— Вчера вечером так напился, что бил бокалы в «Европе», — пояснил Штефан.
— Плохо, — глухо проговорил Бакош.
— Откажись от него, пусть он нам не портит дела. Посмотри, как работают те два комсомольца. Вот такие нам нужны, а не Рудо.
— Потерпи, Штефан! — возразил Бакош. — Пообтешем его. В конце концов из каждого можно сделать человека. Это же наша прямая обязанность. Пойди разбуди его!
Когда Штефан отошел, Мишо Бакош направился к остановившейся бетономешалке и стал объяснять двум паренькам, как они должны работать. Мешалка заработала веселее, а Бакош с удовольствием потянулся.
Через минуту к нему подошел начальник строительства с незнакомым мужчиной:
— Веду тебе нового работника, — сказал он Бакошу. — Зовут его Грашко, но, как видишь, он слишком высок для Янко Грашко[10].
Бакош вспомнил, что Рудо говорил ему об этом человеке. Тоно Илавский его тоже, кажется, знает. Он внимательно посмотрел на новичка и спросил:
— Где вы работали?
Грашко застенчиво опустил свои красивые голубые глаза и тихо ответил:
— Я был директором магазина в Михаловцах… А вы знаете, как у нас: небольшая растрата — и уже все…
Бакош улыбнулся:
— У нас вам этого даже при всем желании сделать не удастся. Так вот, пока будете работать у крана, а там увидим.
Бакош ждал, что новый рабочий предъявит к нему какие-нибудь требования, спросит о зарплате, но тот только выпрямился, как солдат, и кивнул в знак согласия.
Наступил обеденный перерыв. Под краном собралась вся бригада Мишо Бакоша. Бригадир уселся на груду кирпичей и, как все рабочие, принялся развертывать сверток с едою.
— Друзья, Центральный Комитет партии поручил нам большое дело — построить новый социалистический город, город светлого будущего. Пожалуй, нет почетней и интересней работы, чем наша, — сказал он, отвинчивая крышку термоса. — Вчера мы из-за стихийного бедствия вынуждены были временно прервать ее. Но сегодня, чтобы выполнить план, мы должны работать засучив рукава, с полной отдачей. Во всяком случае, не так, как Рудо Главач. Не знаю, что он делал этой ночью, но досыпать на работе — непозволительная роскошь.
— В следующий раз буду досыпать дома, — проворчал себе под нос Рудо, недовольно мотнув головой так, что длинная прядь волос, ниспадающая ему на лоб, подскочила вверх, как от ветра.
Бакош покраснел. Много работал он на разных стройках и уже давно привык к тому, что на замечание молодые рабочие нередко огрызаются, но от Рудо он этого никак не ожидал. Только вчера он взял его к себе в бригаду, увидев, как споро работал Рудо во время наводнения. А сегодня парень уже выкинул номер. Нет, так не пойдет. У Мишо на языке вертелось острое словечко, и он вот-вот готов был в душе согласиться со Штефаном, но сдержался. Его должность председателя рабочего комитета обязывала его хорошенько поразмыслить, прежде чем сказать последнее слово.
— Прогульщики нам не нужны. Если ты, Рудо, хочешь оставаться в нашей бригаде, то должен исправиться, — произнес спокойно Бакош, словно он и не слышал едкой реплики молодого рабочего, и, сделав небольшую паузу, обратился уже ко всем членам своей бригады: — Товарищи, вы знаете, что государство хорошо оплачивает наш труд. Не то что было во времена буржуазной республики, когда строители зарабатывали всего шестьдесят геллеров в час. Но мы здесь работаем не только ради денег. Мы строим для народа. В этих светлых, красивых домах будут жить простые люди. Мы строим свое завтра…
Рудо уже не слушал, о чем так вдохновенно говорил бригадир на этом импровизированном собрании. Ему было тяжело. Он считал Бакоша добряком, а тот осрамил его, сделав при всей бригаде замечание.
Когда старый Мацак, отпив из бутылки молока, посоветовал ему встать и сказать, что он исправится, Рудо только пожал плечом и упрямо склонил голову. Он думал о Тоно: тот себе преспокойно храпит, и никому до него нет дела. А почему он такой невезучий, почему он всегда, как на мушке? Пусть уж лучше его уволят, чем переносить такое унижение.
Он поднял голову и, взглянув на закусывающих рабочих, прочел в глазах каждого укор и осуждение. Рудо хотел встать и убежать прочь. Но тут к нему подсел Грашко и тронул его за рукав:
— Не обращайте внимания, друг, — шепнул он, — такое с каждым может случиться.
Собрание кончилось. Все разошлись: одни — к бетономешалке, другие — к крану, третьи — к лесам, а крановщица Вильма, румяная и толстощекая девушка, бросила из кабины ему на голову пустую коробку спичек.
— Рудо, залезай ко мне дрыхнуть, — озорно крикнула она ему сверху. — Никто не помешает.
Рудо было надул толстые губы, но когда вспомнил совет Грашко, на душе у него стало, легче. Хоть один человек поддержал его, а доброе слово, вовремя сказанное, дороже золота. Он встал и направился к куче щебенки. Но по дороге его остановил Бакош:
— Видишь ли, молодой человек, — сказал он как-то особенно тепло, по-отечески, — когда я был в партизанах, людям иногда приходилось по две ночи не смыкать глаз. А потом еще шли выполнять задание. И никто из нас не засыпал.
