Штефан долго не возвращался. Пришел он только во время обеденного перерыва. Рудо встретил его виноватым выжидающим взглядом. Штефан молча достал из кармана и протянул ему сложенный лист бумаги.
— Тебе должно быть очень стыдно за это, — сказал он сухо. — Видишь, двое из твоего изокружка уже нарисовали тебя.
Рудо посмотрел на рисунок. На нем он был изображен встающим из гроба. Под рисунком стояла надпись:
«Я воскрес из мертвых, но это мое личное дело. Поэтому мне не стыдно».
— Почему не стыдно, — пробормотал Рудо. — Можешь вывесить, я это вполне заслужил.
— Оставь себе на память, — сказал Штефан. — Мы с ребятами так решили.
— А как Индра?
— Уехала. Рассказала, что ты давно ей не писал и что поэтому она сама хотела расстаться с тобой. Это обстоятельство несколько смягчает твой поступок. Иначе бы тебе несдобровать…
Рудо глубоко вздохнул и пожал Штефану руку. Потом немного помолчал, пристально посмотрел комсоргу в глаза и тихо спросил:
— Так вывешивать не будешь?
— Говорю тебе, что нет.
— И даже если я тебе что-то скажу, касающееся нас обоих?
Штефан выжидающе молчал, а Рудо все не отваживался начать такой серьезный разговор. Но оба знали, о чем пойдет речь. К счастью, тут появилась крановщица Вильма, и напряжение исчезло. Уходя вместе с девушкой, Штефан бросил:
— Пусть решит Мариенка.
Вечером Штефан отправился к Мариенке, но в тот день в буфете работала ее сменщица. Он выпил пива и возвращался в «Рабочую гостиницу» по тропинке, идущей около шоссе.
«Чудно, подумал он, — Рудо признался! Но кого она выберет — это дело Мариенки, только ее. Едва ли ей может понравиться Рудо — легкомысленный, своенравный. Правда, сейчас он несколько изменился к лучшему. Но эта постыдная история с письмом! А Мариенка все ж хорошая девушка. Нет, напрасно Рудо надеется, не выйдет у него с ней ничего».
Он подошел к «Рабочей гостинице» и сел на скамейку под фонарем. Тоненькие березки, посаженные весной, дрожали от ветра, и Штефан заслушался шелестом сухих листьев. Со стороны шоссе послышались шаги и голоса. Штефан повернулся. Мимо него прошли два паренька, а затем показалась женская фигура. Штефану, сидящему в свете фонаря, было плохо видно, поэтому он не сразу сообразил, кто идет.
— Мариенка! — крикнул он, узнав ее.
Она остановилась и подошла к скамейке. Застегнув все пуговки на белом капроновом плаще, она подала руку Штефану:
— Ты здесь?
Она села около него, и он крепко обнял ее.
— А я искал тебя, — ответил он. — Думал, что ты сегодня работаешь.
— Моя смена завтра… Послушай, — вздрогнула она, — тебе здесь не холодно сидеть?
Он засмеялся и поцеловал ее в щеку.
— С тобой вообще мне не может быть холодно.
Подсев к ней еще ближе, он наклонил ее голову к себе на грудь. Он ощущал ее легкое дыхание, чувствовал душистый запах ее волос и целовал ее в губы.
— Штефан, Штефан, — шептала она, — не узнаю тебя. Нас могут увидеть.
— Кто?
— Ну, скажем, Вильма, — сказала она с ревнивыми нотками в голосе. — Вчера она мне призналась, что хоть сейчас вышла бы за тебя замуж.
Он хотел ее снова поцеловать, но она выскользнула у него из рук.
— Не надо, Штефан. Наши отношения раньше были лучше и чище.
— Мариенка, — он схватил ее за руку, — скажи, почему ты сегодня такая?.. Такая безразличная ко мне, как та луна.
Он смотрел на полную луну, которая поднимаясь из-за гор, будто бы перевалилась через гигантскую черную стену. Мариенкины пальцы в широкой теплой руке Штефана оставались холодными.
— Почему безразличная? — засмеялась она.
— Конечно, — настаивал он. — Скажи, я тебе не…
— Не болтай глупостей. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Но как бы тебе это объяснить, — запнулась она и высвободила руку: — Ты добрый товарищ. Ты такой уравновешенный, сознательный, активный…
«Если бы Штефан мог быть несчастным, с какой бы охотой я его утешила», — подумала при этом Мариенка и, поправив воротничок плаща, добавила:
— Иногда мне кажется, что я тебе не нужна. Ты все знаешь, ты во всем уверен, ты сильный. Что тебе от нашего знакомства?
Штефан не почувствовал, какая буря пронеслась в сердце Мариенки. Для чего нужны ему ее помощь и ласка и что другое может она Штефану дать? Ему не нужно разглаживать морщинки на лице, его не надо поддерживать. Он сам уверен в себе, очень уверен.
— Послушай, — сказал он, — то, что вырастает из дружбы, бывает прекраснее. А у нас это складывается именно так.
— Думаешь?
Мариенка оперлась на плечо Штефана, руки засунула в карманы.
— Мне говорили о Рудо, — сказала она через минуту (и Штефан тотчас настороженно взглянул на нее), — будто он написал какой-то девушке, что умер. Ужасный человек!
Штефан облегченно вздохнул.
— А мне пришлось утешать эту девушку, — вспомнил он. — Просто Рудо хотел от нее избавиться, потому что нашел другую…
— Пойдем, холодно, — вздрогнула она.
