Крюков с интересом наклонился к станку.
— Что ты предлагаешь?
Зина подробно рассказала с своем замысле.
— Я не советую это делать, — Крюков покачал головой. — Если Зине даже удастся осуществить свое намерение, это будет не по-товарищески. Не всякий справится с такой сложной обработкой. И потом нарушение технологической дисциплины...
— При чем тут дисциплина? — не поняла Зина. — Дисциплина-то ведь нужна для повышения выработки?
— Во всяком случае, — заявил Халанский, — я не советую тебе что-либо предпринимать без разрешения Николая Семеновича.
— Не торопись, Зина, — добавил Крюков. — В будущем мы сами тебе поможем, а пока...
Зина вопросительно посмотрела на станок, как бы спрашивая у него совета.
— Жарко, — пожаловалась она.
— Выпей ситро, — поспешно предложил Халанский. — Выпьешь?
Зина утвердительно кивнула.
— Налей.
Она залпом выпила стакан теплой сладковатой воды и решительно сказала:
— А теперь идите. Спасибо за ситро.
Минуту Зина стояла, задумчиво шевеля губами, затем повернулась к станку. Если как следует приналечь, деталь можно будет сдать еще сегодня. Хотелось поскорее взяться... Взяться ли? Готовая деталь — новенькая, отшлифованная, с аккуратно расточенными отверстиями — лежала перед ней. Зина сделала много больше, чем требовалось, теперь можно было не торопиться. Она остановила станок и принялась прилаживать второй резец.
К концу смены Никита Иванович снова подошел к Зине. Мастер частенько задерживался у ее станка: его привлекали настойчивость и уверенность девушки, — редкие парни отличались таким твердым характером. Ни на кого не ворчал старик так много, как на Демину, и никому так охотно не помогал.
Он с удивлением задержал свой взгляд на снятой детали.
— Не тому я тебя учил, чтоб детали портить, — укоризненно произнес Никита Иванович. — Дай бог к завтрему было с этой работой поспеть. Испортила деталь, чует мое сердце... Подай-ка планчик.
Зина достала из кармана комбинезона сложенный чертеж.
Старик расправил засаленный листок и опустился на корточки.
— Ничего не понимаю, — забормотал он, сверяя деталь с чертежом. — За такой срок немыслимо ее расточить, а придраться не могу. Чудеса! — Он еще раз измерил деталь, выпрямился и с недоумением поглядел на Зину. — Колдуешь ты, что ли, девка?
— Ведь баббит — мягкий металл, Никита Иванович, — оправдывалась Зина. — При обработке он не дает больших колебаний.
— Понимаешь? — насмешливо спросил мастер, выпячивая губы, обросшие рыжеватой щетиной. — Шибко образованной стала... — Он подвинулся к станку.— А резец у тебя цел?
И не поверил своим глазам... Никита Иванович почти вплотную приблизил лицо к станку и с изумлением отступил назад.
— Ты в уме? — растерянно вскрикнул он. — Зачем две подушки закладываешь? Разве может станок выдержать такую нагрузку?
— Никита Иванович, родненький! — взмолилась Зина. — Авось выйдет?
— Авось да небось! — передразнил ее старик— Авоська веревку вьет, а небоська петлю накидывает... Кукла турецкая! Кто тебе позволил над станком мудрить? Разве можно такие вещи без инженера делать?
Схватившись за козырек, он низко надвинул фуражку на лоб и, делая вид, будто не замечает жалобного взгляда Зины, затрусил мелкими стариковскими шажками в пролете между станками.
Зина растерялась. Запускать станок или не запускать?
Желание проверить свою затею было непреодолимо. Груз еще, чего доброго, запретит. Зина рискнула.
«Миленький, голубчик, не подведи, — мысленно обращалась она к станку и тут же подумала: — Господи, какая я дура... Будет мне на орехи...»
Она оглянулась, — позади стояли Груз и Никита Иванович.
Груз заметил ее замешательство.
— Продолжай, продолжай, — коротко приказал инженер, внимательно наблюдая за оборотами резцов.
Зина стояла к нему спиной, но все время чувствовала его настороженный тяжелый взгляд. У нее опустились плечи, она сразу поблекла, сразу почувствовала себя маленькой и тщедушной девчонкой.
— Ну как, Николай Семенович? — нетерпеливо спросил мастер, но инженер ничего не ответил, и старик замолчал.
Груз не принимал решений наобум. Он смотрел на станок и мысленно взвешивал все могущие быть последствия.
Время тянулось медленно. Прошло десять минут, пятнадцать, полчаса...
— Хватит, — неожиданно приказал Груз.
Зина уже оправилась от смущения, ей казалось, что все получается очень ловко, она подумала, что не расслышала инженера.
— Останови станок, — грубо повторил он. — Механизм не может выдержать такой нагрузки!
Зина испуганно повернулась к Никите Ивановичу, ища у него поддержки. Мастер сердито таращил глаза, призывая ее послушаться Груза.
Она остановила станок.
— В чем дело, Николай Семенович?
— А в том, — наставительно произнес он, — что в продолжение двух-трех месяцев ты будешь зарабатывать по тысяче рублей в получку, а через три месяца станок выбросят на свалку.
