. Мы уже видели, что все эти истории, с разными деталями и акцентами, ходили в народе уже не одно столетие. Уже после падения царства Израильского в 722 г. до н. э. северные и южные предания начали сливаться воедино; но лишь в изгнании редакторы переработали их таким образом, что эти истории начали отражать нынешние трагические обстоятельства, но и, несмотря ни на что, несли в себе заряд героического и творческого оптимизма.
Этот проект стал первым примером дальнейшего развития писания. Новые редакторы без колебаний отбрасывали «изначальное» видение: они грабили прошлое, чтобы отыскать в нем смысл настоящего. Они пытались понять, почему же все пошло настолько не так, но в первую очередь их заботило будущее. Выживет ли сообщество изгнанников (гола) как народ – или просто растворится, как депортированные в 722 г. до н. э.? Как Иудее сохранить свою национальную культуру в чужой, враждебной стране? А если изгнанники позволят себе надеяться на возвращение, как к нему подготовиться? Примерно к 550 г. до н. э. тексты, сохраненные и отредактированные изгнанниками, стали вместилищем их глубочайших страхов и надежд[358].
По-новому отредактированная история, в которой теперь господствовала тема изгнания и возвращения, явственно отражала и травму, и сокровенные желания гола, придавая библейскому повествованию – быть может, в первый раз – жесткую внутреннюю связность и целостность[359]. Адам и Ева изгнаны из Эдемского сада. Вавилонская башня – зиккурат, ныне слишком знакомый – разрушен, его строители рассеялись по земле. Яхве приказал Аврааму идти прочь из его дома в цивилизованной Вавилонии и жить чужестранцем в Ханаане. Голод заставлял каждого из праотцев – Авраама, Исаака и Иакова – покидать Землю Обетованную и искать пропитания в Египте. Иосифа, любимого сына Иакова, продали в рабство завистливые братья; а несколько лет спустя голод заставил всю семью переселиться в Египет, где их затем стали удерживать насильно. Пятьсот лет их потомки были рабами в Египте, пока не явился Моисей и их не освободил. После сорокалетних странствий по пустыне израильтяне наконец вернулись домой, принеся с собой в родную землю кости Иакова и Иосифа. Но эта история окончилась трагедией: в 722 г. до н. э. ассирийцы разоряют царство Израиль и переселяют израильтян в Ассирийскую империю, где им предстоит сгинуть бесследно, а в 597 г. до н. э. аристократию Иудеи депортируют в Вавилон.
Конструируя свою новую историю, редакторы сосредоточились на героях далекого прошлого, никогда не знавших Иерусалима. Быть может, воспоминания об этом городе были для них слишком болезненны, так что проще было иметь дело с праотцами и Моисеем, так и не вошедшим в Землю Обетованную[360]. Однако в начале изгнания Иезекииль предупреждал, что гола не следует чересчур увлекаться историей Авраама. По-видимому, те израильтяне, что не были депортированы в 597 г. до н. э., претендовали на власть над страной, говоря: «Авраам был один и получил в наследие землю сию, а нас много: итак, дана нам земля сия во владение»[361]. Но изгнание подарило редакторам совершенно новый взгляд на историю Авраама, и они без колебаний придали старым легендам неожиданный поворот[362].
Какова бы ни была изначальная история Авраама, теперь редакторы сосредоточились на том, что Бог приказал ему покинуть родной дом в Месопотамии, что Авраам отправился в добровольное изгнание – и за это получил милость Яхве[363]. Гола болезненно сознавала, что ныне потомки Авраама повсюду превратились в «поругание и посмеяние»[364]. Но редакторы настаивали на обетовании Яхве, которое повторяли снова и снова: рано или поздно Авраама начнут почитать по всей земле: «Благословятся в тебе все племена земные»[365]. Едва Авраам приходит в Ханаан, редакторы устами Яхве обещают его потомкам всю эту землю – границы ее распространятся до самой Вавилонии![366] Как и они сами, Авраам жил в изгнании – но, куда бы ни пошел, Бог защищал и оберегал его, хотя сам Авраам не раз впадал в тяжкие сомнения о том, как возможно исполнение этих прекрасных обетований – точь-в-точь как сами вавилонские изгнанники[367].
