- Антон! - воскликнула Лера.
- Здесь такой не проживает. - Клямин положил трубку и, ухватив шнур телефона, вырвал его из гнезда.
С каждым поворотом руля дома как бы уступали дорогу машине.
Дождь приустал и падал лениво, крупными отвесными каплями. Ударяясь о лобовое стекло, капли плющились, раскидывая острые брызги. Щетки мягко разгоняли их в стороны, выгребая сизую, уходящую вдаль перспективу улицы. Пустая, она обнажала унылое однообразие домов, издерганных осенью деревьев, отлакированных дождем цветных скамеек, глухих киосков. Изредка попадалась фигура под зонтиком, еще острее подчеркивая пустоту утреннего воскресного города.
Море вдали густело сиреневым провалом.
Приближаясь, оно словно бы поднималось вверх, к небу.
Казалось, еще немного - и автомобиль ткнется упрямым лбом в самую середину этой стены.
Добравшись до бульвара, Клямин свернул направо.
- Весь город решил объездить? - сонно проворчал Ефрем. - Хозяин ждать не любит.
Клямин промолчал. Вообще он молчал с тех пор, как выехали из дому. И Ефрема не слушал. По салону автомобиля бродили бессвязные, полупьяные, грубые слова. То сами по себе, то соединяясь в корявые фразы. Еще на лестнице Клямину было сказано, что хозяин в восемь часов будет ехать по Южному шоссе. Он возвращается с дачи. Пропустив его «форд», Клямин должен развернуться и ехать следом, а там будет видно, что делать. Хозяин в машине будет не один, а с Параграфом…
Отлаженный двигатель тянул ровно и мощно. Временами колеса проваливались в затянутые водой колдобины. Капот орошали мутные потоки, и машина, казалось, отряхивалась, подобно большой собаке.
Утомленный Ефрем посапывал простуженным носом, склонив набок башку и мирно уложив на коленях руки. Клямин искоса поглядывал на его заросшие ржавым пушком кисти. Он не испытывал сейчас никакого волнения. Все прошло - и страх, и озноб. Равнодушие и слабость томили его тело.
У развилки, от которой начиналось Южное шоссе, размещался пост автоинспектора. Желтый мотоцикл, опустив баранью голову, покорно мок под дождем. Сам инспектор спрятался под навес и читал газету. Заслышав шум автомобиля, он вскинул глаза, узнал Клямина и дружески помахал ему рукой. Не получив ответа на приветствие, инспектор проводил автомобиль озабоченным взглядом.
Южное шоссе. Клямин выпрямил руки, откинулся на спинку сиденья и уперся затылком в высокую тулью подголовника.
Схваченная по краям сырыми деревьями, дорога летела вдоль берега моря. Сначала она касалась территории порта, потом - рыболовецкого совхоза и лишь после этого подбивала пятикилометровую линию пляжа, покрытую где песком, где галечником.
Дождь совсем перестал. Но Клямин, казалось, не замечал этого: щетки продолжали кланяться, скрежеща о сухое стекло. Этот звук и пробудил Ефрема. Какое-то мгновение он таращился в хрустальное стекло, потом протянул руку под рулевое колесо и передвинул рычажок. Щетки остановились.
- Чокнутый ты какой-то. Белый весь. - Ефрем коротко ругнулся. - Хозяина боишься! Все его боятся, суку. - Он похлопал себя по коленям, разыскивая курево. Разыскал. Вытащил сигарету и, придавив головку автомобильной зажигалки, прикурил…
Какое-то время он посасывал сигарету, сбрасывая пепел в откинутый кармашек пепельницы, искоса поглядывая на осунувшееся лицо Клямина. Потом перевел взгляд на его руки.
- Слушай, ты не заболел? Глаза как у психа, и разговаривать со мной не хочешь?
С трудом оторвавшись от стекла, Клямин протянул взгляд по пыльной панели, перевел на короткие, тупые колени Ефрема, потом выше - к его плоскому носу, прижатым ушам, к венчику жестких волос.
- На дорогу гляди! Еще врежемся. Я пил, а он под балдой, - забеспокоился Ефрем и ткнул пальцем Клямина в плечо. - Эй! Что с тобой?! Хочешь, я сяду за руль, а?
Клямин покачал головой. Так слабо, что Ефрем с трудом это уловил.
- Кажется, хозяин едет. - Ефрем вперил глаза в далекий силуэт автомобиля и, приглядевшись, добавил с уверенностью: - Едут. Я его танк где хочешь угадаю…
Далекий штрих на серой дороге уже принимал контуры автомобиля.
- Не забыл? Проскочим мимо - развернешься и двинешь следом за «фордягой». - Ефрем наклонился вперед, встречая взглядом приближающийся автомобиль.
Продолжая держать руль вытянутыми руками, Клямин прижался сутулыми плечами к спинке сиденья. А нога упрямо пригибала вниз рычаг акселератора. Стрелка спидометра миновала отметку «90» и дрожала в дурном предчувствии.
Шоссе вытянулось черной напряженной лентой.
Клямин что-то проговорил вялым, тающим голосом.
Ефрем не расслышал и переспросил, не отрывая взгляда от черного автомобиля, в котором уже различались два силуэта.
- Я говорю, - повысил голос Клямин, - ты в каком же месте тут придавил девчонку, плешивый холуй?
Ефрем отодвинул от стекла плоское лицо.
