— Ты не поняла меня, Зина, — мягко поправил ее Крюков. — Я потому и стараюсь бывать с ним чаще, чтобы удержать.
— Все-таки ты поговори с ним, — смягчилась Зина. — Предупреди его.
— Разумеется! — согласился Крюков и схпохватился: — Совсем было забыл... Я хотел тебя предупредить... — Он замялся. — Впрочем, ничего... Ты скоро?
— А что такое?
— Нет, ничего...— Он переминался с ноги на ногу.— Ты отсюда домой? ‚ — Куда же еще! Чжоу и так заждался, должно быть. Обещала сегодня пораныше прийти, да вот... Она уже не могла успокоиться.— А все-таки о чем ты хотел сказать? .
— Нет, нет, — отказался Крюков. —Я не хочу тебя напрасно тревожить. Быть может, это только пустые слухи.
— А в чем дело? — с тревогой настаивала Зина. — Раз начал... Ты обязан сказать!
— Видишь ли... — Он сделал вид, будто колеблется. — А ты не выдашь меня?
— Неужели ты мне не доверяешь? — воскликнула Зина с обычной горячностью. — Раз начал, договаривай.
— Я слышал случайно, — признался Крюков. — Дело касается Груза, и мне не хочется, чтобы он узнал о моем сообщении... Вот ты упрекаешь меня, что я много времени провожу с Володей, а иначе... Иначе я ничего бы не услышал. Видишь ли... Груз говорил о прекращении твоего опыта. У него достаточно материалов...
— Но какие же у него могут быть материалы? — перебила Зина. — Случаются перебои, но ведь норма перевыполняется?
— Не знаю, — продолжал Крюков, — но Груз утверждает, что ты работаешь рывками, что кривая твоей выработки сильно колеблется...
— Потому что мне недодают деталей или дают заведомый брак!
— Не знаю... Он говорил, что подготовит сегодня все материалы и завтра на заседании парткома предложит прекратить все это...
— Но ведь Григорьев собирался на охоту? — удивилась Зина. — Завтра выходной!
— Я передаю только то, что слышал. Может быть, заседание будет вечером, — высказал Крюков догадку. — Груз говорил, что завтра же покончит... — Он опять замялся, делая вид, что ему неловко дословно передать слова Груза. — Раз и навсегда покончит с этим... наивным очковтирательством.
— Но ведь решено дать мне три месяца? — растерянно сказала Зина, теребя в волнении замасленную тряпку. — Прошел один.
— Не знаю я ничего, — сочувственно произнес Крюков. — Он еще напирал на изнашиваемость станка...
— Но ведь станок как новенький!
— Говорю, что слышал...
— Это невозможно! — взволновалась Зина. — Впрочем, зачем я тебя убеждаю... Что же мне делать?
Она задумчиво взглянула на станок.
— А ты бы пошла, поговорила с ним? — вопросительно посоветовал Крюков. — Еще не поздно. Может быть, ты сумеешь переубедить его?
Зина отрицательно покачала головой.
— Груз не любит меня. Он не станет со мной разговаривать.
— Ну что ты! — серьезно возразил Крюков. — При чем тут личные отношения? Ведь он советский инженер.
— Ладно! сказала Зина, приняв решение, и тряхнула головой, отгоняя от себя неприятные мысли. — Голубчик, дорогой, — обратилась она к Крюкову, — у меня к тебе просьба. Тебе ведь по дороге... Зайди к нам, передай Чжоу, что я вернусь позже. Я побегу к Николаю Семеновичу... Я ему докажу, что он ошибается. Честное слово, ошибается!
— Только не надо ссылаться на меня — предупредил ее Крюков. — Мне не хочется с ним ссориться.
— О тебе ни слова, — успокоила его Зина. — Спасибо, что предупредил. А Чжоу скажи, что я запоздаю, что у меня важное дело. Скажи, что я задержусь у Груза. Чтобы он ни о чем не беспокоился. Ладно?
— Все передам, — заверил ее Крюков и пошел между станков по-прежнему спокойно, деловито, уверенно.
Зина сунула тряпку в ящик и побежала к выходу.
Она замедлила шаги только перед самой квартирой инженера, перевела дыхание, стараясь успокоиться, медленно поднялась по лестнице, осторожно постучала в дверь, подождала и постучала настойчивее.
Дверь открыла Маша, домашняя работница Груза, пожилая, толстая, добродушная женщина, желавшая казаться строгой и недоступной.
Она знала Зину, но даже не поздоровалась с ней, рассерженная и стуком в дверь и несвоевременным появлением гостьи.
— Маша, мне Николай Семенович нужен, — просительно обратилась к ней Зина.
