Слово было Богом – но не было идентично Богу, поскольку одновременно оно было и у Бога. Слово, агент творения, как и Премудрость, ныне обрело плоть: «И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца»[853].
Послания Павла показывают, что с самого начала в своем общем богопочитании члены движения Иисуса переживали вечные и небесные реальности как уже присутствующие в нашем мире[854]. Люди говорили на незнакомых языках, имели видения, пророчествовали, передавали божественные наставления, совершали чудеса исцеления и часами проповедовали под воздействием Духа[855]. В Послании к Филиппийцам, написанном примерно через четверть века после смерти Иисуса, Павел цитирует очень ранний гимн, возможно, использовавшийся в христианских ритуалах, из которого видно, что христология Иоанна, выраженная в Прологе, не является «позднейшим изобретением». Из Евангелий очевидно, что в своей экзегезе пешер ранние христиане отождествляли Иисуса с тем таинственным Рабом, которого восхваляет Второисаия: «Муж скорбей, изведавший болезни», который будет «подъят, вознесен, поднимется на великие высоты»[856]. Гимн, процитированный Павлом, утверждает, что Иисус от начала был с Богом, но в высшем акте кенозиса своей волею сошел на землю и принял положение раба:
Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек…[857]
Однако, продолжает гимн, Бог «превознес его», дабы «и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца»[858]. Однако Павел не просто преподает филиппийцам урок богословия – все это говорится к тому, чтобы они практиковали кенозис и сами: «Ничего не делайте по любопрению или по тщеславию… …В вас должны быть те же чувствования, что и в Христе Иисусе»[859].
Павел нес свое благовестие в мир язычников, убежденный, что Мессия вернется, дабы установить Царство Божье на земле, еще при его жизни. Его утопическое видение гендерного, расового и социального равенства следует рассматривать в этом свете: мир, каким он его знал, уходит. В это рубежное время сам он и его ученики должны жить так, словно новый порядок уже наступил. Однако Павел не был бунтарем: он призывал новообращенных жить тихо и заниматься своими делами. Не стоит делать ничего такого, что может вызвать массовые репрессии против последователей Мессии – ведь это помешает приходу Царства. Возможно, в этом свете следует читать его наставления римлянам:
Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение… Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое[860].
Павел не был другом Римской империи, убившей Иисуса; но, пока не вернулся Христос, воля Божья в том, чтобы правил Рим. Однако это лишь временное установление. Статус-кво обрушится, когда Христос сбросит сильных мира сего с престолов[861]. Важно и то, что Павел немедленно добавлял: любая политическая, как и нравственная активность должна подчиняться закону любви: «Любовь не делает ближнему зла; итак, любовь есть исполнение закона»[862]. Иисус учил своих последователей любить даже врагов; политической ненависти, вместе с ее постоянной спутницей, горделивой самоправедностью, в общине Мессии места не было.
Но постепенно стало слишком ясно, что последователям Иисуса предстоит долгое сосуществование с греко-римским обществом, так что новые писания постарались приспособить радикальные учения Павла к этой трезвой реальности. Из всех посланий, приписанных ему в Новом Завете, Павел написал только семь[863]. В начале II века авторы Посланий к Колоссянам и к Ефесянам, писавшие под именем Павла, увещевали христиан подчиняться общепринятым социальным нормам. Эгалитарное благовестие Павла настаивало, что нет больше ни мужчины, ни женщины, ни раба, ни свободного – а эти новые «Павловы» директивы тесно сближались с теми правилами домашнего хозяйства, что предписывали греко-римские философы: жены христиан должны повиноваться своим мужьям, а рабы – хозяевам[864]. Убежденный, что Павел был единственным автором, по-настоящему понявшим учение Иисуса, Маркион (ум. 169 г.), образованный кораблестроитель из Синопа на Черноморском побережье, составил «Новый Завет», который должен был заменить Еврейскую Библию, проповедующую, по его мнению, жестокого и мстительного Бога: он состоял из одного евангелия – на основе Евангелия от Луки – и из Павловых посланий. Другие христиане, противостоявшие Маркиону, составили так называемые «Пастырские послания» – также подписанные именем Павла – к Титу и к Тимофею. В этих текстах ясно чувствуется неодобрение в адрес женщин, проповедовавших и служивших в общинах Маркиона: их дело – «учиться в безмолвии, со всякою покорностью»[865].