История о готовности Авраама принести в жертву своего сына Исаака обращалась прямо к измученным и отчаявшимся изгнанникам. Время шло, все больше их умирало в Вавилонии – и гола становилось все труднее поддерживать в себе веру в обетования Яхве. Так что, когда Бог приказал Аврааму убить своего сына – «Исаака, единственного твоего, которого ты любишь»[368] – жестокость этого приказа должна было глубоко отозваться в сердцах переселенцев. Казалось, Бог привел Авраама на грань бессмыслицы. Если бы Исаак в самом деле умер, Божьи обетования остались бы неисполненными, и вся жизнь Авраама, полная преданности и повиновению Яхве, оказалась бы потраченной совершенно зря. И все же Авраам, привыкший и сомневаться в словах Яхве, и с ним спорить, на этот раз подчиняется его жестокому приказу без сомнений и колебаний – и действительно, в самый последний момент Яхве вмешивается и повторяет свое обетование так, что оно звучит еще сильнее и убедительнее прежнего:
Мною клянусь, говорит Господь, что, так как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего[369].
В этой нелегкой для восприятия истории отражаются сомнения народа, перенесшего тяжелый удар, народа, чья вера была глубоко потрясена. Она гласила, что не стоит терять надежду: неожиданное освобождение может прийти даже в последнюю минуту. История Авраама была теперь связана с историей народа в целом. Прежде он был героем юга – и, по-видимому, играл незначительную роль в северных преданиях. Но вновь составленная история Израиля ясно показывала: забота Яхве об Исааке, Иакове и о поколении Исхода вытекала из его изначального обетования Аврааму[370].
Перед нами писание, не дающее ясного ответа на вопрос, кто такой или что такое Бог. В сущности, всю Книгу Бытия можно читать как систематическое развенчание привычного и приятного для нас образа Создателя, данного в главе первой – всемогущего, вездесущего, всецело благого божества, которое без малейших усилий правит миром, благословляет все свои творения и обо всех, даже о древнем враге Левиафане, говорит: «Это хорошо». Но к концу главы третьей Яхве полностью теряет контроль над своим творением, и, мало того, этот беспристрастный и справедливый Бог оказывается виновен в чудовищном фаворитизме. Нас заставляют ощутить боль тех, кого он жестоко и часто без причин отвергает: Каина, Исава, Агари и Измаила. Добрый Бог-Творец превращается в жестокого разрушителя во время Потопа, когда в припадке раздражительности уничтожает почти весь человеческий род. Наконец тот самый Бог, чье присутствие было так очевидно в первых главах, просто исчезает: подобно нынешним изгнанникам, Иосифу и его братьям остается полагаться лишь на собственные сны и догадки.
Почти все встречи Яхве со своим народом в Пятикнижии выглядят двусмысленно и тревожно. Почему Яхве так бесцеремонно отверг жертвоприношение Каина? А зачем однажды ночью встретил Моисея на пути и пытался его убить?[371] И кто же был тот загадочный незнакомец, что без причин напал на Иакова и бился с ним всю ночь на берегу реки Иавок в месте, которое Иаков потом нарек Пенуэл («Лицо Бога»)? На следующий день Иаков должен был встретиться со своим братом-близнецом Исавом, с которым поступил очень несправедливо; не зная, чего ждать от этой встречи, на всякий случай он послал Исаву в дар целое стадо:
И встал в ту ночь, и, взяв двух жен своих и двух рабынь своих, и одиннадцать сынов своих, перешел через Иавок вброд; и, взяв их, перевел через поток, и перевел все, что у него было. И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь[372].
В дальнейшем повторение слова «лицо» дает читателю возможность связать лицо Исава с таинственной встречей Иакова в Пенуэле. Быть может, той ночью в тревожном сне, готовясь к судьбоносной встрече с братом, он вернулся в те незапамятные времена, когда боролся с Исавом еще во чреве матери[373]. И ныне он снова боролся с незнакомцем, который ранил его, отказался назвать свое имя, но благословил его и наделил силой. «И нарек Иаков имя месту тому: Пенуэл; ибо, говорил он, я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя»[374]. Текст здесь тонко намекает, что «лицо» Бога и «лица» Исава и Иакова – в каком-то смысле одно и то же лицо, что божественное и человеческое неразделимы. Примиряясь с братом, Иаков сумел увидеть отблеск некоего иного измерения, преображающего реальность в целом. И на следующий день, когда братья наконец встречаются, Иаков говорит Исаву: «Я увидел лицо твое, как если бы кто увидел лицо Божие».