Он появился перед ней так неожиданно и своей развязностью обидел ее. А теперь она взволновалась: что о ней подумает Рудо?
Бывает так, что человек идет по улице и ничего не видит. Дерутся мальчишки, а он их молча обходит. И вдруг его может взволновать пустяк: какой-то растрепанный шалопай показал язык своему товарищу. И человек начнет ругать озорника, как отец собственного сына.
Нечто подобное переживала сейчас и Мариенка. Не раз женатые мужчины выхаживали перед ней, как индюки, и после третьей рюмки заводили всякие скользкие разговоры. Но Мариенка делала вид, что ничего не слышит.
Она была сиротой. Вырастила ее тетя. Отца она почти не помнила. Знала его разве только по фотографии. А когда о нем заходила речь, ей вспоминался далекий и мрачный осенний день. Шел дождь. Люди стояли под дождем около глубокой ямы и пели. Мама плакала, а Мариенка, которую тетя держала на руках, не хотела сидеть спокойно. Она била ножками, протягивала ручки в сторону кучи глины и кричала: «Хочу играть в песочек, хочу делать пирожки!» Позднее ее грызла совесть. Она узнала, что это были похороны отца. Его засыпало в шахте. Еще Мариенка помнила шахтеров в черных одеждах, как они бросали землю в яму.
Маму Мариенка помнила лучше. Вместе с ней она ходила осенью в поле, и пока та копала вместе с другими женщинами картошку, Мариенка собирала цветы. Во время обеда они сидели на меже, пили кислое молоко, и женщины, как осы, приставали к матери:
— Скажи, Гана, что потом будет? Как жизнь наша сложится?
На вопросы мать отвечала долго и тихо. А женщины смотрели ей прямо в рот и ждали ответа на таинственное «потом». Всем им опостылела тяжелая жизнь, и они жаждали перемен, лучшей доли хотя бы для детей.
Потом, потом… Мариенка запомнила, как однажды мать показала на нее и сказала:
— И моя бедняжка потом будет сыта, как Илонка нотариуса.
Илонка… У той было все: и куклы, и вкусные булки. Мариенка втайне мечтала, что однажды придет какой-то светлый день, когда мамочка принесет ей куклу с большими стеклянными глазами, куклу, которая умеет говорить «мама».
Мариенкина мама не была похожа на остальных женщин. Однажды она смело заговорила о справедливости с помещиком Колариком, довольно еще молодым и любящим выпить мужчиной. Произошло это утром, а вечером того же дня он зашел к ним домой.
— Где твоя мамочка, крошка? — спросил он Мариенку, и когда та ответила ему, что сейчас придет, что она на минутку ушла к соседям, он сел за стол и протянул девочке монетку. — На, купи себе леденцов, — сказал он ласково.
Когда вернулась мама, Коларик встал из-за стола, подошел к ней и начал что-то ей таинственно и завораживающе нашептывать. Но мама не стала его слушать. Она вся вспыхнула и, подбежав к двери, растворила ее настежь.
— Оставьте меня в покое, немедленно убирайтесь вон! — закричала она.
Мариенка так и не могла понять, почему мама выгнала такого доброго дядю, который дал ей денежку на конфеты.
«Видно, маме не нравится этот дядя», — думала вечером девочка, прижимаясь в постели к матери. А та только вздыхала и шептала, что ей пора спать.
Потом настали бурные, тревожные дни. В лавке напротив варили мясо и кормили каких-то чужих мужчин, обвешанных винтовками и автоматами. Один из них, высокий, русый и плечистый, часто по вечерам заходил к ним и разговаривал с Мариенкой на малопонятном ей языке. Она знала только, что и у него где-то далеко-далеко была такая же дочка, но что ее убило немецкой бомбой.
…Шел дождь. На шоссе, которое проходило ниже деревни, раздалась стрельба. Люди высыпали на улицу, о чем-то шептались, и Мариенка плача спрашивала, не видели ли ее маму. Никто ничего не мог ей ответить. Девочка стояла перед домом и смотрела на мужчин, которые уходили в горы. Потом по улице загрохотала телега. Мариенка подошла к ней вместе с женщинами и обмерла от испуга. На телеге лежал с перевязанной головой тот самый высокий, плечистый мужчина, который рассказывал ей, что его дочку убило бомбой.
«Почему мама такая», — ломала себе голову Мариенка. Коларика она выгнала, а с этим охотно разговаривала. Но только бы она сама скорей пришла!
И мама пришла. Она остановилась в кухне перед плитой и из-под свитера вытащила кучу листков. Мариенка спросила ее, что это, но мать нежно погладила ее по голове и не велела никому говорить об этих бумажках.
Потом точно такие же маленькие листочки девочка видела приклеенными на стенах домов.
О долгих зимних вечерах, полных волнения и страха, Мариенка не помнила, но до сих пор стоял у нее перед глазами тот вечер, когда на улице таял снег, а тетя щипала перо на подушку. В кухню вошли трое в мундирах мышиного цвета, Они громко закричали на мать. Один из них стоял в дверях, широко расставив ноги, со злым выражением лица. Двое других долго громыхали сапогами по дому. Когда они вернулись на кухню, то у одного из них в руках была кипа бумаг. Они снова что-то кричали матери. Мариенка прижалась к ней и ничего не видела сквозь слезы. Но вот грубые руки оторвали их друг от друга и вытолкнули мать из кухни. С тех пор Мариенка больше никогда ее не видела. Единственное, что осталось от нее, была фотография да полученная после войны награда — круглая серебряная медаль на голубой ленточке.