Маркион заставил некоторых христиан из язычников задуматься над их взаимоотношениями с иудаизмом[866]. Иисус, предстающий перед нами в синоптических Евангелиях, вовлечен в ревностный спор с «книжниками и фарисеями»[867]. На их страницах иудейские вожди строят против Иисуса козни, а в Евангелии от Матфея, когда Пилат не хочет брать на себя ответственность за казнь Иисуса, «весь народ» отвечает: «Кровь его на нас и на детях наших!»[868] Позднее эти слова стали для европейских христиан поводом нападать на еврейские общины в Страстную пятницу. Однако в изначальном своем контексте они не были «антисемитскими»: ведь и сами «христиане» в те годы по большей части оставались иудеями. Эта полемика отражает внутрииудейский спор между раввинами и движением Иисуса в первые годы после разрушения Храма[869]. Резкая риторика Иисуса в синоптических Евангелиях напоминает ожесточенные галахические споры в Мишне[870]. «Сам Иисус был иудеем и обращался к другим иудеям, – подчеркивает американская исследовательница Эми-Джилл Левин. – Его учения продолжают традицию израильских пророков. В иудаизме всегда находилось место самокритике»[871].
Однако Евангелие от Иоанна, если рассматривать его в отрыве от Пролога, возможно, отражает конфликт в движении Иисуса. В синоптических Евангелиях Иисус держит свое мессианство в тайне, а в Евангелии от Иоанна при любом удобном случае заявляет, что он соработник Отца, во всем с ним согласен и действует в такой тесной связи с ним, что он и Отец – одно[872]. В одной сцене Иисус, кажется, провоцирует своих оппонентов-иудеев на то, чтобы они его отвергли – говорит, что они не истинные дети Авраама и что отец их дьявол[873]. Возможно, некоторые члены общины Иоанна были встревожены его новыми, более радикальными утверждениями об Иисусе, которые казались несовместимыми с иудейским единобожием[874]. Как Евангелие, так и три послания, озаглавленные именем Иоанна, позволяют предположить, что община чувствовала себя «в кольце врагов». В Евангелии звучит дуализм – упоминания о космической битве, вражде тьмы против света, мира сего против духа, смерти против жизни. Ощущая угрозу со стороны «мира», Иоанновы христиане видели свой важнейший долг в том, чтобы держаться вместе и любить друг друга[875]. В текстах чувствуется какой-то болезненный раскол: по-видимому, некоторые христиане считали учение общины «нестерпимым», а верные видели в них «антихристов», полных убийственной ненависти к Мессии[876].
В Книге Откровения «иоаннитский» дуализм оборачивается космической битвой между силами добра и зла. Сатана и его воинство нападают на Михаила и ангельские силы на небесах, а злые люди ведут борьбу с добром на земле. Автор, Иоанн с Патмоса, уверяет своих читателей, что в критический момент Бог вмешается и уничтожит врагов христиан. Он получил особое откровение (апокалипсис), «раскрывающее» истинное положение дел, чтобы верующие узнали, как вести себя в последние времена. Сатана даст свою власть Зверю, который поднимется из морских глубин и потребует от всей земли повиновения себе. Но, пока ангелы будут поражать землю семью чашами гнева, Иисус – Агнец – поспешит на помощь. Слово Божье явится на поле боя, словно римский полководец, поборет Зверя и бросит его в огненное озеро. Тысячу лет Иисус со своими святыми будет править миром, но наконец Бог освободит Сатану. Произойдут новые разрушения, новые битвы, и лишь затем мир будет восстановлен и с небес на землю сойдет Новый Иерусалим.
Этот тревожный текст, кажется, начисто отвергающий ненасильственную этику синоптических Евангелий, явно вдохновлен образами римского цирка, где гладиаторов заставляли сражаться друг с другом насмерть на потеху толпе зрителей