От удивления у Валко чуть не выпала кисть из рук.
— Навеки аминь и честь труду, — вырвалось у него, но когда он сообразил, что сказал, сердито почесал за ухом. Потом слез с лестницы и пробормотал как бы извиняясь:
— Голова кругом идет от всех этих новых приветствий…
У священника было узкое бледное лицо, черные как смоль волосы, гладко зачесанные назад, высокая красивая фигура. Внешностью он не походил ни на своего брата Стано, ни на тех упитанных священников, которых видел Валко. В нем было нечто среднее между святым подвижником-аскетом и франтом.
— Я надеялся, что застану вас дома, — сказал он, — но уж никак не думал, что помешаю вам в работе. Ведь еще так рано. Я понимаю: трудно сейчас. Чтобы прокормить семью, каждый должен работать за троих. Время такое.
Валко робко пожал мягкую руку священника и пригласил его в дом.
— Пожалуйста, ваше преподобие. Извините, что жены нет дома. Она работает в кооперативе.
От смущения Валко не знал, что делать. Он схватил салфеточку с радио и вытер ею стул для священника.
— Спасибо, спасибо, пан Валко. Смутил я вас, да? — засмеялся он. — Мы, молодые священники, — просты, нас интересует, как живут наши прихожане.
— Премного благодарен. Это для меня большая честь. Разрешите, я кое-что принесу.
Валко вышел из комнаты и через минуту вернулся с бутылкой смородинового вина и двумя бокалами.
— Не утруждайте себя, пан Валко. Расскажите-ка мне лучше, как у вас идет работа на стройке? Хорошо?.. Рад слышать. Верующий человек и сегодня должен быть примером. Дом-то вы уже построили. Хорошо, хорошо. Пан Валко, — понизил он голос, — на исповеди вы мне доверили тайну, что пользовались материалом со стройки. Вы замолили этот грех, как я вам советовал?
Валко кивнул, и румянец залил его щеки и заросший подбородок.
— В таком случае все в порядке. Скажите мне еще, вам приходилось работать в воскресенье?
— Три раза, — ответил Валко виновато. — Мы соревнуемся, поэтому…
Священник отпил вина, похвалил продукцию Валко и на минуту задумался.
— Я не сержусь на вас за это, — проговорил он, — кесарево кесарю, а божие богу! Ведь в костеле вы были?
— Был. Сбежал с работы, ваше преподобие.
— Будьте более последовательны в службе божьей, чтобы я мог отпустить вам грехи.
Они выпили. Валко принес еще сало и хлеб и предложил священнику. Солнце уже поднялось над хлевом, и лучи его отражались в стекле открытого окна. В густо-зеленой листве молодой сливы сверкали капли росы, как бриллианты, вкрапленные в изумруд.
— Хорошо у вас здесь, — сказал священник и, посмотрев на часы, тихо добавил: — В трудное время мы живем, пан Валко. Знаете, недавно у вас на стройке кто-то испортил кран, теперь все друг друга подозревают. У меня есть хороший знакомый, так даже о нем кое-кто думает, что он по ночам ходит на стройку портить машины. У меня к вам просьба, правда, если это понадобится, скажите, что в ту ночь он был у вас. Вы его знаете.
— Тоно Илавский? — спросил Валко.
Священник сделал рукой отрицательный жест:
— Имя вы узнаете потом, когда будет в этом острая необходимость. А пока одна просьба: помогите честному человеку. Но это в случае крайней нужды. Скажете, что он был у вас, когда я дам вам знать.
— Откуда же вам известно, что его подозревают? — удивился Валко.
Священник отпил глоток, закурил сигарету и, придав лицу благостное выражение, ответил:
— Как служитель бога, я должен знать обо всем, что вокруг нас происходит.
— Ваша правда, — покосился на него Валко и откинулся на спинку стула.
Священник распрощался и ушел. Если бы он неожиданно вернулся, то застал бы Валко в том же положении, в каком оставил: сидящем грузно на стуле у недопитого бокала вина. Хмуря лоб, он недоумевал, почему священник просил его, чтобы он помог какому-то знакомому. Кто такой его знакомый? Пожалуй, Тоно Илавский. Он знает его брата. Но ведь тот парень чуть не убил Рудо, а Рудо и Тоно друзья. Нет, Тоно подозревать нельзя.
Когда он вспомнил, как священник отнесся к его воскресной работе, от души его отлегло. Какой же это хороший священник! Он не требует от верующих невозможного и разрешает делать так, чтобы и Бакоши были довольны и церковнослужители тоже. Как это разумно! Ведь в конце концов человек должен как-то жить и чувствовать себя хорошо на этой земле. А что будет после смерти? Оттуда еще пока никто не возвращался: ни святой с неба, ни грешный из ада. Да и пан священник за него замолвит там слово, если будет нужно.
Валко успокоился и в душе благодарил священника за то, что тот навестил его и морально поддержал. Он посмотрел на часы, стоящие на шкафу, и вскочил со стула. Быстро переоделся, разбудил старшую дочь и поспешил на работу.
Бригада Мишо Бакоша с самого утра работала с таким энтузиазмом, как никогда. Валко несколько неожиданно для себя услышал, что ребята решили отработать смену и за больного Рудо. Хотели ему потом что-нибудь купить. Сначала Валко это не понравилось. Почему он должен работать за другого? Но когда он узнал, что бездействие крана снижает заработную плату бетонщиков, он плюнул на ладони и принялся работать так, как будто бы строил собственный дом. Ведь и по поводу соревнования он ворчал, а когда понял, что так больше заработает, сказал: господи боже, помоги получить побольше.
