дуккха обыденной жизни. Нирвана, решил он, не может быть временной. Поэтому он оставил традиционную йогу и предписал себе чрезвычайно суровую программу аскезы, от которой едва не умер. Наконец пришлось признать: все эти традиционные методы не работают, и ему остается лишь положиться на собственные инстинкты. Едва он принял это решение, как пришел и ответ.
Ему вспомнился случай из детства, когда отец взял его с собой посмотреть на первую ритуальную вспашку поля. Сидя один в тени джамбозы, маленький Гаутама заметил, что плуг вырывает с корнями молодую траву, губит насекомых и отложенные ими яйца. В этот миг ему стало страшно жаль гибнущих насекомых – так, словно убивали его родных. Однако в этом приливе эмпатии он ощутил йогический экстасис[531]. И теперь Гаутама принял решение во время медитации просто сосредотачиваться на «полезных» (кусала) эмоциях – таких как сострадание, и решительно исключать из своей жизни «неполезные» (акусала) состояния – зависть, ненависть или алчность. Вместо того чтобы пытаться взломать и преодолеть свою человеческую природу, он решил действовать в согласии с ней. Основываясь на воспоминании из детства, Гаутама разработал практику йоги, известную как «неизмеримая»: на каждой стадии погружения в глубины собственного сознания он намеренно вызывал в себе чувство любви и направлял ее на весь мир, до самых дальних его пределов, не исключая из этого круга эмпатии ни одно животное, ни одно растение, ни друга, ни врага, пока все они не становились для него совершенно равнозначны. Такая практика кенозиса привела к прозрению, которое навсегда изменило его и освободило из порочного круга сансары.
Прозрение Будды традиционно называют Четырьмя Благородными Истинами. Первые три – жизнь есть дуккха, причины дуккхи – алчность и желание, просветление может освободить нас от этого состояния – разделяли почти все «отрекшиеся». Настоящим шагом вперед стала четвертая. Будда утверждал, что нашел путь прочь из круга перерождений – метод, который он назвал Благородным Восьмеричным Путем и описывал как план действий на трех уровнях: нравственность (сила) – культивирование состояний кусала в речи, поведении и образе жизни; медитация (самадхи) согласно особому типу йоги, разработанному самим Гаутамой; и мудрость (прана), состоящая в верном понимании Пути и решимости идти по нему, отринув все, что этому мешает.
Буддизм – знаменательный пример совместной творческой работы правого и левого мозговых полушарий. «Неизмеримые» медитации Будды и его финальное трансцендентное прозрение, по-видимому, исходили из правого полушария с его ощущением глубинной взаимосвязи всех вещей, однако предписания буддизма вполне «научны» по своей ясности, точности и аналитичности. Бесчисленное множество буддистов «воплотили» Четыре Истины, реализовав их в собственной жизни. По-прежнему подверженные болезням, скорбям и смерти, они, однако, достигали внутренней безмятежности, дававшей им возможность жить безмятежно даже посреди боли. Нирвана, всегда настаивал Будда – это совершенно естественное состояние, и достичь его может всякий, кто пойдет по Пути так же решительно, как он сам.
Но нирвана – еще не конец истории. Палийские писания рассказывают нам, что, пережив просветление, Будда встретился с соблазном забыть обо всем и в уединении наслаждаться новообретенным миром. Но бог Брахма явился ему и призвал действовать – «взглянуть на человечество, утопающее в скорбях, и пройти мир от края до края», чтобы научить и других, как избавиться от страданий[532]. Воспитание в себе любви и доброты привело Гаутаму к нирване – и эти же свойства теперь требовали от него «вернуться на рынок», чтобы помочь другим. Следующие сорок лет жизни он неустанно странствовал по городам и селам в окрестностях Ганга, проповедуя свое учение богам, животным и людям, и того же требовал от своих учеников. «Теперь идите!» – говорил он своим монахам, достигшим просветления:
Отправляйтесь в путь ради счастья и благополучия народа, из сострадания к миру, ради благоденствия, благополучия и счастья богов и людей… Преподавайте дхарму, монахи, и медитируйте над святой жизнью. Есть существа, у которых почти не осталось желаний, но они страждут от того, что не слышали Учения [дхармы]; они его поймут[533].
