К объявившейся настоящей матери он чувствовал только благодарность за то, что она открыла ему правду. Тем самым она развязала последний узел, который еще связывал его с отцом-помещиком. Конечно, это сообщение потрясло его, но он сам еще не выбрался из болотистей почвы неясности, неопределенности, а когда задумывался о будущем, то в голове его было пусто, как на скошенном поле.
Лежать на спине Тоно устал и перевернулся на живот. Прямо перед его глазами рос безвременник. Был он нежный и бледный, фиолетовая чашечка цветка уже закрылась, но, стоя перед самыми глазами Тоно, он казался могучим, как сосна.
Тоно заметил муравья, который копошился около валявшейся хвойной иглы, и чуть не вскрикнул от радости, когда муравей вдруг потащил свой груз. Тоно было легко на душе, он чувствовал себя таким чистым, как никогда.
Кто-то кашлянул невдалеке. Тоно повернул голову и остался так неподвижно лежать. С горы спускались двое. Они сели на широкий пень спиной к Тоно, но он их сразу же узнал. Это были Валко и священник. Валко поставил корзину с грибами около себя, а священник обнял его за плечи.
— Вы должны помочь невинному человеку, — сказал он Валко. — Для Грашко плохо кончится, очень плохо. Ведь он был офицером гвардии Глинки[12]. Что вам стоит сказать, пан Валко, что Грашко целый вечер был у вас?
— Ну, а что, если меня заставят присягнуть? — отозвался Валко.
— Присягните. Грашко — хороший человек. Это наш человек, ему надо помочь.
— Но ведь это будет ложная присяга.
— Бог вас простит, — перебил его священник.
— Но Грашко, ваше преподобие, портил нам машины. И дело тут не только в том, что из-за этого мы мало получали, — не унимался Валко.
— Не бойтесь, я вам заплачу. Хорошо заплачу.
Тоно от удивления схватился за лоб: значит, то был Грашко! «Да, сегодня он и на работу не вышел, — вспомнил он, приходя в необыкновенное волнение. — Хорошо еще, что не убил Рудо».
— Если будете возражать, милейший, так я скажу, где надо, что вы крали государственный кирпич. За это вас, поверьте, не погладят по головке.
— Но ведь об этом я сказал вам на исповеди, — искренне вырвалось у Валко, — вы не имеете права раскрывать церковную тайну!
Тоно стало жалко Валко: того и гляди затянет его в свою паутину паук в рясе. А почему Валко, Рудо, он сам и другие простые люди должны страдать из-за таких типов, как Грашко или этот священник? Истории им не повернуть вспять. Он поднялся с земли и громко кашлянул. Священник быстро повернулся, встал, за ним поднялся и Валко.
— А-а, пан Илавский, — протянул священник с милой улыбкой. — Здравствуйте.
Но Тоно вместо приветствия строго взглянул на него:
— Вам не повезло, святой отец, я все слышал, всю вашу обедню.
Он подошел к Валко, взял его за локоть и скомандовал:
— Пошли, вам нечего бояться. А о пане священнике мы сообщим куда надо.
— Пан Илавский!.. — взмолился священник, — что вы делаете?!
— Хватит комедии, — перебил его Тоно. — Получая жалованье от государства, вы мутите простым людям головы и еще науськиваете их против народной власти, факт. Пошли, пан Валко!
Валко взял корзинку с грибами и молча последовал за Тоно.
— Подождите, подождите, — кричал им вдогонку священник. Но они только ускорили шаг.
— Сейчас пойдем в госбезопасность, — сказал Тоно, — и все там расскажем, как на духу.
У Валко подкашивались колени, но он шел и повторял:
— Так, именно так.
«А почему бы и нет, — через минуту смекнул он. — Грашко хотел, чтобы мы меньше получали, а священник почему-то вступается за него».
— А как же с исповедью, он не сообщит? — с тревогой повернулся Валко к Тоно.
— Не бойтесь, священник погорит вместе с Грашко.
Валко покачал головой:
— На ложную присягу меня толкал, а еще священник…
Тоно рассмеялся:
— Священник уговорил бы вас. Видите, я вас спас перед богом.
— Нет, — выпрямился Валко, — ложную присягу я не дал бы.
Еще было светло, когда Тоно и Валко пришли в город. В комнате отдыха «Рабочей гостиницы» почему-то уже горел свет. Это заинтриговало Тоно, и он решил туда заглянуть. Тоно и Валко открыли дверь и остановились от неожиданности: за столами сидели молодые строители, перед ними лежали рисунки. В углу у дверей примостился Рудо, немного еще бледный, но веселый. А в проходе между столами ходил академик Крчула.
— Я рассматриваю ваш интерес к рисованию, — говорил он, — как приятное дополнение к вашей работе. Сейчас, как никогда, наблюдается у рабочих тяга к искусству. Искусство обогащает человека, учит его красиво жить и работать. Не исключено, что из вашей среды выйдет со временем талантливый художник. Возьмите, например, вот эти эскизы Главача. Раньше мне его рисунки не нравились, а вот здесь, в проектах новых домов, уже что-то есть. Я убежден, товарищи, что из него может выйти хороший архитектор.
Он повернулся к смутившемуся Рудо и спросил:
— Вы, кажется, уже поступили на заочное отделение?
— Да, — ответил Рудо. — Один из пунктов соревнования за звание «Бригада социалистического труда» требует, чтобы каждый участник ее учился. Сам товарищ Бакош мне рекомендацию в техникум дал.
