Тоно передернуло: сырой рак был ему противен. Он вспомнил, как однажды Рудо рассказывал ему о том, как вместе с цыганами ел жареного ежа. Обкатали они его, живого, в глине и бросили в костер. Тоно от одного рассказа чуть не стошнило.
— Хочешь, я тебе что-то прочитаю? — спросил Рудо.
— Что, роман о ковбоях?
— Нет, стихи.
Тоно сделал гримасу:
— Для них я уже стар.
Они пошли к месту, где лежала их одежда, стали одеваться.
— Вчера я прочитал одно стихотворение о Ваге, — снова начал Рудо, — и мне очень понравился конец. Сегодня, оказывается, самую прекрасную поэзию создают уже не поэты, а другие люди. Вот послушай:
Из мужества, любви, металла, глины
Здесь сооружают новые дома.
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать?
— Так ведь это о нас! — вырвалось у Рудо. — Мы ведь строим из глины, из кирпича.
— Кого же угораздило написать эти распрекрасные стихи о такой свалке, о таком вселенском хаосе, как наша стройка «На болотах»? — засмеялся Тоно. — Да и ты, парень, что-то заговариваться начал: «мы» да «мы». Запомни: мы — это потеря индивидуальности.
Рудо не ответил. Как зачарованный смотрел он на Мариенку. Она приближалась к ним. Ветер обдувал ее легкое платье, которое прилегало к телу и мягко поддавалось каждому ее движению.
— Уже уходите? — спросила она Рудо. — А помните, вы хотели со мной поговорить. Завтра я буду работать вечером, приходите.
Рудо удивился, как она могла это запомнить. Да, тогда у костра он говорил ей об этом. Но с тех пор он видел ее со Штефаном, а потом эта встреча в «Европе»… Только тут Рудо заметил, что около нее стоит Штефан.
— Я жду тебя, — сказал ей Штефан. — Так ты никогда не научишься плавать.
Рудо пошел с Тоно, но чувствовал себя уже не в своей тарелке. Он завидовал Штефану, что тот будет учить Мариенку плавать, что он встречается с ней. Он видел в ней что-то чистое, привлекательное, какую-то опору, о которой мечтает человек, когда он одинок и несчастен. О чем он может говорить с Яркой или с Евой? Ярка только болтает всякие глупости, а когда выпьет, сердится на него, что он молчит.
Обыкновенно мужчины мечтают о том, чего у них нет. В жизни Рудо попадались лишь легкомысленные девушки. Разве только Индра была более серьезной. Рудо получал свыше тысячи двести крон на руки, а из этого уже можно было кое-что отложить. Правда, из последней получки он двести крон истратил на книги и альбомы для рисования. Жениться ему еще не хотелось, и он не раз думал, что любовь на расстоянии — это слишком дорогое удовольствие. Использовать полтора дня отдыха, чтобы десять часов трястись в поезде до Брно и обратно, это казалось ему слишком большой жертвой, не считая всяких дополнительных расходов на ночлег, ресторан, билеты в театр и прочее.
Рудо и Тоно заглянули в буфет, съели сосиски, выпили по большой кружке пива, дошли до «Рабочей гостиницы» и распрощались. Тоно пошел в город, Рудо остался дома. Вечером он собирался пойти к Стано. На этот раз не из-за девушек. Просто Стано обещал показать ему коллекцию старинных гравюр.
Рудо посмотрел на часы: до визита оставалось еще три часа. В комнате никого не было. Он сел за стол и стал рисовать в большом блокноте новый квартал «На болотах». Под карандашом вырастали новые дома, деревья, аллеи будущего парка, телевизионные антенны на крышах домов.
«Вот так все это будет чудесно выглядеть, — подумал он, — а Тоно болтает о хаосе. Балкончики слишком малы, а улицу надо было бы расширить».
Он начал рисовать снова. Стройку разместил подальше от Вага, под горой, а домам придал иной вид. Сделал большие крытые балконы и огромные окна. Тут же, на листе, в сторонке он несколько по-иному набросал внутреннюю планировку квартир. Это было уже его творчество.
«Так бы надо было строить», — улыбнулся он, не без гордости поглядывая на свой рисунок. Потом он отложил блокнот и, не раздеваясь, лег в постель. Что-то его беспокоило. Почему он не нарисовал однокомнатную квартиру? Ничего, он нарисует ее дополнительно. Вот если бы строили такие дома. Это было бы здорово. А первую однокомнатную квартирку дали бы Мариенке.
Его клонило ко сну, и он заснул с мыслью об уютной квартирке с белыми капроновыми занавесками, в которой жила бы его Мариенка.
Спал он крепко. А когда открыл глаза, было совершенно темно. Он вскочил с кровати, включил свет, посмотрел на часы и махнул рукой. Десять часов. К Стано идти уже было поздно.
Рудо подошел к окну, вдохнул холодный воздух и тотчас же вспомнил о кране. Его охватило беспокойство, как охотничью собаку перед охотой. Он накинул на себя плащ и вышел из комнаты.
Большими шагами приближался он к стройке. Сердце громко стучало. Вчера была луна. Сегодня темно… Что, если бандюга этим воспользуется? Сегодня суббота, люди веселятся. Ему нечего бояться, что он с кем-нибудь встретится.
