уммой, нанесли мусульманам несколько серьезных поражений. Один раз, в марте 627 года, перед тем как удача склонилась на сторону Мухаммеда, огромная мекканская армия и ее союзники-бедуины, всего около десяти тысяч человек, осаждали Медину целый месяц. Ужас мусульман отразился в Коране: «Они обложили вас сверху и снизу; закатились у вас глаза [от страха], сердце трепетали в горле, и вы думали [дурные] мысли о Боге. Таково было суровое испытание и глубокое потрясение верующих»[1012].
Однако Мухаммед сумел путем дипломатии и переговоров создать сильную конфедерацию из дружественных ему бедуинских племен и в 628 году повел около тысячи мусульманских пилигримов из Медины в Мекку, чтобы совершить хадж. Поскольку на территории Харама любое насилие, особенно в месяц паломничества, было запрещено, мусульмане явились на вражескую территорию практически безоружными. Курайшиты выслали навстречу паломникам кавалерию, однако союзники-бедуины провели их в Мекку окольным путем. У колодца Худайбийя они остановились и стали ждать развития событий. Курайшиты, понимая, что потеряют в Аравии всякое доверие, если вырежут безоружных пилигримов на священной земле, в конце концов прислали к ним своего представителя для переговоров – и, к негодованию мусульманских паломников, Мухаммед отказался от большей части приобретений, сделанных в ходе войны. Однако ситуация была переломлена в пользу уммы, и ее поддержка в Аравии распространялась теперь все шире. Два года спустя Мекка добровольно открыла ворота мусульманской армии, и многие противники Мухаммеда из числа курайшитов приняли ислам. К моменту своей смерти в 632 году он уже объединил всю измученную войнами Аравию в «Pax Islamica».
Однако ислам победил не военной силой и не благодаря харизме Мухаммеда, а властью Корана. Немусульманам трудно это понять: для постороннего Коран выглядит путаным и непривлекательным сочинением. Европейцы и североамериканцы, судящие о Коране по своему опыту библейской традиции, часто отходят от него в недоумении. Здесь нет связного повествования: по тексту разбросаны разрозненные истории о пророках, сюжетно не скрепленные между собой. Темы не развиваются логически; нет систематического изложения учений; утомляют постоянные повторы. Суры, кажется, расположены без всякой логики: сперва самые длинные, чем дальше – тем короче. Нет ощущения времени: пророки, жившие на протяжении тысячи лет или даже больше, все рассматриваются как современники.
Но Коран – писание для устной передачи, рассчитанное на декламацию, а не на молчаливое и последовательное чтение. Слушатели Мухаммеда, искушенные в устной поэзии, умели на ходу ловить вербальные сигналы, пропадающие при записи (и еще более – при переводе). Они слышали, как повторяются снова и снова темы, слова, фразы, звукосочетания – словно вариации в музыкальной пьесе, искусно расширяющие изначальную мелодию и слой за слоем придающие ей сложность. Коран следует повторять. Его идеи, образы, рассказы связаны внутренними перекличками, усиливающими его основные учения и подчеркивающими наставления. Повторение слов связывает в уме слушателя разрозненные отрывки и сплетает воедино разные течения текста, как одни строки в стихотворении уточняют или дополняют другие.
Коран не сообщает факты, которые можно уразуметь мгновенно. Как и сам Мухаммед, слушатели призваны впитывать его учение медленно, со временем понимая его все глубже и все точнее. Богатый, полный аллюзий арабский язык и его певучие ритмы помогают замедлить привычные мыслительные процессы и войти в иное состояние сознания. В ранних сурах, полученных еще в Мекке, Коран обращается к отдельному человеку и часто предпочитает излагать свое учение в форме вопросов: «Или ты не слышал?», «Думаешь ли ты?», «Или ты не видел?» Каждый слушатель призван задать эти вопросы самому себе. Ответ на них всегда грамматически двусмыслен и неопределен: слушатели остаются с образами, над которыми можно поразмыслить, но без четкого ответа. Коран не пытается объяснить, как устроен мир, но, скорее, приглашает слушателей развить в себе иной уровень осознания. Как объясняет американский ученый Маршалл Г. С. Ходжсон:
Никогда не предполагалось, что Коран следует читать для получения из него информации или даже для вдохновения; чтение Корана – это акт богослужения. Никогда не рассматривался он и как просто священный авторитет… Коран не «использовали» – с помощью Корана обращались к Богу; не пассивно принимали, а читали вслух, чтобы снова и снова утвердить его для себя и себя в нем; событие откровения возобновлялось всякий раз, когда кто-то из верующих в акте богослужения оживлял [т. е. повторял вслух] утверждения Корана… он продолжал быть событием, действием, а не утверждением фактов или норм[1013].