Что, если бы сейчас вдруг произошло чудо и появилась мама!
Конечно, она посоветовала бы дочке найти лучшую профессию. В корчме мужчины не привыкли выбирать слова, дымят табачищем, как турки, а иногда еще и дерутся пивными кружками. Трудно здесь молоденькой девушке, которая еще так мало знает жизнь. Действительно, мало, очень мало.
2
«Неужели Рудо вернулся?» — вздрогнула Мариенка, заслышав тяжелые шаги по асфальту.
Но под окном стоял старый Мацак с фонариком в руке. Видно, он очень торопился: задыхался, ловил ртом воздух и тыльной стороной руки вытирал со лба пот. Он прислонился к окну, и Мариенка увидела его седые волосы.
— Моя девонька, — сказал он. — Дай мне бутылочку. Целый день мы промучились у реки. Хотим согреться.
Мариенка встала. Лицо ее залил румянец.
— Послали мы к тебе Рудо Главача, да ты его, видать, выгнала, — продолжал он. — Этому я не удивляюсь, ведь он брандахлыст. Ей-богу, настоящий брандахлыст.
Мариенке стало досадно: она думала, что Рудо заявился к ней с гуляния, поэтому была с ним так холодна. Она его даже обидела. По лицу девушки пробежала грустная улыбка. Но когда она представила себе Рудо, каким он был развязным и навязчивым, то махнула рукой. Нет, не зря обидела она его.
— Уже закрыто, — сказала она. — Но если вы на славу поработали… Что вам дать?
— Литр сорокаградусной… если есть.
— Все здесь есть, дядюшка Мацак, кроме денег, — озорно стрельнула она глазами и направилась к стойке. Вернулась с бутылью в руке.
— Пожалуйста… Если бы Рудо сказал, что это для вашей компании… — произнесла она тихо, как бы извиняясь, — а он начал ко мне приставать…
Мацак взял бутыль, заплатил деньги и покачал головой:
— Уж погоди… Надеру уши этому сорванцу!
— Что вы, что вы… ради бога, ничего ему не говорите, — запротестовала покрасневшая Мариенка. — Рудо еще подумает, что я насплетничала.
Она поспешно пересчитала деньги и вернула ему три кроны. Мацак положил их на подоконник, но Мариенка всунула ему сдачу в руку.
— Плохо вы обо мне думаете!
— Да это тебе, девонька, как от отца…
Он быстро повернулся и стал уходить. Мариенка заметила, как рядом с ним в темноте неожиданно мелькнула чья-то фигура.
— Ух ты, нечистая сила! — выругался вдруг Мацак. — Чего шляешься здесь, как привидение? Людей только пугаешь! Хорошо еще, что бутылка не выскочила из рук.
— Извините, я не собирался вас пугать…
По голосу Мариенка узнала Штефана, сына Бакоша. Этот голос хорошо ей знаком. Обычно у людей бывают разные оттенки в голосе, но у Штефана — только один. И Мариенка невольно улыбнулась: так же монотонно говорит он, когда провожает ее домой и когда выступает на собрании.
А как он, интересно, признается в любви? Она вообще не могла себе представить Штефана, влюбленного по уши.
— Я пришел помочь вам пригласить Мариенку, — сказал он Мацаку.
Штефан подтолкнул его локтем, но когда увидел девушку, сам обратился к ней:
— Пошли к нам на минутку. Мы сидим у костра.
— Ну что ты, Штефан, уже полночь.
— Выспишься завтра. Пошли, пошли! И мне будет веселее.
Мариенка не верила собственным ушам. Что с ним случилось? Почему ей такое предпочтение? Обычно он провожает с комсомольского собрания то Вильму, то ее, Мариенку, и при этом всегда ведет разговоры на отвлеченные темы. Так в прошлый раз, расставаясь с ней на полпути, он сказал, что должен пойти посоветоваться с отцом по поводу новой бетономешалки. А сегодня его словно подменили. Прогресс!..
— Ай, ай, Штефан, — притворно засмеялась она, — разве это прилично приглашать девушку в полночь?
Однако она все же приняла его приглашение. Мариенка закрыла окно и выключила свет. По дороге Штефан рассказывал Мариенке о наводнении и о том, как он вербует лучших людей в бригаду отца. Мацак шел молча впереди.
Навстречу Мариенке от реки вперемежку со смехом и кашлем летели мужские голоса. В лунном свете виднелась насыпь. Она была светлее, чем травянистый берег. А за ней шумел Ваг. Пламя костра, вокруг которого сидели люди, уже угасло, но на жару еще тлели ветки.
Мацак тихо приблизился к Бакошу и торжественно поднял бутыль.
— Вот вам лекарство, — крикнул он неожиданно, так что некоторые даже встали. — И, как видите, не только бутылку, но и самое корчмарку я сюда доставил!
Мариенка высматривала место у костра. Увидев ее, Бакош снял прозрачный плащ, расстелил его на траве и пригласил девушку. Она села, поджав под себя ноги.
— Пусть молодежь очень не задается, — продолжал говорить Мацак. — Тут Рудо похвалялся, что принесет кое-что, а принес фигу с маслом. Как видите, не молодой, а старый вернулся с бутылкой.
Люди засмеялись, а у сидевшего напротив Мариенки Валко вдруг ожили маленькие заспанные глазки: