— Нет-нет! — как будто испугался "гостинец". — Благодарю вас, но не могу! Для меня это исключено!
— Религия? — осторожно спросил я.
— Гастрит, — вздохнул он. И остановился: — Я, пожалуй, пойду по маршруту, который вы нарисовали. Может быть, на прощанье обменяемся контактами?
Я чуть было не начал диктовать свой телефонный номер, да вовремя спохватился, что на руке у меня теперь ублюдочный телефон агента. Дать электронный адрес? Но если за мной ведется слежка, то открытые имэйлы тем более могут прочитать. Наблюдатели, вероятно, уже засекли мою переписку с секретарем Князевым. Идиотское словоблудие — князевское природное и натужное мое, которое мы используем вместо шифра, не могут скрыть главного: я связан с Акимовым, что-то для него делаю. И если симпатичный "гостинец" напишет мне, то, чего доброго, притянет к себе внимание крадущихся за мной. Не хотелось его подвести.
— Простите, — сказал я, — но лучше этого не делать.
Он явно растерялся, он мог обидеться. Пришлось как-то пояснить:
— Видите ли, из-за меня у вас могут быть неприятности. И с приглашением в кабачок я, пожалуй, погорячился. Мы и так уже слишком долго разгуливаем вдвоем на открытом месте.
Не знаю, что понял "гостинец", но его умные глаза сузились до темных щелочек и в них блеснуло сочувствие. Он не поспешил уйти, а спокойно протянул мне руку на прощанье:
— Желаю вам удачи! Если мы оба еще немного поживем, то узнаем, чем закончится всемирная трагикомедия.
— Надеюсь, она никогда не закончится.
— Я тоже надеюсь, что конца света не будет, — ответил он. — В любом случае, когда хоть что-то определится, я вспомню об этом разговоре.
— И я тогда вспомню о вас.
Отправиться в чудесный кабачок мне пришлось одному. И поскольку я остался без компаньона, то решил ограничиться порцией в сто пятьдесят граммов. Несуразное количество: ни то, ни сё. Когда я отходил от стойки, меня терзали сомнения — не добавить ли еще соточку? Но, очутившись на улице, я похвалил себя за умеренность: почти незамутненные глаза сразу выхватили фигуру Сапкина, отиравшегося неподалеку. На нем теперь была не серая куртка, а голубая. Кожаную шапочку с меховыми ушками и маленьким козырьком он надвинул на лоб. Замаскировался! Та-ак…
Я испытал мгновенный прилив ярости, а в таком состоянии можно было и глупостей натворить. Чтобы выиграть время, обдумать ситуацию, повернулся к Сапкину спиной и двинулся прочь. Кажется, кровь у меня кипела, но я заставлял себя сохранять вид человека, не обремененного никакими заботами. Шагал не спеша, позволял другим прохожим обгонять меня, косился на витрины магазинов и рекламные экраны.
Что я мог предпринять сейчас? Оторваться от преследования? Можно было попробовать, я знал на Васильевском один разветвленный проходной двор. Но если Сапкина послали те же люди, которые пытались следить за моим телефоном, то проклятый Сапкин, прицепившийся ко мне, как репей к собачьему хвосту, всё равно уже выполнил свое дело: его хозяевам стало известно, что сигнал, крутившийся в компьютере ГУВД, фальшивый. А дальше и дурак сообразит, что я разгуливаю по городу и езжу на метро с каким-то особым телефоном. Они могли вычислить Билла, я подвел его. Вот тебе и нелепость примитивной слежки на своих двоих! Получалось как раз наоборот: всю хитроумную электронику может обойти любой болван, имеющий пару крепких нижних конечностей, а Билл в своем генеральском кабинете подрастерял чувство реальности.
Откуда же Сапкин увязался за мной? Вряд ли от дома Милы: я привык уже доверять своей интуиции, а ощущение слежки появилось у меня сегодня только возле "Евгения и Параши". Скорей всего, Сапкин изо дня в день подстерегал меня попеременно в двух местах — то под окнами моей квартиры, куда я не возвращался, то на Литейном около ресторанчика. Неизвестно, догадывался ли он, что это заведение связано с разумниками (хотелось верить, что нет), но даже с его мозгами нетрудно было ухватить, что меня по каким-то причинам туда тянет.
В прошлый раз, после разговора с Ратмиром Филипповичем, я возвращался из "Евгения и Параши" к Миле, путая следы и, как бы ни были убоги мои приемы, видимо, сумел оторваться от наблюдения. А сегодня я совершил ошибку — двинулся с Литейного пешком по пустынной набережной. Понадеялся, что здесь скорее замечу слежку. На самом деле я упростил Сапкину его задачу: на открытом месте он сумел не потерять меня из вида. Что ж, если я сейчас рассуждал правильно, то адрес Милы не был раскрыт, я сохранял свое убежище. Хоть один плюс для меня во всей зловещей ситуации.
Я пересек шумный Средний проспект и продолжал неторопливо двигаться в сторону Смоленки. Сапкин не отставал, я и не оглядываясь чувствовал его присутствие за спиной. Поток прохожих вокруг поредел. И вдруг меня точно оглушило и ослепило тугой волной невидимого, беззвучного взрыва. Это взорвалась моя собственная злость, с которой я не совладал…
Дальше я уже действовал рефлекторно, я не управлял собой, хотя отлично запомнил всё случившееся. Я круто свернул в первый попавшийся двор и там под аркой забился в нишу какой-то заржавленной и наглухо запертой стальной двери. Через минуту во дворе появился мой преследователь, я вначале услышал его шаги. Не обнаружив меня впереди, злополучный сыщик почти побежал, но в тот момент, когда он поравнялся с нишей, я дал ему подножку с подбросом. Взвизгнув от неожиданности, Сапкин полетел головой вперед на асфальт. Он успел вытянуть руки и не разбил физиономию, но ладони, кажется, рассадил до крови, щегольская шапочка отлетела в сторону. В ту же секунду я выскочил из укрытия, рывком поднял Сапкина на ноги, развернул и втолкнул в нишу так, что затылок его с колокольным гулом ударился о стальной лист двери.
