Супруга префекта наклоном головы отпустила Пти-Кло и встала, чтобы побеседовать с г-жой де Пимантель, появившейся в дверях будуара. Маркиза только что, не без удивления выслушала новость о возведении старика Негрпелиса в пэры Франции и теперь сочла нужным оказать внимание женщине, которая так искусно воспользовалась своими грехами, чтобы повысить свою влиятельность.
– Скажите, дорогая, что побудило вас ходатайствовать о назначении вашего отца в верхнюю палату? – сказала маркиза, беседуя на темы, не подлежащие огласке, со своей дорогой Луизой, перед превосходством которой она преклоняла колени.
– Дорогая, мне охотно оказали эту милость, тем более что у моего отца нет сыновей, а сам он до гроба останется верен короне; но ежели у меня будут сыновья, то старший, я решительно в том уверена, унаследует от деда титул, герб и звание пэра…
Г-жа де Пимантель с огорчением увидела, что ей не доведется возвести г-на де Пимантеля в пэры с помощью матери, честолюбие которой простиралось на детей, еще не родившихся.
– Префекторша в моих руках, – сказал Пти-Кло Куэнте, когда они вышли, – и я вам обещаю желанный для вас товарищеский договор… Через месяц я буду старшим помощником прокурора, а вы станете хозяином Сешара. Постарайтесь теперь же подыскать преемника для моей конторы; за какие-нибудь пять месяцев она стала первой в Ангулеме…
– Дай только вам карты в руки… – сказал Куэнте, почти завидуя своему ставленнику.
Теперь всякий может понять, в чем была причина успеха Люсьена на родине. По примеру французского короля, который не мстил за герцога Орлеанского, Луиза предпочла забыть обиды, нанесенные в Париже г-же де Баржетон. Она пожелала покровительствовать Люсьену, уничтожить его своим покровительством и потом просто-напросто избавиться от него. Будучи благодаря сплетням осведомлен обо всех парижских интригах, Пти-Кло правильно рассчитывал на живучую ненависть женщины к человеку, который не догадался полюбить ее, когда ей это было угодно.
На другой день после восторженной встречи, оправдавшей прошлое Луизы де Негрпелис, Пти-Кло, желая совершенно вскружить голову Люсьену и прибрать его к рукам, явился к г-же Сешар, сопутствуемый шестью молодыми людьми, бывшими товарищами Люсьена по ангулемскому коллежу.
От имени воспитанников коллежа депутация приглашала автора «Маргариток» и «Лучника Карла IX» присутствовать на торжественном обеде, который они давали в честь великого человека, вышедшего из их рядов.
– Неужто это твоя мысль, Пти-Кло? – вскричал Люсьен.
– Твое возвращение на родину, – сказал Пти-Кло, – подстрекнуло наше самолюбие, затронуло в нас чувство чести, мы сложились и готовим тебе великолепный обед. Наш директор и преподаватели будут на обеде, надо полагать, явятся и власть имущие.
– И когда же состоится этот торжественный обед? – спросил Люсьен.
– В будущее воскресенье.
– Право, не могу, – отвечал поэт, – вот разве дней через десять… Тогда с охотою…
– Ну что ж, будь по-твоему! – сказал Пти-Кло. – Итак, через десять дней.
Люсьен был обаятелен в общении с бывшими товарищами, которые в свою очередь выказывали ему восхищение, почти благоговейное. Чуть ли не полчаса разглагольствовал Люсьен, щеголяя остроумием, ибо чувствовал себя на пьедестале и желал оправдать мнение соотечественников; заложив пальцы в карманы жилета, он изъяснялся, как человек, взирающий на события с высоты, на которую его вознесли сограждане. Он был скромен, добродушен, настоящий гений в халате. То были жалобы атлета, утомленного парижскими состязаниями и притом разочарованного; он так горячо хвалил товарищей за их приверженность к родной провинции, что буквально всех очаровал. Затем, увлекши Пти-Кло в сторону, он пожелал узнать истину о положении дел Давида и попенял, что стряпчий допустил наложение ареста на имущество его зятя. Люсьен вздумал перехитрить Пти-Кло. А Пти-Кло старался утвердить своего бывшего товарища в том мнении, что он-де, Пти-Кло, просто-напросто ничтожный провинциальный стряпчий, простодушный человек. Устройство современного общества, гораздо более сложного по своей организации, нежели древнее общество, привело к тому, что человеческие способности подразделились. Некогда люди выдающиеся должны были быть всесторонне образованными, но такие люди встречались редко и сияли подобно светочам среди народов древности. Позже, если способности и специализировались, все же отдельные, отличающие их качества относились ко всей совокупности поступков. Так, человек себе на уме, как прозвали Людовика XI, мог проявлять свою хитрость в любом случае; но ныне самое качество способностей подразделилось. Можно сказать: сколько профессий, столько и видов хитрости. Любой провинциальный стряпчий, любой крестьянин перехитрит в житейских делах самого хитроумного дипломата. Самый пронырливый журналист может оказаться простофилей в торговых делах, и Люсьен должен был стать и стал игрушкой в руках Пти-Кло. Лукавый стряпчий, конечно, сам написал статью, по милости которой Ангулем вкупе с его предместьем Умо вздумал устроить празднество в честь Люсьена. Сограждане Люсьена, явившиеся на площадь Мюрье, были мастеровыми из типографии и с бумажной фабрики Куэнте; им сопутствовали писцы Пти-Кло, Кашана и несколько товарищей по коллежу. Назвавшись однокашником поэта, Пти-Кло здраво рассудил, что рано или поздно его товарищ проговорится и откроет убежище Давида. И если Давид погибнет по вине Люсьена, поэт должен будет покинуть Ангулем. Поэтому, желая подчинить Люсьена своему влиянию, он держал себя с ним, как низший с высшим.
