фалак ас-субх]»[1658]. В арабской фразе здесь подчеркнуто мгновенное преображение мира: рассвет не наступает постепенно, а внезапно озаряет все новым светом. Мухаммед не столько «получал послания», сколько переживал некое поразительное видение новой надежды. Сам он рассказывал, что перекладывать его в слова было порой мучительно: «Ни разу не получал я откровения без мысли, что душу мою вот-вот вырвут из меня»[1659]. Иногда божественный голос звучал относительно ясно, но в других случаях был плохо различим и бессвязен: «Иногда он приходит ко мне, словно звон колокола – и это самое тяжкое; звон стихает по мере того, как я сознаю его значение»[1660]. Глас Божий не изрекает с далеких небес четкие и ясные указания; Бог – вообще не четко определимая реальность «где-то там». Чтобы услышать Аллаха, нужно заглянуть внутрь себя. Позднее, как мы уже видели, суфии научились переживать божественное присутствие как часть себя, гласящую: «Нет бога, кроме тебя».
Алжирский ученый Мохаммед Аркун (ум. 2010) настаивал на том, что божественное откровение было неразрывно переплетено с социальной, политической и культурной структурой арабского общества VII столетия: «Нет никакого способа отыскать Абсолют вне социальных, политических условий человеческой жизни и без посредства языка»[1661]. Текст Корана насыщен трансцендентными богословскими смыслами и, таким образом, содержит в себе изобилие значений. По мере того как текст взаимодействует с постоянно изменяющимися историческими событиями, могут открываться все новые и новые его интерпретации[1662]. Откровение имело и имеет лишь одну цель: изменить земную реальность. Чтобы этого достичь, современные экзегеты должны прежде всего ознакомиться с исторической ситуацией, к которой обращался Коран, а затем практически и творчески связать его со своей современностью. Их задача – творчески перевести его месседж таким образом, чтобы он изменил современный мир в сторону движения его социальной структуры к принципам сострадания (ар-Рахман) и милосердия (аль-Рахим), к которым мусульмане обращаются почти перед каждым чтением Корана[1663].
Недавние террористические атаки, казалось бы, подтверждают многолетнее убеждение Запада, что Коран – воинственное писание, нетерпимое и свирепое по самой своей сути. Отношения между религией и насилием я уже обсуждала в своей недавней книге[1664]. Здесь просто оценим, в какой степени эти преступления могут быть вдохновлены Кораном. Как мы уже видели, Коран не содержит систематического учения о войне; «стихи о джихаде» случайным образом разбросаны по всему писанию, и каждый отвечает на какие-либо конкретные обстоятельства, так что, как хорошо понимали ранние экзегеты, никакого универсального применения у них нет – и, хоть мусульмане и были угнетены и глубоко возмущены колониализмом и его последствиями, это не вызвало у них никакого инстинктивного обращения к насилию. Ни Хасан аль-Банна (1906–1949), основатель египетской организации «Братья-мусульмане», ни Абу-ль-Аля Маудуди (1903–1979), создатель Джамаата-и-Ислами в Индии, не имели отношения ни к вооруженным восстаниям, ни к политике раздоров и вражды. Напротив, Маудуди настаивал, что их поведение должно быть «чистым и безупречным»[1665].
Однако Саид Кутб (1906–1966) ввел в современный исламский дискурс новую воинственность. Он был одним из тысячи «Братьев-мусульман», в 1954 году, после попытки убийства Насера, брошенных в тюрьмы – зачастую без суда и за ничтожные «прегрешения», вроде раздачи листовок. Кутб был образованным, интеллигентным человеком, но ужасы египетской тюрьмы ожесточили его: он написал «Вехи» – книгу, которую называют Библией исламского экстремизма. Кутб был одаренным исследователем Корана, однако идеология «Вех» основана не столько на Коране, сколько на Сунне, практике Пророка Мухаммеда и «благочестивых предков» (салаф), первого поколения мусульман. В «вехах» (основных поворотных пунктах) жизни Пророка Бог, как верил Кутб, указал людям, как построить правильно организованное общество.
