Владо кажется, что он босиком идет по молодой траве. Под ноги ему попадаются горячие камешки, которыми усеян берег реки.
Два пути было перед ним, когда он, еще не знавший по-настоящему жизни юноша, должен был решать, по какому пути идти. Он не пошел по тому, который вел к автобусу и в Братиславу. Он выбрал другой.
По этому же пути пошел и солдат, прибывший на побывку с Восточного фронта, Марош. Идти с ним Владо было веселее. Они выбрали правильный, хотя и опасный путь.
«Как бы я сейчас решил? Какую дорогу бы выбрал? — спрашивает сам себя Владо и тут же отвечает: — Нет, я не жалею, даже сейчас не жалею, что выбрал эту. Я снова пошел бы по тропинке, ведущей к старому кирпичному заводу».
Он опять видит картофельное поле, межу, позади, зеленые стебельки, щекочущие ему ноги. Перед ним, как золотая река, волнуется овес…
Видения вновь прерываются. И вот вместо золотого овса белеет полоска снега, Владо кажется, что он видит Елу, как она машет ему шалью…
— Пришли, уже пришли! — слышит он из коридора голос Мароша.
Владо отбрасывает воспоминания, крепко сжимает губы, открывает подсумок. Он не удивлен, что фашисты пришли, что Бриксель явился с гранатами. Но Владо им дешево не дастся. Ведь он чувствует на себе сосредоточенные взгляды партизан, которые идут сюда на помощь по глубокому снегу.
Раздается взрыв, за ним следует новый. Ослепительные и зловещие вспышки врываются в коридор. «Выбили дверь», — мелькает у Владо в голове, и что есть мочи он кричит:
— Ма-рош!!!
Никто не отвечает ему, кроме автоматов. Владо яростно стреляет через щель. Пока он жив, никого не пустит на белую полосу… Может быть, они не отважатся войти в коридор, может быть, подумают, что здесь забаррикадировалось много партизан. А на самом деле?.. Владо один. Пусть один, но он — коммунист!
Солнце давно уже зашло. Дует холодный ветер. В цементном подвале взрываются гранаты. Стены качаются и трескаются, как во время землетрясения.
— Выходи!.. Сдавайся!.. — кричит офицер в очках.
Но Владо его уже не слышит.
Офицер стоит на белой полосе, расставив ноги и сжимая в руке револьвер.
Владо не видит его.
Не видит он и темные фигуры партизан, поспешно спускающихся вниз по Салатину.
УТРЕННИЙ ВЕТЕР
1
Три дня не переставая шел ливень. Ваг вспух, вышел из берегов, широко разлившись по скошенным полям. И после окончания дождя он продолжал все еще неистовствовать, принимая в себя полноводные притоки. Ваг по-разбойничьи врывался в дома, хлева и свинофермы и уносил с собой все, что не удалось эвакуировать членам кооператива. Еще вечером то тут, то там можно было слышать блеяние тонущей овцы или видеть плавающий разбухший труп свиньи. Застрявшая на дороге автомашина походила на подводную лодку, вынырнувшую из морских глубин.
Ветер разрывал черные тучи, а когда затихал, чтобы собраться с силами, они повисали над округой огромными летучими мышами. Нот вот на безоблачном кусочке неба появился месяц, и тотчас же на поверхности воды затанцевало медное блюдо — его отражение. Он осветил зеленоватым светом блоки строящихся домов, груды кирпичей и краны, протянувшие над стройкой свои аистиные шеи.
Близилась полночь, но никто из рабочих не спал. Что, если Ваг ринется на стройку и доберется до фундаментов? И без того много подпочвенной воды в подвалах. Может пропасть большой труд каменщиков! Резиновые сапоги разбивали зеркала луж под лесами домов. С шумом работали насосы, к которым из подвалов тянулись резиновые шланги.
На берегу реки между бульдозером и грузовиком суматошно мелькали фигуры людей. В свете прожекторов было видно, как они забирали лопатами привезенную щебенку и кидали ее на растущую насыпь, которой хотели предотвратить наводнение. Тут же скрежетал бульдозер, вгрызаясь своими железными челюстями в каменистую землю.
Бригада бетонщиков во главе с Мишо Бакошем не поддавалась усталости, хотя по голым спинам мужчин струился пот. Каждому было ясно одно: надо скорее укротить одичавший Ваг. И каждый работал за пятерых, пока не закончили свое дело.
Перед насыпью, склонившись над водой, стоял парень лет двадцати, голый до пояса, в узких брюках. В руке он держал фонарик, которым освещал замерную планку с делениями. Погасив свет, парень опустил фонарик в карман и почесал за ухом. Поправил рукой упавшие на лицо длинные волосы и не заметил, как к нему приблизился плечистый мужчина в спецовке. Когда тот дотронулся до его спины, парень вздрогнул от неожиданности и, громко сплюнув, сказал:
— Черт тебя побери! Чего пугаешь?!
— Эх, ну и герой ты, Джонни! — ухмыльнулся мужчина в спецовке и не спеша закурил сигарету.
«Однако ему нельзя рассказывать все о себе. Про Джонни вспомнил», — подумал Рудо и сказал:
— Перестань, Тоно. Не прикидывайся подростком. Тебе же за тридцать. Ты прекрасно знаешь, что меня зовут Рудо Главач.
Тоно Илавский затянулся, потом выпустил дым через нос и с шумом выдохнул:
— Говоришь, Рудо? Тебя так окрестили? А в чем крестили? В роме? — подзадоривал он его, как маленького.
