Затем стала протирать холодильник. Она избавлялась от всего недостойного, что принадлежало ей. От старых записей для себя, от пакетика давно негодных презервативов, сохранявшихся как символ чувственной любви, ее возможности. Нелепость. Как и множество других нелепых вещей, прежде всего мыслей. Как метла, царапавшая террасу.
Она поставила в вазы цветы, которые долго не вянут. Прибранный дом. Для него, если он вернется. Она растянулась на кровати с голыми ногами, чтобы понять, как будет выглядеть после смерти. И началось долгое ожидание.
Она думала только о Вито. О нем рядом с ней.
Потом подошла к окну.
День рождения наступил. Она осталась в живых. Конечно, все это были только пустые страхи.
Позвонил Вито из Лондона. В трубке слышался гомон итальянского бара, где он работал.
— С днем рождения, мама!
Они болтали с полчаса, а потом Вито сказал:
— Ты слышала, мама? Его прикончили.
На том конце раздавался какой-то стук. Пулеметная стрельба.
— Кого? Кого прикончили?
Ей представились теракты в Лондоне: в метро, на шумной площади перед галереей Тэйт, где Вито бывал по воскресеньям.
— Каддафи. Прикончили Каддафи.
— А-а.
Она рухнула на пол, усыпанный лепестками, легкая, бессмертная.
Вот оно — октябрьское преступление.
Она не заглядывала в Интернет, не смотрела на бомбежки, которые шли, пока кровавая крыса отсиживалась в бетонной норе. Она знает, какой конец ждет диктаторов. Когда мертвое тело тащат по земле. Бессмысленная ярость против умерших. Никакой радости — лишь мрачный трофей, грязнящий живых.
Память — это известка на ступенях, залитых кровью.
Мы свободны. Ура, ура.