Рудо сидел спиной к двери, но когда она скрипнула, он повернулся и увидел Тоно. Встал и тихо подошел к своему приятелю.
— Рад, что ты уже здесь, — шепнул ему Тоно, и оба вышли в коридор.
— Некогда в больнице лежать. Дел полно. Вот привел сюда Крчулу. Теперь у нас будет кружок живописи.
Но Тоно не выразил особого восторга в связи с созданием нового кружка. Сейчас он думал о другом.
— Мы знаем, кто тебя ударил, — сказал он. — Отгадай, кто это был?
Густые брови Рудо поднялись, а лицо приняло серьезное выражение:
— Грашко.
— Откуда ты знаешь?
— Его уже посадили.
— Пошли с нами, — предложил Тоно. — Теперь мы знаем и союзника Грашко. Он сейчас уговаривал Валко, чтобы тот доказал алиби Грашко.
— Кто это?
— Священник.
Рудо зачем-то полез в карман, достал оттуда сложенный лист и показал его Тоно:
— Теперь мне все понятно, — сказал он. — Прочитай.
Тоно пробежал по строчкам, написанным печатными буквами:
«Ваше рвение вам дорого обойдется, как каждому, кто служит коммунизму. Черная Рука».
— Вчера вечером я эту пакость получил, — объяснил Рудо, — еще в больнице. Не знал, на кого подумать. Ведь Грашко к тому времени был уже арестован.
Тоно покачал головой и громко рассмеялся:
— Черная Рука! Чем тебе не ковбойский роман! Причем роман, взятый из самой жизни. Все имеет свои границы, но эта гнусная записка — сверхподлость! Придется написать еще статью.
— Какую?
— В «Строитель». О тебе.
Рудо с любопытством взглянул на Тоно и дружески толкнул его в грудь:
— Так это твоя заметка в последнем номере?
— А ты думаешь, Грашко? — смеясь, спросил Тоно.
Рудо порывисто схватил руку Тоно и, крепко пожимая, долго не выпускал ее из своих рук. Вот, оказывается, каков Тоно! Совершенно другой человек! И Рудо мысленно представил себе, как Тоно советуется со старым Бакошем и со Штефаном, прежде чем написать о нем в «Строитель».
12
На строительной площадке только что закончилась десятиминутка, и все бетонщики стали расходиться по своим рабочим местам. У Штефана было хорошее настроение: их бригада первая включилась в соревнование за звание «Бригада социалистического труда» и уже добилась неплохих показателей. О них он только что говорил на десятиминутке. Его внимание вдруг привлекла незнакомая красивая девушка. Несмотря на теплый солнечный день, она была одета во все черное. «Кто это такая?» — подумал он, видя, что незнакомка направилась прямо к нему.
— Скажите, пожалуйста, вы не знали Рудо Главача? — заговорила она по-чешски, взглянув на него печальными глазами, — Когда будут его похороны?
Штефан, казалось, прирос к земле. Он смерил девушку испуганным взглядом и пожал недоуменно плечами:
— Какие похороны? Вы что-то путаете.
— Ведь Рудо умер, — ответила она совершенно искренне и смахнула платком набежавшую слезу. — Я получила письмо.
Штефан тотчас же повернулся в сторону бетономешалки и крикнул:
— Главач! Рудо! Пойди-ка сюда!
Работавший у бетономешалки Рудо отбросил лопату, вытер руки о штаны и, ничего не подозревая, спокойно зашагал к Штефану. Когда девушка увидела его, она вся побледнела, а лицо удивленного Рудо, наоборот, залилось краской.
— Вот видите, живехонек, — сказал ей Штефан и, глядя на Рудо, крикнул: — Она пришла тебя хоронить.
— Мне написали, что он умер, — извиняясь проговорила она и протянула письмо.
— Глупости, — удивился Штефан. — И кто это только мог вам написать такую чушь?
Не обращая на него внимания, девушка бросилась к Рудо. Она чуть не повисла у него на шее, если бы тот вовремя не схватил ее за руки.
— Это я во всем виноват, Индра, — смущенно сказал он. — Я все объясню тебе, только не здесь, прошу тебя.
Индра провела ладонью по лбу и, все еще не понимая, что произошло, смотрела на Рудо, который тем временем отводил ее в сторону от любопытных. Потом Рудо, оставив Индру, вернулся к Штефану.
— Видишь, какую гадость я учинил, — сказал он взволнованно. — Я разлюбил эту девушку и послал ей письмо, что я умер. Сам всю эту кашу заварил, а теперь не знаю, как ее успокоить.
— Подожди, я пойду к ней, — предложил Штефан и поспешил к Индре. Он приблизился к ней, и они, о чем-то говоря, направились к новому дому, а затем скрылись за ним.
Рудо с опущенной головой и с пылающим от стыда лицом вернулся к бетономешалке. Ему уже не работалось. На соседнем доме, только вчера законченном, на елочке, прикрепленной к флагштоку, развевались на ветру пестрые ленты. Еще недавно у Рудо было отличное настроение. Он радовался, что построили новый дом, что в газете снова похвалили бригаду Бакоша, но сейчас у Рудо было неспокойно на душе. Удастся ли Штефану все уладить, успокоить девушку? Потом он начал упрекать себя за то, что не осмелился написать ей всю правду. Но кто бы мог подумать, что Индра свалится как снег на голову, что все это кончится не так, как он себе представлял…