— Валун, — только и смог выдохнуть он, — ты что?… — глаза его от испуга выкатились, губы дрожали.
— Гаденыш! — вцепившись в его куртку, я еще раз рванул Сапкина к себе, а потом бросил назад и снова долбанул башкой о ржавое железо. — Ты кем себя вообразил, кретин?! Ты что за мной ходишь, что вынюхиваешь?!
Но эффект внезапности уже прошел. Казалось даже, что последний удар, встряхнувший мозги Сапкина, привел его в чувство. Он подобрался, на губах выступила обычная издевательская усмешка:
— Бей, бей, — сказал он, — сядешь! Лучше всего — убей, тогда вообще не выйдешь!
И, самое мерзкое, он был прав.
— Захочу, убью! — заорал я. — Так убью, что концов не найдут!
Но это был уже крик бессилия, пустой блеф. Я выпустил его.
Сапкин демонстративно поправил и разгладил на груди свою куртку:
— Вляпался ты в дерьмо, Валун! Сам не представляешь, в какое! — он рассмеялся отвратительным трескучим смешком: — Вляпался дурачок, со своим новым хозяином вместе!
Я сжал кулак, замахнулся:
— Если еще раз увижу, что ты за мной ползешь…
— То что будет? — ухмыльнулся он.
И под его презрительным взглядом я тяжело опустил руку.
А Сапкин вдруг остервенился, зарычал, оскалив зубы и раскрыв напоказ свои ладони в ссадинах:
— Видал?! — Потом пощупал свой затылок: — Вот, и шишка сзади. Ты уже года на два тюрьмы расстарался, я тебя не сдаю только по собственной доброте! А ходить мне еще за тобой или нет, решать не ты будешь. Может, и не стану больше ходить, главное уже выходил.
Он шагнул из ниши прямо на меня (пришлось посторониться), подобрал с асфальта и отряхнул свою шапчонку. Опять испустил пукающий смешок:
— Ты, Валун, еще свое получишь! Тогда посмотрим, кто из нас кретин! — и вышел из подворотни.
Меня трясло от бешенства. Понадобилось несколько минут, чтобы я сумел справиться со своими нервами и начать действовать. Просторный двор с детской площадкой в центре был пуст. Я быстро вошел на эту площадку, встал между качелями и горкой для катания малышей. Прикинул, что если вести разговор отсюда, не повышая голос, в домах за окнами не услышат. На всякий случай внешний звук на телефоне отключил, а в ухо вставил наушничек. И позвонил Биллу.
Он выслушал мой рассказ о столкновении с Сапкиным, не перебивая, и продолжал молчать, когда я закончил. Я даже подумал, что Билл сейчас не один в своем кабинете. Спросил его:
— Ты говорить-то можешь?
— Могу, могу, — ответил он и опять напряженно замолчал, видимо, осмысливая ситуацию.
— Подловили нас, Билл. Выходит, наружная слежка — не такая уж глупость.
— М-м-да, — неопределенно проворчал он.
— Подвел я тебя?
— За меня не ссы, отлягаюсь! Скажи лучше, что об этом думаешь, аналитик?
— Я так понял, Сапкин работает не на ГУБу и вообще не на какую-то государственную спецслужбу.
— Как ты это высчитал, Шерлок Холмс?
— Ну, я ему сгоряча всё же хороших пиздюлей навешал, а он меня сдавать в полицию не стал. Значит, боится раскрыть, что ходил за мной, боится засветить хозяев своих.
— Кто ж они, по-твоему?
— Какая-нибудь мафия.
— В наше-то время неизвестная мафия? — усомнился Билл. — Без офисного небоскреба и рекламы на телевидении?
— Может, как раз всем известная. Просто сейчас за такое дело взялась, что надо его провернуть шито-крыто. Не я же их интересую и не ты. Им от Акимова что-то нужно или от разумников.
Билл опять помолчал. Потом спросил:
— Уверен, что убежище твое не раскрыто? — даже по защищенному телефону он не стал называть Милу.
— Девяносто девять процентов.
— Что собираешься делать, куда сейчас двинешься?
— В убежище, а куда мне еще податься? Тем более, шифратор у меня там остался. Буду письма писать. Похоже, дело всерьез поворачивается, прикрытия твоего может не хватить. Пусть Акимов тоже подсуетится.
— Логично, — согласился Билл. — Действуй, держи меня в курсе. — И вдруг встревожился: — Валун, только смотри, ты Сапкина этого в самом деле не вздумай грохнуть! Под горячую-то руку.
— Что я, дурной что ли!
По пути к Миле я привычно путал следы на улице и в метро. И то, что слежки за собой в этот раз не почувствовал, нисколько не успокаивало. Тревога только нарастала. Никчемный Сапкин в своем наглом торжестве был страшен не сам по себе, а как симптом. Я ощущал вздымавшуюся за ним громадную, темную, смертельно опасную волну. Это чувство заставило меня вначале ускорить шаг, потом — бежать по эскалаторам. В конце пути я уже торопился изо всех сил, как будто еще мог что-то предотвратить. Но я опоздал.