– Да неужто я не пытался сделать все, что было в моих силах? – сказал Пти-Кло Люсьену. – Ведь дело шло о сестре моего однокашника; но в суде положение создалось безвыходное. Первого июня Давид просил меня обеспечить ему спокойствие на три месяца; дело приняло угрожающий оборот только в сентябре, да и то я сумел спасти имущество от заимодавцев, ибо в окружном суде я дело выиграю; я добьюсь признания преимущественного права жены, не прикрывающего в настоящем случае никакого обмана… Что касается тебя, ты воротился в несчастье, но все же ты гениальный человек… – Люсьен отпрянул, точно ему чересчур близко к носу поднесли кадило. – Да, да, дорогой мой, – продолжал Пти-Кло, – я прочел «Лучника Карла IX»: это более чем роман, это настоящая книга! А такое предисловие могли написать только два человека: Шатобриан или ты!
Люсьен принял хвалу, не сказав, что предисловие написано д’Артезом. Из ста французских писателей девяносто девять поступили бы так же, как он.
– И вообрази себе, тут и виду не показали, что о твоем приезде известно, – продолжал Пти-Кло с притворным негодованием. – Когда я обнаружил это всеобщее равнодушие, мне взбрело в голову взбудоражить весь этот мирок. Я написал статью, которую ты прочел…
– Неужто это ты?! – вскричал Люсьен.
– Я самый!.. А теперь Ангулем и Умо оспаривают свои права на тебя. Я собрал молодежь, бывших твоих товарищей по коллежу, и устроил тебе вчера серенаду; раз начав, мы увлеклись, затеяли подписку на обед. «Пусть Давид скрывается, зато Люсьен будет увенчан лаврами!» – сказал я самому себе. Более того, – продолжал Пти-Кло, – я видел графиню Шатле и дал ей понять, что ради себя самой она должна спасти Давида; она может, она обязана это сделать. Если Давид действительно сделал открытие, о котором он говорил мне, правительство не разорится, поддержав его. А какая честь для префекта стать, так сказать, причастным к столь важному изобретению, оказав покровительство изобретателю. Ведь он прослывет просвещенным администратором. Твою сестру напугала наша судебная перестрелка! Она еще по-настоящему не понюхала пороха… Битва в суде обходится столь же дорого, как и на поле сражения; но Давид удержал свои позиции, он хозяин изобретения, его не могут арестовать, его не арестуют!
– Благодарю тебя, дорогой мой, я вижу, что могу доверить тебе мой план, ты мне поможешь его осуществить. – Пти-Кло посмотрел на Люсьена, причем его нос, похожий на буравчик, принял вид вопросительного знака. – Я хочу спасти Давида, – сказал Люсьен с особою значительностью, – я – виновник его несчастья, я все исправлю… я могу оказать влияние на Луизу…
– На Луизу?..
– На графиню Шатле!.. (Пти-Кло сделал неопределенное движение.) Я имею на нее влияние большее, нежели она сама думает, – продолжал Люсьен, – однако ж, дорогой мой, хотя я и имею влияние на вашу знать, у меня нет фрака…
Пти-Кло опять сделал какое-то неопределенное движение, точно хотел предложить свой кошелек.
– Благодарю, – сказал Люсьен, пожимая руку Пти-Кло. – Дней через десять я сделаю визит жене префекта и отдам визит тебе.
И они расстались, по-товарищески пожав друг другу руки.
«Он, конечно, поэт, – сказал самому себе Пти-Кло, – ибо он безумец!»
«Что ни говори, – думал Люсьен, возвращаясь к сестре, – истинные друзья только друзья со школьной скамьи».
– Люсьен, – сказала Ева, – что тебе обещал Пти-Кло? На что тебе его дружба? Остерегайся его!
– Его-то? – вскричал Люсьен. – Послушай, Ева, – продолжал он, как бы повинуясь мелькнувшей у него мысли, – ты утратила веру в меня, ты утратила доверие ко мне и, подавно, можешь не доверять Пти-Кло; но не пройдет и двух недель, как ты переменишь свое мнение, – прибавил он с фатовским видом.
Люсьен поднялся к себе в комнату и написал такое письмо Лусто:
«Дорогой мой, из нас двоих только я могу помнить о билете в тысячу франков, которые я тебе ссудил; но, увы! я чересчур хорошо представляю положение, в котором тебя застанет мое письмо, поэтому спешу прибавить, что не требую возврата их ни в золотой, ни в серебряной монете; нет, я прошу об одном: услуга за услугу, как иной просил бы у Флорины любви в возмещение долга. У нас с тобой общий портной, ты, стало быть, можешь безотлагательно заказать для меня полное обмундирование. Конечно, я не щеголяю в костюме Адама, но все же в обществе показаться не могу. Тут, вообрази мое удивление, меня ожидают почести, воздаваемые провинцией парижским знаменитостям. Я герой предстоящего банкета – ни дать ни взять депутат левой! Теперь ты понимаешь, как мне нужен черный фрак? Займись-ка этим делом, посули заплатить, пусти пыль в глаза, короче, разыграй какую-нибудь неизданную сцену между Дон-Жуаном и господином Диманшем, ибо разодеться по-праздничному мне надобно во что бы то ни стало. На мне одни отрепья: вникни в это! На дворе сентябрь, погода стоит восхитительная; ergo