Коран объединил в себе две формы писания. Одной, как мы видели, была семитическая традиция Небесной Книги. Вторая – восточная традиция священного звука. Язык Корана обладает силой индийских мантр. Вместе с откровением Мухаммед получил указание, что его следует слушать и слушать, пока не прояснится его смысл[1014]. Каждое новое откровение Мухаммед читал вслух своим спутникам, пока они не выучивали его наизусть – традиционный способ передачи арабской поэзии. Они позволяли звуку наполнять свое сознание, и красота слов преисполняла их благоговением. Результатом этого, как объясняет Ходжсон, была не интеллектуальная убежденность, а преданность и молитва[1015].
В Коране отражено то, какое действие производил он на первых слушателей. Многие ничего не понимали, даже возмущались – уж очень он не походил на традиционную арабскую поэзию. Другие испытывали эмоциональный подъем, «падали на колени и рыдали»; от чтения «тела их трепетали перед Господом… сердца смягчались при упоминании Бога», глаза «переполнялись слезами, ибо они узнавали Истину [в тексте]»[1016]. Умар ибн аль-Хаттаб, впоследствии ставший вторым калифом, изначально был враждебен посланию Пророка, но однажды вечером, услышав, как Мухаммед вполголоса читает Коран самому себе под сенью Каабы, забрался под дамасское покрывало, которым была накрыта святыня, незаметно подобрался к Мухаммеду и встал перед ним. «Между нами не было ничего, кроме покрова Каабы, – рассказывал он позже. – Но, когда я услышал Коран, смягчилось сердце мое, и я зарыдал, и ислам вошел в меня»[1017]. Чтение вслух нараспев было формой музыки, которая, как говорят, всегда грустна. Греческий философ Горгий (ок. 485–380 гг. до н. э.) утверждал, что слушающие поэзию – которая в Древней Греции, разумеется, всегда исполнялась нараспев – испытывают «трепет, и слезную жалость, и скорбное желание»[1018]. Философ Сюзанна Лангер говорит, что музыка обладает властью пробуждать «эмоции и настроения, которых мы не испытывали, страсти, которых прежде не знали»[1019]. Скорбь и эмпатия, подпитывающая наше чувство справедливости, тесно связаны[1020], так что само звучание Корана укореняло его этический императив на более глубоком, дорациональном уровне.
На протяжении столетий мусульмане переживали Коран как то, что христиане именуют таинством – длящийся прорыв трансцендентного в повседневное[1021]. Если христиане видят Слово Божье воплощенным в человеке Иисусе, для мусульман Слово присутствует в звучании коранического текста, исполняемого при общем богослужении. Заучивая Коран наизусть, они причащаются святости. Мусульмане много работали над распространением грамотности, и каллиграфия для них – форма священного искусства, однако важнейший долг каждого мусульманина – выучить наизусть послание Корана[1022]. Для многих эта задача растягивается на целую жизнь. Коран заучивается не с листа, при чтении, а на слух, и каждое его повторение – это возобновление откровения, символическое участие в мистерии заботы Бога о человечестве[1023].
Мы, современные западные люди, полагаемся на эмпирическое мышление и дискурсивное рассуждение, идущее от посылок к выводам. Это ключ к нашим научным и техническим достижениям. Однако, как мы уже видели, людям свойственно получать новые знания и через физическое движение; так и мусульмане учатся при помощи телесных ритуалов[1024]. «Пять Столпов», основные практики ислама, включают в себя как умственные, так и физические упражнения. Обязательные молитвы, ради которых мусульманин должен пять раз в день прерывать все свои повседневные дела, включают в себя ритуализованные движения тела. Услышав крик муэдзина, призывающий на молитву (салат), верующий должен сперва определить, в каком направлении от него (киблат) Мекка, и повернуться к ней лицом: это физическое напоминание (дхикр) о том, на что ориентируются мусульмане. Затем он садится на пятки и начинает читать стихи из Корана, и при этом кланяется, касаясь лбом земли – все это запечатлевает в уме и в сердце образ «покорности» Богу. Пост в рамадан, когда день и ночь словно меняются местами – еще одно «напоминание» о предельном. В течение дня от верующего требуется строгое воздержание, еда, питье и секс ему запрещены, а ночь становится временем совместного празднества. Ритуальные хождения вокруг Каабы во время хаджа – еще один физический дхикр, воплощающий в себе духовное выстраивание жизни вокруг трансцендентного.
После смерти Пророка в 632 году его конфедерация распалась, и его «преемнику» (