Остановившись у забора, там, где висела на столбе разбитая лампочка, Рудо посмотрел в щель на стройку. И вдруг ему показалось, что неподалеку что-то заскрипело, словно кто-то затягивал ржавый болт. Через минуту послышались шаги. Они приближались. Он даже различил прерывистое дыхание. Потом недалеко от него выпала доска из забора, и вот показалась голова, потом нога… Высокий человек в шляпе, надвинутой низко на лицо, нагнулся и поднял доску.
Рудо прижался к забору, присел, ища камень. Прямо из-под руки у него выскочила лягушка. Он вздрогнул. Мужчина осмотрелся, приставил доску к забору. В этот момент Рудо стремительно бросился к нему, крикнув во все горло:
— Стой!
Человек от неожиданности сжался и прикрыл левой рукой лицо. Рудо хотел схватить его за горло и сделать подножку, но вместо горла схватил за рукав. Незнакомец вырвался, но в руке Рудо осталась пуговка от рукава его пиджака.
Вдруг Рудо почувствовал страшный удар в лицо. Тупая боль разлилась по всему телу, в ушах зашумело, голова закружилась. Из глаз посыпались искры, словно ими его обдал рядом промчавшийся паровоз.
Рудо упал как подкошенный, новый удар в живот лишил его сознания. Он лежал со сжатыми кулаками, по его лицу текла кровь.
Незнакомец сунул тяжелый кистень в карман, схватил Рудо за волосы и ударил его ногой по голове. Потом он склонился над ним, вывернул его карманы и побежал к Вагу.
Была тихая темная ночь, только кузнечики боязливо стрекотали да лягушки квакали на топком лугу. За забором послышались тяжелые шаги ночного сторожа. Покашливая, он освещал перед собой фонариком землю. И вдруг свет задержался на том месте, где была приставлена к забору оторванная доска. Узкий яркий свет осветил следы на песке.
— Да, тут прошел какой-то паршивец, — проворчал себе под нос сторож и тихо приблизился к забору, бегая лучом фонарика по сторонам.
8
— Да, это все, товарищ поручик, — тихо сказал Рудо и протянул руку к стакану воды.
Он лежал в палате номер четырнадцать, где стояли еще три пустые койки. На улице было пасмурно. По оконным стеклам струились капли дождя. А в палате пахло йодом. У Рудо были забинтованы голова и все лицо, только правый глаз выглядывал из-под повязки. На стуле у кровати сидел поручик госбезопасности Мыдлиак с записной книжкой в руке.
— Жаль, что вы не узнали того парня, — сказал он.
Рудо расслабил повязку на губах:
— Еще помню одну вещь. Я оторвал у него пуговицу на рукаве. На левом…
— Не знаете, где она?
— Была в руке, а потом не помню.
У поручика засветились глаза. Он сразу как-то нервно встал со стула и пожал Рудо руку:
— Спасибо вам, товарищ Главач, поскорее поправляйтесь.
Место поручика у постели занял врач. Рудо посмотрел на него и невольно вспомнил все, что случилось. Да, он ощутил сильный удар, из глаз посыпались искры… Когда очнулся, то увидел склонившееся над ним лицо доктора. Врач был совсем молодой, приветливый и говорил по-чешски. Рудо благодарен ему на всю жизнь, об этом он хотел сказать врачу, как только почувствовал себя немного лучше, но вместо благодарности с трудом прошептал:
— Прага мне понравилась. Я был там.
Врач понял ход его мысли и молча дружески положил руку ему на плечо.
— Как себя чувствуете? — спросил он сейчас. — Голова болит уже меньше?
— Меньше, но скажите мне правду, я лишусь глаза?
— Не говорите глупостей, — строго покачал головой врач, — на щеке, правда, кое-что останется. Три шва и ничего больше.
Он перевязал Рудо голову, потом долго выслушивал сердце и, наконец, с улыбкой сказал:
— Будете снова парень что надо. Не волнуйтесь.
Вошла сестра. Врач сделал ей рукой знак: она ему уже не нужна. Потом он снова обратился к Рудо:
— Вчера к вам приходили двое. Отец с сыном. Сейчас вспомню их имя…
— Бакоши, — почти вырвалось у Рудо, и врач кивнул:
— Да. Они работают с вами. Придут послезавтра. Вчера мы за вас еще боялись. Принесли вам сигареты, но я их пока оставил у себя.
Он оперся рукой о стену и с таинственной улыбкой добавил:
— Не знаю, какое у вас сейчас настроение, но к вам настойчиво рвется одна красивая молодая особа.
Рудо бросило в жар. Может быть, это Мариенка? Едва ли. Скорее Вильма, ведь дело идет о ее кране. Он оперся локтями о подушку и сказал:
— Я бы охотно ее увидел.
— Хорошо, но не долго.
Врач вышел. Дверь снова отворилась, и в палату вошла… Мариенка в цветастом платье с нейлоновой сумкой в руке. В глазах у Рудо потемнело, а в голове, сменяя друг друга, запрыгали мысли. У него не хватило сил сосредоточиться и понять, что это действительно Мариенка, хотя сердцем он чувствовал, что она должна прийти.
Мариенка робко села на стул, потом снова встала, пододвинула стул к койке и с участием сказала:
— Я пришла на вас посмотреть, Рудо. Вам уже лучше?
Он не ответил, только кивнул головой. А когда она передала ему привет от Вильмы, которая якобы заболела гриппом, он сердито спросил:
— А почему именно вы пришли? Или вас Штефан послал?