— Чекмарев здесь?
— Здесь, — мотнул головой каюр и протянул руку к выходу. — Они кругом. Они стрелять не будут. Они ждут. Ты беги к Чекмареву.
— Что-о-о?! — Лицо Черепахина перекосилось от страха, а глаза остекленели от злости.
Мысли в его голове метались, как снежинки в пургу, и главная, основная мысль была: «Спастись, спастись!» У него рождался план за планом, но он их тут же отбрасывал, как непригодные. Черепахин не верил ни одному слову письма Чекмарева, кроме сообщения, что стойбище окружено. Оттыргин это подтверждает, а лгать он не может, как и все чукчи. Черепахин думал: «Хитер ты, Чекмарев. Хочешь, чтобы я сам вам в руки дался. Нет, шиш! Я хитрее. Я уйду от вас». Теперь каждое слово, каждый шаг может оказаться роковым. Нужно быть очень осмотрительным. Черепахин покосился на дымовое отверстие, вокруг которого покачивались большие хлопья сажи. Небо густо синело. Скоро вечер. И как ни был осторожен Черепахин, все же его взгляд перехватили и Оттыргин и Парфентьев. Оттыргин вспомнил, что ему наказывал Чекмарев, и сказал:
— До темноты ты должен прибежать к Чекмареву, Я тебя повезу.
«Уже и конвоира прислали, — подумал с ненавистью Черепахин. — Как они уверены, что я соглашусь на их уговоры».
Его люди по-прежнему спали. Поднимать их, выступать вместе с ними против марковского отряда бессмысленно. Марковцы всех перестреляют. И тогда спасения не будет. Значит, поднимать тревогу нельзя. Надо вырваться одному из кольца марковцев, догнать американцев, об отъезде которых Чекмарев еще не знает. Американцам можно сказать, что большевики гонятся и за ними. Тогда коммерсанты не бросят его, и он вместе с ними доберется до фактории Свенсона. А там — ищи ветра в поле. Можно будет организовать новый отряд. Олаф поможет!
— Чекмарев ждет, — напомнил Оттыргин.
— Сейчас, — Черепахин порылся в вещах, но, не найдя листка бумаги, сорвал с консервной банки этикетку и на ее обороте написал: «Гражданин Чекмарев! Я согласен на ваше предложение. Жду вас в яранге Аренкау. Что здесь происходит, вам расскажет Оттыргин. Я болен и не могу ехать. Жду вас. Черепахин».
Парфентьев подозрительно следил за Черепахиным. Что задумал его хозяин? Оттыргин не понимал, зачем Черепахин пишет. Надо же ехать к Чекмареву, а не писать. Марковцам холодно ждать на снегу. Черепахин протянул записку каюру:
— Быстро отвези Чекмареву.
— Тебе надо со мной, — Оттыргин неохотно принял записку. — Тебя ждут.
— Ну, не разговаривать! — прикрикнул Черепахин на чукчу. — Марш! Я здесь буду ждать!
Каюр повиновался. Он вышел из яранги. Парфентьев спросил в тревоге:
— Чекмарев приедет сюда?..
— Молчи! — остановил его Черепахин. Он прислушивался. Как только Оттыргин отъехал, Черепахин тихо, чтобы не разбудить спящих, приказал Парфентьеву:
— Скорее две упряжки. Мы бежим!
Теперь Парфентьев понял его. Он выскользнул из яранги, а Черепахин быстро набил два мешка продовольствием. Когда Парфентьев вернулся, Черепахин был уже готов в дорогу, выглядел он довольно воинственно. Кроме винчестера он захватил маузер.
Черепахин молча указал на мешки с продовольствием, Парфентьев вынес их один за другим и укрепил на нартах. Черепахин ему помогал, все время оглядываясь. Наступил вечер, и темнота быстро густела. Черепахин ехидно улыбнулся, но тревога не покидала его, хотя он и посмеивался над Чекмаревым. «Дурак ты, дурак, да кто же так делает? Налетел бы сразу и взял бы тепленьких, а то еще переговоры!»
— Кажется, едут, — Парфентьев прислушался и подтвердил: — Много упряжек едет. Отовсюду едут. Надо бежать.
— Ты будешь на первой нарте, я за тобой, — наставлял Черепахин. — Гони что есть духу. Гони дальше. Уйдем!
— Уйдем! — согласился Парфентьев. — Наши упряжки свежие!
Парфентьев и Черепахин осторожно отвели свои упряжки от яранги Аренкау, поставили их за чужой, с краю стойбища, Напряжение людей передалось животным. Собаки нервно позевывали, что-то ждали. Парфентьев шепнул:
— Близко уже!
— Гони! — приказал Черепахин и взмахнул остолом: — Хак!
Его крик, как удар бича, подействовал на собак. Они дружно взяли с места и понеслись за упряжкой Парфентьева, которая ринулась в темноту. Черепахин, пробежав несколько шагов, упал на нарту, судорожно ухватился за баран. Казалось, теперь никакая сила не могла бы его остановить.
— Стой! — послышался крик. — Стой!
Хлестнул выстрел, за ним второй, третий. Поднялась ружейная стрельба. Пули взвизгивали над головой, но Черепахин, не обращая на них внимания, кричал диким голосом:
— Хак! Хак! Хак!
Это был не крик, а вопль. Черепахин не заметил, как его и Парфентьева упряжки пронеслись мимо упряжек марковцев, которые двигались им навстречу. Появление Парфентьева и Черепахина было столь неожиданным, что марковцы не успели преградить им путь, и, пока товарищи Чекмарева, который двигался к стойбищу с другой стороны, сообразили, что произошло, было упущено время. Черепахин и Парфентьев оказались далеко впереди. Марковцы открыли огонь. Несколько человек повернули свои упряжки и стали преследовать беглецов.