У Зины сразу пересохло в горле.
— Николай Семенович! — хрипло воскликнула она. — Вы напрасно так говорите...
Грузу не всегда удавалось скрыть свое пренебрежительное отношение к людям, не имеющим технического образования или большого производственного опыта.
— Ладно, — равнодушно отозвался он, заложив руки в карманы. — Я категорически запрещаю растачивать две детали одновременно. Не ты отвечаешь за оборудование цеха. Я не позволю коверкать государственное имущество. Заведи собственный станок и делай тогда с ним все что угодно. Понятно?
Он обращался с ней, как с вещью. У Зины задрожали губы. — Нет, — тихо и упрямо сказала она, и ее губы задрожали еще сильнее.
Груз резко повернулся к мастеру.
— Прекратить, — отчетливо сказало он. — Понятно, Никита Иванович?
Слезы душили Зину, она проглотила подступивший к горлу комок и закусила губу, будучи не в силах спорить с Грузом. Плохо соображая, что делает, она машинально запустила станок. Так было легче.
— Интересно! воскликнул Груз. — Очень интересно. Протест?
В таких случаях он никогда и никому не давал поблажки.
— Никита Иванович, напиши записку в отдел кадров, — распорядился инженер. — Как это ни прискорбно... уволить.
Зина повернула к Грузу заплаканное лицо и всхлипнула. Не желая вступать в пререкания, он быстро зашагал к выходу.
Никита Иванович нехотя подошел к Зине.
— Э-эх, девка... — укоризненно сказал он и остановил станок.
XV
Смеркалось. Лучи заката окрасили оконную раму багрянцем. В углах комнаты скоплялась темень. Настольная лампа освещала лишь Григорьева и разбросанные перед ним бумаги. То ли от сумерек, то ли от освещения лицо Григорьева выглядело усталым и добрым. Он привычным движением вплотную придвинул кресло к столу, подпер голову руками и серьезно посмотрел на Груза, только что вошедшего в кабинет.
— Садись, — пригласил он инженера. — У меня к тебе лирический разговор.
Груз добродушно улыбнулся. Еще беседуя с Григорьевым по телефону, он по его тону догадался о причине свидания. К кому другому могла обратиться Демина за поддержкой? Николай Семенович не собирался настаивать на увольнении Зины. Его распоряжение было лишь естественным следствием ее необдуманной выходки, и он заранее решил исполнить просьбу Григорьева.
— Вот жалуется на тебя девушка... — Григорьев кивнул в сторону дивана.
В полутьме инженер не заметил было Зины. Наклонившись вперед, она тихо сидела на краешке дивана, похожая на обиженную и нахохлившуюся птицу. Груз почувствовал недовольство против Григорьева, задержавшего у себя Зину: в ее присутствии труднее было согласиться на уступку.
Григорьев подвинул лампу в сторону Груза.
— Перегнул, брат, палку. Твердим о чуткости, а сами...
— Нельзя противопоставлять чуткость дисциплине, — сухо возразил инженер, усаживаясь возле стола.
— Ты абсолютно прав, — согласился Григорьев. — Но... речь идет именно о чуткости. Девушка разволновалась, расстроилась. Ошиблась... — Он пальцем поманил к себе Зину. — Объясни Николаю Семеновичу.
Григорьев понимал, что для нее было большим испытанием подчиниться такому совету: объясняясь с Грузом, Зина рисковала услышать обидное замечание или нарваться на резкий отказ.
— Я вовсе не хотела... — проговорила она упавшим голосом. — Я сама не знаю, как это получилось. Стало очень обидно, я повернулась к станку и нечаянно его включила. — И, опасаясь, что Груз не поверит ей, торопливо добавила: — Честное слово, нечаянно!
Груз действительно не поверил Зине. Но такое объяснение его удовлетворяло. Он не знал, кто его придумал, да это и не имело значения. Груз считал Зину хорошей работницей и не хотел ее терять, он лишь не мог поступиться своим авторитетом.
— Я восстановлю Демину, — холодно согласился он. — Только пусть она запомнит, что цех — это не место для проявления наших симпатий и антипатий.
Зина промолчала. Она промолчала бы, если бы Груз сказал даже большую резкость.
Через растворенную форточку в комнату донесся щебет ласточек, устраивающихся на ночлег в своем гнезде, слепленном под карнизом дома.
Синим карандашом Григорьев чертил на блокноте квадраты.
— Теперь второе дело, о расточке. О способе, придуманном Зиной.
— Какой же это способ? — Груз насмешливо развел руками, встал и прошелся по кабинету. — Это все равно, что на трехтонный грузовик навалить десять тонн. Повезет, конечно, но долго ли будет возить?
Григорьев отодвинул блокнот.
— Гипербола! Разве тебе не приходилось видеть машины, которые работали много дольше сроков, установленных для них проектировщиками?
— Изволь, я объясню подробнее. — Груз сел рядом с Зиной. — Интересующий тебя способ расточки грозит цеху большими опасностями. Молодежь увлечется высокими нормами. Малейшее поощрение, высказанное Зине, обяжет перестроиться всех связанных с нею работников. Придется больше подготовлять материалов, ускорить приемку деталей, изменить стиль работы. В цехе понадобится произвести коренную перестройку.