Пока Будда был жив, в писаниях не было нужды: он сам оставался ходячей и говорящей иконой своего учения: «Кто видит меня – видит дхарму, – говорил он своим монахам, – а кто видит дхарму – видит меня»[534]. После его смерти монахи, по-видимому, встречались раз в две недели и декламировали «Буддавакану» («Слово Будды») в воспоминание о нем[535]. Предание гласит, что через год после смерти Будды они собрали совет в Раджагрихе, чтобы кодифицировать первое собрание буддистских писаний; как и советы джайнов, этот представлял собой в основном чтение наизусть – около пятисот монахов продекламировали, а затем кодифицировали официальную дхарму. Рассказывают, что Ананда, постоянный спутник Будды, повторил все изречения Будды, сохранившиеся у него в памяти, объяснив, где, когда и при каких обстоятельствах было произнесено каждое. Каждая суттаначинается словами: «Вот что я [Ананда] слышал однажды: Господин обитал в…» Как видим, целью было не столько сохранить точные слова Будды, сколько передать их контекст и смысл. Таким образом передавалось содержание месседжа, однако монахи в будущем могли менять и модифицировать его форму, приспосабливая его к различным культурным контекстам[536].
Однако само определение буддистских писаний с самого начала столкнулось с некоторыми трудностями[537]. Некоторые монахи полагали: у них уже есть все необходимое, чтобы достичь нирваны. Они цитировали последние слова Будды, обращенные к Ананде:
Быть может, ты думаешь, Ананда, что слово Учителя ныне отходит в прошлое – теперь, когда Учителя у нас больше нет. Но не так тебе следует смотреть на это. Пусть дхарма и упражнения, которым я научил тебя, будут твоими учителями, когда меня не станет[538].
Однако приблизительно через пятьдесят лет после Первого Собора монахи восточных районов Северной Индии разработали способы заучивания проповедей Будды и подробные правила Ордена. Для удобства запоминания они выработали формальный, полный повторений стиль, который хорошо заметен и в их писаниях, и разделили тексты на несколько разных, хоть и пересекающихся «собраний». Определенным монахам давалось задание выучить какую-либо из этих антологий наизусть и передать следующему поколению. Так сложился Палийский канон, названный так потому, что он составлен на северо-индийском диалекте, на котором, возможно, говорил и сам Будда. Также его называют Трипитака («Три корзины»), поскольку, когда в I в. до н. э. эти тексты наконец были записаны, различные их категории были распределены по трем вместилищам: Корзина Речений (Сутта Питака) состоит из пяти сборников никайя (проповедей), Корзина Упражнений (Винайя Питака) содержит правила монашеского ордена, а третья, Паривара – это «разное», сборник всякого рода изречений и правил. Однако даже после того, как эти тексты были записаны, их постоянно читали вслух и заучивали наизусть, чтобы они хранились в сознании монахов.
Палийский канон могли называть «Словом Будды», однако он включал в себя и речения наиболее известных его учеников. В сущности, одна из сутт гласит даже, что любое учение, ведущее к просветлению, есть «слово Будды» – и неважно, кто его изрек[539]. Примерно через триста лет после смерти Будды к третьей «корзине» был добавлен совершенно новый раздел, Абидхарма («Дальнейшие речения»): он философски анализировал изначальное учение Будды и делал из него новые выводы. Поскольку само слово «Будда» означает просто «Просветленный», «Буддавакана» можно переводить и как «Речи просветленных», поскольку считается, что все авторы этих текстов достигли того же просветления, что и Гаутама[540].
Будда всегда верил, что единственная его задача – сделать дхарму доступной для как можно большего числа людей. Поэтому в Палийских писаниях мы часто видим, как он применяет свое учение к потребностям слушателей, используя понятные и близкие им выражения и идеи. Хотя ведические ритуалы его не интересовали, в своей знаменитой «Огненной проповеди», обращенной к собранию браминов, он использует образ трех ритуальных костров, которые брамин-домохозяин должен постоянно поддерживать и не давать им погаснуть. «Все горит», – так начал он. Наши чувства, желания, страсти – все в огне. Что вызывает это воспламенение? Три «костра»: алчность, ненависть и заблуждение[541]. Продолжая питать это пламя, люди никогда не достигнут прохлады нирваны, поскольку это слово буквально означает «погасание» или «задувание». Использовал он и каламбур со словом упадана («цепляться»), корень которого означает «топливо». Наша готовность цепляться за вещи мира сего поддерживает огонь, в котором мы горим, и преграждает нам путь к просветлению. В другом таком же истолковании ведийской традиции Будда изменяет значение слова «карма» с «совершения ритуала» на «намерение», и таким образом указывает, что внутреннее состояние ума важнее внешнего исполнения ритуалов