— Хак! Хак! Хак! — продолжал гнать собак Черепахин. Лицо его заледенело от встречного ветра и снежной пыли. Мохнатые от инея лайки изо всех сил неслись за упряжкой Парфентьева, который умело вел своих собак. Он время от времени оборачивался, чтобы проверить, не отстал ли Черепахин. Теперь Парфентьев очень боялся этого. Он знал, что в тундре одному гибель.
Вечер быстро перешел в ночь. Густой мрак лежал на земле, и в этом мраке мчались две упряжки. Давно затихли выстрелы, давно отстали преследователи. Их усталые собаки не могли тягаться с упряжками Черепахина и Парфентьева. Парфентьев улыбнулся. Он взял у Аренкау лучших собак.
Не слыша голоса Черепахина, Парфентьев встревожился: неужели он убит или ранен? Проехав еще версту и убедившись, что никто их не преследует, Парфентьев остановил свою упряжку, и почти сразу же рядом оказалась упряжка Черепахина. Парфентьев бросился к лежащему хозяину, схватил его за плечо:
— Жив?
— Жив… — хриплым шепотом отозвался Черепахин и заторопил: — Поехали, поехали… Нельзя стоять…
Они продолжали путь. Парфентьев, зная, что в стойбище марковцам обязательно расскажут об отъезде американцев на север, повернул на юго-запад, Марковцы подумают, что Черепахин попытается догнать американцев, и ринутся по ложному следу, а они тем временем далеко уйдут. С этим доводом согласился и Черепахин, отказавшись от своего первоначального плана. После полуночи они сделали привал у какой-то рощицы и даже рискнули развести костер. Надо было дать отдых собакам да и самим согреться чаем, часок соснуть.
Костер их и сгубил. Рэнто, упряжка которого была лучшей в тундре, с двумя помощниками, ориентируясь на свет костра, разыскали беглецов. Замаскировавшись в рощице, они выждали, когда беглецы уснут, и повязали их сонными.
К вечеру следующего дня маленький караван Рэнто въезжал в стойбище Средней Реки. Оно было необычно оживлено. Между ярангами сновали люди, доносился многоголосый шум.
Десятки лиц повернулись в сторону каравана, и большая толпа ринулась навстречу Рэнто. Беглецы, втянув головы в плечи, съежились, с замиранием сердца ожидая, что сейчас на них набросятся, расстреляют.
И действительно, Рэнто услышал, как кто-то потребовал немедленно расправиться с Черепахиным.
— Пулю ему в лоб, и точка! Заслужил!
Обомлевший Черепахин и не менее перепуганный Парфентьев сидели, опустив головы, не смели взглянуть на людей.
— Мы же не такие бандиты, как он, — возразил другой марковец. — По закону судить его будем.
Тут сквозь кольцо людей пробился Оттыргин и долго смотрел на Черепахина. Потом он плюнул на снег и покачал головой:
— Зачем неправду говорил?
— Он завсегда обманывал! — крикнул кто-то, но тут послышались голоса:
— Чекмарев идет!.
Люди обернулись, расступились, уступая дорогу Чекмареву, Куркутскому и Каморному. Все замолкли. Стало очень тихо. Когда Оттыргин вернулся к Чекмареву с запиской коммерсанта, Василий Михайлович сразу же заподозрил неладное. Правда, Оттыргин рассказал, что в яранге Аренкау все спят, но и это могло быть маскировкой. Чекмарев сразу же отдал приказ наступать на стойбище, тесно сжимать кольцо, но Черепахин и Парфентьев с отчаянной смелостью прорвались сквозь него и исчезли в ночи. Появление марковцев в стойбище было столь неожиданным, что никто из брошенных главарем черепахинцев и не пытался оказать сопротивление. Арестовав восьмерых человек, которые, собственно, и составляли весь отряд Черепахина, и отобрав у Аренкау награбленное коммерсантом добро, марковцы двинулись в обратный путь. В стойбище Средней Реки Чекмарев решил заночевать со своим отрядом, а утром выступить в Марково. И вот это неожиданное появление Рэнто с пленниками. Камерный подскочил к Черепахину, схватил его за плечо, рванул:
— Что харю прячешь? Смотри людям в глаза, сволочь!
— Перестань, Давид, — негромко, но требовательно сказал Чекмарев. — Его народ судить будет. Поручаю тебе следить за пленными. А сейчас — ужин и спать. Утром выезжаем в Марково.
— А может быть, выехать прямо сейчас? — спросил Мохов. Голос его дрогнул: — Наташе ведь совсем плохо. — Я знаю, что всем надо отдохнуть. Мы с Отты довезем Черепахина.
— Через час выступаем все! — с минуту подумав, решил Чекмарев: — Товарищи поймут.
Антон, покачиваясь от усталости, в клубах пара вбегает в коридор и видит, что Нина Георгиевна платится перед ним, точно чего-то испугавшись. Лицо ее бледно, руки странно прижаты к груди. Антон не понимает, чем вызван ее испуг. Он улыбается и говорит, указывая на тяжело дышащего позади Черепахина:
— Я с доктором…
Нина Георгиевна как-то странно всплескивает руками и, закрыв ими лицо, бежит через кухню в комнату. Антон слышит ее рыдания, и страшная догадка заставляет его содрогнуться. Ему становится страшно. Он кричит:
— Наташа!
Антон вбегает в комнату и застывает на месте. Кровать пуста. Нина Георгиевна стоит, прижавшись к стене. На руках ее маленький сверток. Антон знает, что это его сын, но он почему-то не думает в этот момент о сыне. Он остановившимися глазами смотрит на бескровное лицо Нины Георгиевны.