— Тогда было другое время, — возразил Рудо.
— Какое другое? — удивленно спросил Бакош.
— Героическое время. Вы, наверное, ушли в горы, потому что жаждали совершать подвиги.
Бакош улыбнулся широкой улыбкой:
— Да я вижу, парень, ты романтик. Все было сложнее и в то же время проще. Люди шли в горы, потому что надо было драться с врагами, которые топтали нашу землю. А я был коммунистом, к партизанам меня послала партия, точно так же, как теперь «На болота», поручила мне возглавить один из отрядов.
Рудо удивился. Он никак не предполагал, что можно совершать героические подвиги по заданию. Он стоял, широко расставив ноги, засунув руки в карманы. Что-то надломилось в нем. Взглянув на Бакоша из-под бровей, он спросил:
— А если бы вас послали не стрелять, а работать на партизанской кухне, вы бы пошли?
— Что и говорить, — спокойно ответил Бакош. — Партии виднее, куда посылать людей. Ведь каждая работа на благо народа почетна.
Он посмотрел на подъехавший грузовик, нагруженный щебнем, и сказал, похлопав Рудо по плечу:
— Пойду-ка к новичку, посмотрю, как он там.
Рудо остался один. Он думал о Бакоше и вдруг вспомнил, как однажды в Братиславе познакомился с одним молодым футболистом. Рудо восторгался им. Но потом он узнал, что тот не только не играл во второй команде «Слована», но и вообще был последним среди запасных игроков. Рудо не только разочаровался, но даже обиделся на него и перестал его уважать. Подобные чувства испытывал он и сейчас. Раньше Рудо считал Бакоша каким-то современным Яношиком, смелым и отважным, а тут он признался, что участвовал в восстании по решению партии. Какой же после этого может идти разговор о героизме?
Рудо представил себе трех худых седовласых партийцев, которые вызвали к себе Бакоша и сказали ему, что он должен уйти к партизанам. Бакош отдал честь, заявил, что точно выполнит приказ, и направился в горы. Так же, как теперь на строительство. Автомат или бетономешалка — для него, оказывается, все равно. Главное то, что его посылает партия… И все же, как это прекрасно, когда в руках у тебя боевой автомат, а на поясе ручные гранаты! Вот это настоящее дело, не то что махать лопатой… Бакош, к сожалению, этого почему-то не понимает, а еще бывший партизан.
«Да, да, не понимает, не понимает, — вертелось у Рудо в голове. — Бакош только выполняет партийные поручения: тогда как руководитель партизан, теперь как бригадир. Выходит, ему безразлично, что делать…»
Рудо взял в руки лопату, в сердцах поддел лотком щебень, а когда взглянул в сторону Бакоша и увидел, как тот орудовал около бетономешалки, сокрушенно покачал головой. Да, он честный человек, порядочный, но не герой. И ореол храброго партизана исчез над головой Бакоша. Теперь он казался ему вроде Валко или Мацака: малоинтересным, незначительным и бесцветным. И в то же время бригадир был непонятен.
«Нет, Бакош определенно не мечтает о большом посте, — размышлял про себя Рудо, протестуя против слов Тоно, услышанных сегодняшней ночью. — Если бы он умел работать локтями, так мог бы давно быть директором строительства, а не просто бригадиром. Но, наверно, его работа ему нравится. Учить, показывать, как надо работать у бетономешалки… Но как все же это скучно, обыденно».
После работы Рудо умылся и решил пойти к Валко. У выхода из «Рабочей гостиницы» стояли парни и девушки. Они оживленно читали стенную газету и громко смеялись. Когда он подошел к ним, они уступили ему место и с любопытством уставились на него. Рудо бросилась в глаза надпись: «Отгадайте, кто это?» Под большими буквами были два рисунка. Первый: за круглым столиком сидит молодой человек с длинными волосами и бросает на пол бокал; второй: тот же молодой человек храпит под строительными лесами.
Рудо сразу съежился, нахмурился, обвел всех растерянным взглядом. Ребята загоготали, а одна девушка предложила:
— Рудо, поставь свой автограф под рисунками.
Он быстро повернулся и выбежал на улицу. Кто мог это сделать? Он сморщил лоб и со злостью вспомнил о Штефане. Конечно, он! Это его работа!
Он обошел стороной корчму, чтобы не повстречаться с Мариенкой, и затем, миновав тополя, снова вышел на асфальт. Оглянулся.
Раскаленный солнечный шар опускался за горы в розовые облака и посылал земле свои последние лучи. Серая полоска асфальта, в двух местах изгибающаяся на поворотах, разрезала зеленый скошенный луг. Трава между дорогой и Вагом с вербняком на самом берегу терялась на общем фоне раскопанной земли с большими желтыми пятнами песка и грудами сложенных бетонных плит и кирпичей. Далее высились стены неоштукатуренных зданий, покрытые строительными лесами, и краны. У забора стояли бульдозеры и бетономешалки. На строительстве было тихо и безлюдно.
Повыше строительной площадки, за шоссе, вырастал новый городской район — обширный жилой массив с «Рабочей гостиницей» для строителей. У подножия горы приютилась деревушка Поважская Боровая с кооперативными общественными постройками, а перед ними, недалеко от шоссе, стояло двенадцать новых одноэтажных домиков. Первый с краю, уже покрытый черепицей, но еще не оштукатуренный, принадлежал Валко.