминал. Вместе с моим двоюродным дедом Эрихом и его сыном Петером Эгон Дубски в 1933 году перешел из иудаизма в христианство. Возможно, так они хотели защититься от подъема антисемитизма. Потом он сделал еще более решительный шаг, почти оторвался от своих корней – и угодил прямо в лапы национал-социалистов.
Именно в Инсбрукском земельном архиве я узнала, как произошло сближение Эгона Дубски и арийки Алоизии Бертольди, его счетовода, которую все звали Луизой. Она много лет проработала у Дубски. Через Луизу Эгон познакомился с ее братьями Иоганном и Карлом Бертольди, и, кажется, они затянули его в мир нацистского подполья.
После запрета нацистской партии в Австрии в 1933 году «нелегалам» нужны были деньги, люди, которые могли служить прикрытием, и транспорт для контрабандной перевозки листовок из-за границы с Германией. Я установила, что с декабря 1936 года Эгон стал заниматься этой деятельностью и секретно ввозил нацистские пропагандистские материалы в Тироль. Что завело его на этот путь: искренняя вера в правоту дела или инстинкт выживания?
Оказалось, Эгон связался с водителем, работавшим в компании Дубски. Да, Эгон не ходил в горы, но состоял в Инсбрукском спортивном клубе, где познакомился с пронацистски настроенным Готфридом Аукенталером. В 1936 году Аукенталер лишился работы, и Эгон тут же взял его к себе водителем. В отчете государственного обвинителя от 25 августа 1937 года отмечено, что Эгон признавался Аукенталеру: если нацисты все-таки придут к власти, еврейское происхождение может сильно ему повредить; следовательно, взяв на работу сочувствующего нацистам Аукенталера, Эгон застрахует себя.
Но уже потом Аукенталер показал, что Эгон согласился взять его на работу только потому, что он, Аукенталер, состоял в нелегальной нацистской партии. Своему новому начальнику-еврею Аукенталер похвалялся, что он не только активный ее член, но и сотрудник инсбрукского отделения SA. Последнее было неправдой, но помогло Аукенталеру устроиться.
Согласно обвинительному показанию 1937 года, Эгон неоднократно пытался вступить в пограничную милицию (Frontmiliz) – одну из австрийских военизированных организаций, которые появились после Первой мировой войны для поддержки армии. Из архивных материалов не совсем понятно, получилось ли у него это. Возможно, он служил в транспортном подразделении пограничной милиции.
Ясно, однако, что Эгону предложили обслуживать два принадлежавшие милиции автомобиля, которые нужно было держать в гараже. Один из них имел для нацистов особую сентиментальную ценность: то был представитель марки Steyr, на котором Франц Гофер в 1933 году бежал из Австрии. По сведениям обвинения, поставив автомобили к себе в гараж, Эгон сразу же начал уговаривать Аукенталера угнать их из пограничной милиции и передать в Германию, нацистам. Безрассудный замысел Эгона был таков: Аукенталер передает машины нацистам и заявляет, что это «любезный подарок от Эгона Дубски». Аукенталер показывал, что делал вид, будто согласен, но не стал выполнять указаний Эгона.
Изо всех сил стараясь стать своим в среде немецких нацистов, Эгон предпринимал, как ему казалось, дополнительные меры самозащиты. 22 января 1937 года они с Луизой заключили договор о совместном владении собственностью (Gütergemeinshaft Vertrag). Это означало, что теперь они владели активами друг друга (но и взаимно отвечали по долгам). Через пять дней, 27 января 1937 года, Эгон с Луизой обвенчались в местной католической церкви. Свидетелями со стороны невесты были ее братья, Иоганн и Карл Бертольди; в свидетельстве о браке Эгон указал, что имеет римско-католическое вероисповедание.
А еще через несколько месяцев, 17 июля 1937 года, мир Эгона разлетелся вдребезги, когда пограничная милиция арестовала его за нелегальную пронацистскую деятельность. Позже, в 1949 году, один из свидетелей показал, что в основном Эгон выполнял обязанности курьера; Аукенталер говорил, что он передавал в Германию сведения о расположении и содержимом военно-полевых складов пограничной милиции. Эгону предъявили обвинение в попытке угона автомобилей пограничной милиции и организации нелегального информационного агентства.
После ареста он содержался под стражей до 21 августа 1937 года: выкрест-еврей оказался в инсбрукской тюрьме с прочими нелегальными нацистами. Дело было закончено в феврале 1938 года в связи с амнистией, которую Гитлер вырвал у канцлера Шушнига для попавших в тюрьму австрийских нацистов. Если Эгон и думал, что участие в подпольной деятельности нацистов даст ему какие-то привилегии после мартовского аншлюса, то он жестоко просчитался. Коммерческая деятельность компании Дубски резко пошла на убыль.
Однако Луиза думала о том, как защитить свой бизнес. Не прошло и месяца после аншлюса, как, с согласия Эгона, она продала его своему брату, Фридриху Бертольди, за 35 400 шиллингов. При этом Фридриху нужно было уплатить лишь 15 000, так как Луиза вычла из общей суммы 20 400 шиллингов, их внес ее отец, Фердинанд.
В краеведческом музее я обнаружила объявление о передаче, напечатанное 13 июня 1938 года в официальной газете Innsbrucker Nachrichten: бизнес братьев Дубски отныне переходил во владение арийца, а именно приобретшего его Фридриха Бертольди. Уважаемым клиентам теперь следовало обращаться в эту новую фирму. Фридрих торопился: предстояло еще переписать ее на его имя в департаменте регистрации прав собственности на землю.
Однако уже на другой день, 14 июня 1938 года, в Innsbrucker Nachrichten пришлось печатать опровержение: арианизация фирмы братьев Дубски была объявлена недействительной. Подробно разъяснялось, что любая передача еврейской собственности возможна только с разрешения местных властей и объявления такого содержания может публиковать только пресс-служба гау. Таким образом, говорилось в объявлении, компания переходила под контроль назначенного временного администратора (kommissarische Verwalter).
Кроме всего прочего, тот факт, что Фридрих Бертольди был зятем Эгона, указывал на семейственность. В Вене управление по передаче собственности (Vermögensverkehrsstelle) отозвало разрешение на передачу, и бизнес Дубски замер.