За работой кто-нибудь все время вспоминал Рудо.
— Да, я за него всегда заступался, — сказал Мацак, которого грызла совесть. — Ей-богу, заступался.
Но больше всего Рудо расхваливал Грашко.
— Купим ему маленький приемник, — предложил он. — Сложимся, ведь недорого стоит.
Валко заметил, что сегодня как-то по-особому работает и Тоно Илавский. В обеденный перерыв он подсел к нему. Тоно в тот момент доел холодный шницель и запил его пивом. Увидев Валко, он радостно заговорил:
— Не знаю, как вас, товарищ любитель частной собственности, а меня случай с Рудо заставил хорошенько поразмыслить. Буквально перевернул все мои вывихнутые мозги. Я-то думал раньше: товарищи коммунисты по старой своей злобе к эксплуататорам придираются ко мне, попрекают отцом-помещиком. А оказывается-то, прошлое еще пытается схватить нас за горло.
— Не за горло. Этот прохвост по голове Рудо ударил, — уточнил Валко.
— Не только его, но и всех нас ударил, — продолжал Тоно. — Мне все Бакош, спасибо, разъяснил. Старое-то… ну бывшие хозяева… как показывает этот случай, не хотят смириться с действительностью.
— Известное дело, кому охота свое добро терять, — вставил Валко и почему-то подумал об оборванной смородине.
— Правильно. Это хорошо, что вы начинаете шевелить мозгами, — засмеялся Тоно. — Но сейчас я вам хочу сказать о другом. О своей большой новости.
Валко с недоумением посмотрел на Тоно. Какие такие еще новости могут быть у этого странного человека? Вчера все дегтем мазал, а сегодня вроде наоборот.
— Представьте себе, все тридцать три года я жил с мыслью, что моим отцом был помещик Илавский. А теперь я чувствую себя селезнем, у которого отец был петух.
— Так, именно так, — поддакивал ему Валко, делая вид, что он что-то понял.
Тоно с удивлением на него посмотрел:
— Что? Вы это знали?
— Что? Я ничего не знаю. Я просто так… А что случилось?
— Как раз это я и хочу вам рассказать, — многозначительно произнес Тоно, — Представьте себе, вчера вечером явилась ко мне вдова дровосека из нашей деревни. Я на нее сердился, потому что в свое время она не позволяла мне ухаживать за ее дочерью. А тут пришла и говорит: так и так, родители твои умерли, поэтому я теперь могу сказать тебе правду. Я твоя настоящая мать. У господ не было детей, а ты был у нас четвертый. Вот мы и отдали тебя Илавскому. Так видите, пан Валко, помещик взял меня к себе, чтобы мне легче жилось, а это принесло только передряги, факт.
Валко не узнавал Тоно: никогда до этого он не говорил так взволнованно. А Тоно смотрел вдаль, и перед его глазами вставала могучая фигура дровосека Грица, которого он, будучи мальчишкой, очень любил. Он помнил, как горько плакал, когда Грица — в деревне его по-другому не звали, как красный Гриц, — придавила ель. Да и Гриц всегда хорошо к нему относился, хотя никогда и словом не обмолвился, что он — его настоящий отец.
— Вот видите, — продолжил он через минуту, — помещику-то я не сын, а я, недальновидный идиот, и понятия об этом не имел.
Валко внимательно осмотрел его с головы до пят, отрезал кусок сала, подтянул под себя свои короткие ноги и покачал головой:
— Чего только в жизни не бывает.
— А бывает такое, чтобы человек с рабочей кровью имел помещичье происхождение?
В этих словах Валко снова узнал прежнего Тоно. Да, ироническая улыбка, язвительная интонация в голосе — здесь весь Тоно.
— Ну, а что с мамой? С новой мамой? — спросил Валко.
Тоно только махнул рукой:
— Мать? Это дело случая. Какие там проблемы!
«Смешная история, — подумал Тоно, — как в глупом романе. И тем более смешная, что речь идет обо мне. Еще хорошо, что моим отцом был Гриц, сочувствовавший коммунистам. Сегодня мы умираем оба: я как сын пана Илавского, а Рудо как знакомый Индры».
Он достал из кармана сложенное вчетверо письмо, написанное им Индре, и громко рассмеялся. И что это пришло Рудо в голову? Он засмеялся снова, но тут же вспомнил, как серьезно просил его об этой услуге Рудо.
«Сегодня же пошлю, — решил он. — Заказным».
На фундаменте большого нового дома вырастали блоки стен. Казалось, что этот колосс рос прямо из-под земли. В воздухе чувствовался приятный запах свежего цемента. Постепенно твердея, он сковывал квадраты стен.
Мишо Бакош выпрямился, поправил шапку на голове и, показывая на дом, подмигнул Валко:
— Вот что такое мы! Недаром газеты о нас, бетонщиках, пишут. Сразу видно: в этот дом заложен наш добрый труд.
Валко окинул взглядом здание и улыбнулся:
— И оплата будет доброй.
— Рудо удивится, когда, поправившись, увидит, как высоко возвели мы без него стены, — сказал Бакош.