Мариенка поднялась со скамейки. Она достала расческу, причесала волосы, отряхнула плащ. Штефан взял ее под руку, и они уже собрались пойти, как показалась группа строителей, идущих в «Рабочую гостиницу». Мариенка остановилась как вкопанная: под ярко освещенным окном шел Рудо.
Мариенка сжала руку Штефана и шепнула:
— Не обижайся, там Рудо…
Она бросилась по асфальтированному тротуару к нему. Рудо повернулся. Штефан видел, как у Мариенки, стоящей под освещенным окном, пылало лицо.
Он повернулся и, сгорбившись, побрел по шоссе. Сердце его защемило.
«Да! Бывает!» — сокрушенно вздохнул он.
— Штефан! Штефан! — услышал он вдруг голос Мариенки, повернулся и увидел, что девушка бежит к нему.
Штефан в нерешительности остановился, а она бросилась ему на шею. Ее светлые улыбающиеся глаза были полны слез.
— Я знаю, что ты хороший, — шептала она, — но я не могу, не могу. Слышишь, Штефан? Я его люблю!.. Не сердись на меня, прошу тебя…
Она крепко обняла его за широкие плечи и вдруг быстро отскочила и побежала к гостинице. Штефану ничего не оставалось, как только смотреть ей вслед. У него было такое чувство, словно кто-то ночью поднес к нему горящий факел, на мгновение осветив путь, и тут же удалился с огнем, оставив его одного во тьме. Значит, она его не любила!
Штефан шел по шоссе, и сильные, мускулистые ноги его подламывались в коленях. Дорога уводила его в темноту, все дальше от освещенных окон «Рабочей гостиницы». Он шел не оглядываясь, но если бы повернулся, то увидел бы прижавшихся друг к другу Рудо и Мариенку.
13
Неважно, что в этот пасмурный день с березок уже слетали первые листья. Сердце Рудо переполняла радость. Даже май не дал бы ему больше света и тепла, чем эта наполненная счастьем сентябрьская суббота. Танцуя с Рудо, Мариенка смеялась, а он вел ее легко и вдохновенно, не отрывая от нее веселых глаз. Думал он и о своих товарищах: как они здорово придумали! Устроили вечер молодых строителей в «Рабочей гостинице»! Он спрашивал уже двоих, кому пришла в голову такая сверхгениальная мысль, и каждый непременно отвечал: «Нам».
«Мы, мы, — вертелось у него в голове, — но кто это «мы»? Штефан с комсомольцами? Кто-нибудь из нашей бригады? Может быть, это и я?..»
Оркестр молодых строителей впервые выступал перед публикой. Музыканты еще не сыгрались, кое-где звучали фальшивые нотки, но вальс поднял на ноги молодежь, и Рудо, кружась с Мариенкой, восторженно говорил:
— Что ни говори, дорогая, у нас замечательный оркестр!
Иногда в вальсе мимо них проплывали Штефан и Вильма. На этот раз лицо Штефана потеряло свою обычную серьезность. А Вильма была беспредельно счастлива и что-то тихо напевала.
Рудо взглянул на столики, стоящие вдоль стены. За ними сидели молодые строители, у которых не было партнерш или которым не хотелось танцевать. За крайним столом сидели два новых комсомольца из бригады Бакоша и горячо спорили с комсомольцем из бригады Гладкого, кто все же выиграет соревнование.
— Мы, мы выиграем, это и так ясно! — крикнул Рудо, проносясь с Мариенкой в ритме вальса на середину зала.
От танцев и счастья у Мариенки закружилась голова. Со смехом она опустилась на стул, а Рудо стоял около нее, опершись о стену. Он, закурил сигарету, затянулся и пустил тонкую струйку дыма в лицо Мариенке. Та засмеялась и легко ударила его по руке.
— Садись, — она показала ему на свободный стул.
Рудо быстро поднес его и провел рукой по волосам.
— Так тебе больше идет, с короткими волосами, — сказала она немного озабоченно.
Проносящаяся мимо Вильма услышала ее слова и весело прокричала:
— Может быть, в них черт и сидел?
— Нет, он остался в корнях, — ответил Рудо. — Чтоб его вывести, надо облысеть или снять мне голову.
Мариенка нагнулась к нему и нежно шепнула:
— И чего я тебя люблю, такого шалопая?..
Музыка кончилась. Пары расходились по местам. Сели за свой столик Вильма и Штефан, чокнулись бокалами. Штефан взглянул на Рудо, подмигнул ему и пригласил за свой столик.
— Возьми, — он налил ему красного вина, — выпьем. Если не будешь к ней хорошо относиться, знай, — он кивнул в сторону Мариенки, — кости тебе переломаю.
— А я кирпич сброшу на голову, — добавила разгоряченная Вильма.
Рудо осушил бокал и, когда Штефан еще раз спросил его, будет ли он хороший, ответил:
— Если я еще что-нибудь выкину, пусть Вильма повесит меня на кране.
Он снова сел к Мариенке. Она посмотрела на него с упреком:
— Выпил? А что ты мне обещал?
— Я выпил только за то, чтобы быть хорошим, — улыбнулся он. — Вот увидишь, теперь буду пить только чай.
Он взял ложку и долго мешал остывший чай. Густые брови его поднялись, он посмотрел на ложку, и по лицу его пробежала горькая усмешка.
— Стано так любил мешать чай, — вспомнил он вдруг.
— И особенно счета на уголь мешать, — добавила Мариенка. — Сколько ему дали?
— Пять лет. Грашко их обоих выдал. Священник давал ему задания, а его брат — деньги.