Для начала Мухаммед создал партию (джамаат), сообщество верных ему людей, преданных задаче заменить языческую Мекку справедливым обществом, признающим абсолютную власть Бога. Второй вехой стала хиджра Пророка из Мекки в Медину: со временем она превратилась в полный разрыв между истинными мусульманами и растленным обществом, в котором они жили. Во время третьей фазы Мухаммед создал в Медине исламское государство: это было время братского взаимного приятия и соединения, но и подготовки к грядущей войне. Четвертой и последней вехой стал джихад, военная кампания, которая окончилась завоеванием Мекки. Однако Кутб исказил Сунну. Сделав военный джихад вершиной пророческого пути Мухаммеда, он проигнорировал его миротворческую инициативу в Худайбии, которая, согласно ранним жизнеописаниям, и стала для ислама истинным поворотным пунктом. В отличие от ранних мусульманских экзегетов, Кутб настаивал, что «джихад мечом» был – и всегда будет – необходимым первым этапом для любой другой формы «следования путем Божьим»[1666].
«Вехи» вдохновили значительную часть мусульманского мира на воинственные настроения и рост насилия[1667]. В прошлом мусульмане-сунниты подчеркивали победы и достижения салаф – первых мусульман. Но теперь, когда умма была бессильна и в опасности, салафиты сконцентрировались на их уязвимости во время страшной войны между Меккой и Мединой. Как и мусульманский мир в наши дни, салаф со всех сторон окружили могущественные враги, жаждущие их уничтожить. Во время осады Медины их гибель едва не стала реальностью. Когда современные джихадисты изучают Коран, их вдохновляют там вовсе не стихи о джихаде. Они знают, что большинство мусульман осуждают их воинственные действия, но утешают себя тем, что салаф тоже приходилось спорить с собратьями-мусульманами, которые не хотели сражаться с родственниками и соплеменниками из Мекки. Коран резко обличает этих юбаттианна, которые «прятались за спинами» воинов, обвиняет их в безразличии и трусости и даже приравнивает к куфар – врагам ислама[1668].
Вдохновляет салафитов и древняя мусульманская практика «добровольчества» (татавва), не имеющая оснований в Коране. В период ранней империи некоторые мусульмане воспринимали границы государства Омейядов и позднее Аббасидов как символ целостности ислама, который необходимо защищать от враждебного мира[1669]. В VIII веке улемы, собиратели хадисов, аскеты и чтецы Корана имели обыкновение собираться на границах, порой принимать участие в стычках или пограничной охране, но в основном оказывать армии духовную поддержку молитвами, постом и изучением писания. Хартия палестинской организации «Хамас» не цитирует коранические стихи о джихаде, а вместо этого призывает палестинцев стать мирабитун – «стражами границ»[1670]. «Исламский джихад» (террористическая организация, запрещенная в РФ), однако, применил к палестинской трагедии идеи Кутба, провозгласив себя авангардом глобальной борьбы «против сил гордыни [джахилийя]»[1671]. Уже в наши дни идея татавва вдохновила так называемое «Исламское государство» (ИГ – террористическая организация, запрещенная в РФ). Созданное после войны, последовавшей за вторжением в Ирак в 2003 году, ИГ (террористическая организация, запрещенная в РФ) привлекало со всего мира «добровольцев», мечтающих восстановить халифат, созданный салаф, и смести границы, установленные колониалистами.
Салафитская мотивация террористов, совершивших страшное преступление 11 сентября 2001 года, очевидна из экстраординарного документа, найденного в багаже Мухаммеда Атта, лидера угонщиков самолета[1672]. В нем содержались «Последние инструкции» террористам – о том, как вести себя в их последнюю ночь на земле, по дороге в аэропорт, на борту самолетов, сражаясь с пассажирами и командой. И уже во втором параграфе мы встречаем упоминание о военных подвигах салаф: «Помните битву Пророка… против неверных, помните, как он строил исламское государство»[1673]. Последнюю ночь угонщики должны были провести за чтением двух сур из Корана. Сура восьмая («Военная добыча») описывает крайнюю уязвимость салаф в Битве при Бадре, когда «их было мало, жертвами были они в земле сей»[1674], и с очень ограниченными силами им пришлось встретиться с сильной и многочисленной мекканской армией – точь-в-точь как угонщикам с огромной военной и экономической мощью США. Сура девятая («Покаяние») содержит знаменитый «Стих о мече», однако инструкция советует сосредоточиться на трусости «державшихся за спиной» и утешает террористов в их последнюю ночь: «Неужто вы предпочитаете здешний мир будущей жизни? Как малы наслаждения этого мира в сравнении с жизнью грядущей!»[1675]
В этом документе Коран функционирует скорее как магический талисман, чем как книга мудрости. Угонщики должны были шептать текст Корана в сложенные лодочкой ладони, а затем втирать его святость в свой багаж, ножи и паспорта