- Кто же тебе стучит? - Он и не пытался скрыть испуга. - Этот гад Виталий, да?! - Его маленькие глаза побелели.
Он ничего сейчас не видел, кроме бледного, опавшего на кости профиля Клямина. Не замечал он и стрелки спидометра, а она уже миновала цифру «100» и завалилась дальше.
Не смотрел на спидометр и Клямин. «Значит, они это сделали… Все-таки они…» Сомнения, которые еще как-то владели Кляминым, расслабляя его волю, рассеялись. Они! И Ефрем в этом сейчас признался. Они-и-и-и…
На какие-то доли секунды им овладела просветленная радость уверенности. Он всем существом признал правильность выбора. Единственного и справедливого той высшей справедливостью, что толкает на проявление самых глубинных и высоких порывов духа. И уважение, которое в эти мгновения человек испытывает к себе, становится настолько сильным, что затмевает страх.
Расстояние между автомобилями сокращалось. Казалось, два могучих поршня - черный и красный - с дикой силой сжимают серый асфальт утреннего шоссе.
Еще мгновение - и каждый из них штрихом молнии пронесется мимо другого, и лишь воздушная волна встряхнет их металлические тела…
Уже мертвый взгляд Клямина зеркально зафиксировал клетчатое кепи Гусарова и хмурое лицо Серафима. И еще в какую-то долю мгновения мертвая уже память вдруг отметила сходство Серафима с бедолагой Генахой, отчимом Натальи.
И все!
Сжатые поршнями метры асфальта достигли критической точки. Чужими руками Клямин чуть свернул влево руль.
И поршни соединились в единый чудовищно жаркий черно-красный монолит…
Автоинспектор с поста на развилке услышал сильный взрыв со стороны Южного шоссе. Точнее, два взрыва с коротким промежутком.
Он вскочил на мотоцикл.
Еще издали инспектор заметил клубы дыма и прибавил скорость.
Глазам его предстала ужасающая картина.
Гигантский факел запрудил шоссе огнем. Огонь стекал на обочины. Местами его прошивали клубы яростного черного дыма. Казалось, дым борется с огнем в этом чудовищном костре. Собственно, было два костра, в центре которых угадывались контуры автомобилей, вернее, то, что от них осталось.
Испуганный инспектор объезжал разбросанные повсюду горящие предметы.
Неожиданно костер вспыхнул ярче.
Инспектор отъехал назад.
И тут его внимание привлек листочек. Удивительно белый, он парил, подгоняемый жаром, и, взмыв еще выше, неожиданно сделал круг и опустился возле колес мотоцикла. Казалось невероятным, что в этом аду могла уцелеть какая-то бумажка. Инспектор наклонился и поднял ее с горячего асфальта.
Это была визитная карточка со знакомой инспектору фамилией.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Лера плотнее запахнула на груди платок и привалилась спиной к углу щербатого буфета. Такого же старого, как и хозяин этой захламленной комнаты со стойким запахом запустения и ветхости.
Дед Николаев вытирал салфеткой темные фаянсовые чашки. Он старался не глядеть на гостью. Визит Леры был внезапен. К тому же хозяин испытывал неловкость: забыл, совсем забыл о сегодняшней дате. А ведь, помнится, отмечал на календаре. И надо же - вылетело из головы, как и не было, позор-то какой…
- Сервиз этот Антон супруге моей, Марии, на именины поднес, - пробормотал Николаев. - Э-хе-хе, буйная его головушка…
Лера продолжала молчать.
Старик свел в линию редкие брови. Конечно, он понимал: поминки - ритуал не радостный. Но сколько можно молчать? Молчит и молчит…
- Может, пригласить соседей снизу? - вскинулся Николаев.
- Нет, Федор Кузьмич, не надо, - промолвила Лера.
- А то кликнем. Антон с ними ладил.
- Вдвоем посидим, - упрямо повторила Лера.
- Как знаешь. Только ты не молчи, будь добра. А то мне все кажется - распахнется дверь и на пороге Антон возникнет. В тишине эти мысли голову раскалывают. Раньше я свою Марию ждал, теперь его. Так и спятить можно… Да… С годами все больше покойники нас окружают, не пробиться.
- И у меня он перед глазами как живой.
Лера приблизилась к столу. Действительно, что это она? И так деду несладко. Явилась без приглашения. Когда она жила в этом доме, у Антона, старик сосед почему-то не слишком ее привечал. Оттого и неловкость какая-то сейчас между ними.
- Я не очень-то засижусь. Помянем Антона, и уйду. Напрасно вы с чашками затеяли, чай пить не буду.
- Что ты, что ты, - забеспокоился старик Николаев. - Вот те на… Ты не думай, что я такой хмурый… Все в толк не возьму, понимаешь. От болезни он бы помер или там кирпич на голову свалился. Но в автомобильной катастрофе?! Антон! Такой мастер. Все равно сказать, что рыба утонула, ей-богу.
Лера придвинула к столу тяжелое кресло со скрипучим ревматическим остовом. Сказать старику о том, что это была не случайная катастрофа, что Антон сознательно пошел на это? Не поверит старик, рассердится. К тому же это личное ее, Лерино, предположение. Кто может с определенностью утверждать подобное? Абсурд!
- Так, - промолвил старик Николаев, поднимая над столом бутылку с наливкой. - Вначале, как положено, нальем Антону. - Он потянулся к сиротливо стоящей стопке. - Теперь - себе. - Он наполнил Лерину рюмку, затем свою.