— Мать его сама бы вылакала, — махнул рукой Рудо. — Дай-ка мне лучше «Липу».
Тоно достал из кармана пачку сигарет, что-то пробормотал. Огонек зажигалки осветил два лица. У Тоно лицо круглое, скуластое, с орлиным носом, у Рудо — худое, продолговатое, с черными лукавыми глазами.
Огонек погас, и Тоно громко зевнул:
— Пора бы нам спать. Мы здесь вымокли, точно курицы, а Ваг делает что хочет. Послушай, — он взял Рудо за рукав, — на стройке ты ползаешь как улитка, а сейчас живот готов надорвать.
Рудо вытер лоб. Переступая с ноги на ногу он чувствовал, как вода хлюпала у него в ботинках.
— Ты в сапогах, и мне бы надо было сапоги надеть, — сказал он. — Но ничего. Эта работенка мне по душе.
— Чего ты стараешься, — не выдержал Тоно. — Думаешь, что получишь за три смены?
Когда утром началось наводнение, Рудо даже и не помышлял о деньгах. Им овладело предчувствие надвигающегося бедствия, которое будоражило его сознание и заставляло забыть об однообразных пустых буднях. Ему уже до чертиков надоело изо дня в день подавать каменщикам похожие как две капли воды кирпичи или же делать одни и те же движения лопатой, бросая в пасть бетономешалки щебенку, и к тому же слышать все те же команды ворчливого бригадира.
Нет, уж лучше меряться силами с одичавшим Вагом. В этом есть какая-то романтика!
Утром его послали спасать хозяйство соседнего кооператива. На свиноферме было по колено воды. Но он не обращал на это внимания: в загонах метались большие свиньи, а те, что были поменьше, опирались передними лапами о стену и поворачивали к людям ушастые головы, как бы зовя их на помощь. Потом он работал здесь, у насыпи. Он, точно заведенный, не зная усталости, швырял щебенку, радуясь тому, как быстро растет дамба. И сейчас он был все еще в том же приподнятом настроении, которое так редко приходило к нему.
Услышав вопрос Тоно, он недоуменно вскинул брови:
— А разве не заплатят?
— Конечно, нет. За добровольную работу не платят.
Ваг шумел и ударял волнами по высокому берегу так, что на нем колыхалась трава. Он сердито ворчал в вербняке, изредка всплескиваясь так, как будто бы в воде бился пойманный лосось. Но опущенная в воду планка с делениями свидетельствовала: уровень уже выше не поднимается.
Рудо наклонился и удрученно вздохнул:
— Вот и все. Беда миновала.
А в душе ему хотелось, чтобы случилось что-то грозное, чтобы вода в Ваге снова продолжала стремительно подниматься, чтобы насыпь на берегу с трудом сдерживала напор, чтобы люди (и, конечно, он сам) продолжали самоотверженную схватку с наводнением.
Он бросил в сердцах окурок в темноту. Искра пролетела над вербняком и погасла на поверхности воды. Она погасла как раз там, где отражался медный месяц. Рудо повернул голову назад, долго смотрел на темное бархатное небо и с надеждой в голосе прошептал:
— Кажется, еще будет дождь.
Тоно пожал плечами. Он не понимал, почему наводнение может так взволновать приятеля. Обычно Рудо заметно оживляла только выпивка в корчме, где он нередко бил посуду и приставал к посетителям. Но на другой день, когда появлялся участковый, Рудо делал серьезное лицо и повторял одно и то же: да, он выпил, но не буянил, наоборот, помогал наводить порядок. Иногда ему кружили голову и девчата, хотя он в этом никогда не признавался товарищам.
Тоно почувствовал, что работа на стройке для Рудо, как, впрочем, и для него самого, была не по душе. Видно, в жизни он стремился к иному. Ведь как только кончался рабочий день, Рудо быстро переодевался и направлялся к остановке идущего в город автобуса. Тоно не раз встречал его там в окружении незнакомых ребят и девушек или в обществе кудрявого мужчины такого же возраста, как и сам Тоно.
Тоно отвлекся от этой мысли, увидев, как из-за вербняка выскочил коренастый человек.
— Посмотри, это Валко ловит кур, — засмеялся он, показывая Рудо на мужчину, который бил длинной жердью по воде. — У него на жерди крючок.
Никакого крючка Рудо в темноте не заметил. Но когда перед насыпью развернулся грузовик и своими фарами выхватил плотную фигуру, он отчетливо увидел Валко. Тот стоял с ножом в правой руке, а в левой у него трепыхалась мокрая курица.
— Сразу видно — специалист, — не унимался Тоно. — Если бы начался пожар, Валко первым делом бросился бы спасать кур, а потом детей. Из детей, как известно, супа не сваришь.
— Суп из детей? — язвительно спросил Рудо. — Ты же образованный, а несешь всякую чушь.
— А, ты хочешь мне читать мораль? — строго спросил Тоно и потом уже веселее добавил: — Лучше учись жить у меня — старого гусара, так-то!
Между ними была разница в десять лет, и когда Рудо об этом вспомнил, он сразу же почувствовал себя обезоруженным. Тоно был для него не только старшим, но и образованным человеком, которого судьба случайно забросила на эту стройку. Рудо восхищался им, старался учиться у него уму-разуму, но одновременно что-то отталкивало его от Тоно.