— Нельзя,— сказала Маша, не скрывая своего негодования. — Глаза свои точно все потеряли! Кто бы ни пришел, обязательно стучит. — Она указала на кнопку электрического звонка. — У нас звонок! Понимаешь, зво-нок!
— Маша, мне некогда! — попросила Зина. — До зарезу нужно...
— Занят Николай Семенович, — привычно упиралась Маша, умевшая оберегать хозяина от незваных гостей. — Занят он, беспонятная! Никого не велел пускать...
— Машечка, родненькая, — взмолилась Зина, — мне он разрешит на минуточку, я по важному делу...
— Знаем мы вашу минуточку... — неожиданно Маша смягчилась. — Ну, что с вами поделаешь!
Она пропустила Зину в комнату.
Инженер сидел за большим чертежным столом. Большая передвижная лампа с рефлектором ярко освещала развернутые чертежи.
— Извините, Николай Семенович, — смущенно произнесла Зина: — У меня к вам дело...
Груз удивленно встал из-за стола.
— Тебе известно, что я в это время очень занят, — сдержанно упрекнул он ее. — Тебе же известно...
— Николай Семенович, — горячо сказала Зина, — вы ошибаетесь! Станок в хорошем состоянии…
— Ничего не понимаю, — Груз развел руками. — О чем ты?
— Николай Семенович, не скрывайте, — принялась упрашивать Зина. — Мне известно о завтрашнем заседании. Простои случались не по моей вине. Я не уйду, пока мы вместе не проверим всех показателей...
Инженер начал догадываться, что Зина стала жертвой какого-то недоразумения, и его тронула ее горячность.
— Не уйдешь? — спросил он, слегка улыбаясь. — Так и быть, милицию вызывать не буду. Поговорим, коли так. Только не здесь. Пойдем в столовую.
Он погасил лампу и вышел вслед за гостьей, плотно закрыв дверь в кабинет.
ХХ
Будильник постукивал до того назойливо, что Чжоу начал злиться на него, как на живое существо. Часы торопились, а Зина не шла. Чжоу положил часы плашмя — так всегда поступала Зина, когда ей надоедало их тиканье. Часы продолжали отсчитывать секунды. Чжоу с гневом посмотрел на будильник и сунул его под подушку.
Подавляя свое нетерпение, Чжоу принялся приводить в порядок письменный стол. Он переставил чернильницу, перечинил все карандаши, переложил книги... В одну из книг была заложена газета. Чжоу развернул ее — это оказался тот самый номер заводской газеты, в котором сообщалось о смерти Тамары Суровцевой. Зина берегла этот номер. Тут же, не отходя от стола, Чжоу вновь стал просматривать сухую немногословную заметку.
Ниже были напечатаны портрет девушки и ее автобиография. Редакция подготовляла специальный номер к открытию спартакиады. Лучше спортсмены завода должны были рассказать читателям о своей жизни. При помощи редакционных сотрудников написала о себе и Тамара. Из-за несчастной случайности ее жизнеописание появилось в газете раньше.
Со странным чувством Чжоу рассматривал газету. Обидно было читать сейчас этот бодрый и чуть самоуверенный рассказ.
Тамара, теперь уже мертвая, рассказывала о том, как она научилась прыгать, рассказывала о своем детстве, об отце, убитом на войне, о матери, служившей в какой-то конторе счетоводом, о школе, которую так и не удалось кончить. Обычная биография. Она приехала на завод. С этого момента жизнь ее резко изменилась. Она сделалась токарем, начала зарабатывать много денег, стала помогать матери. Рассказ Тамары становился особенно подробен, когда она переходила к описанию своих занятий в кружке парашютистов, первого прыжка, своих намерений; она всерьез собиралась заняться парашютизмом, поступить в авиационный институт. Она многое собиралась сделать...
Не могло быть ничего грустнее этого бодрого жизнеописания. Но Чжоу не чувствовал особенной горечи. Ему было радостно от сознания того, что Зина жива. Она жива, она придет к нему с минуты на минуту, она никогда с ним не расстанется. Стыдно сердиться на часы. Чжоу поставил будильник прямо перед собой. Было около десяти часов. Он переставил лампу на подоконник. Дожидаясь Зину, он часто ставил лампу на подоконник. Из-под абажура падал мягкий зеленоватый свет. Свет означал, что он дома, что он ждет, свет торопил ее, это был свет маяка. Маяка, который светит только для одного любимого человека.
Чжоу взял книгу, сел у окна. Осторожный стук в дверь оторвал его от чтения. Дверь приоткрылась, в комнату заглянул Крюков.
— Добрый вечер, товарищ Чжоу... Можно?
Чжоу отложил книгу.
— Заходите, товарищ Крюков.
— Я вам помешал, но я не виноват, — объяснил вошедший. — Меня просила зайти Зина.
Чжоу рванулся к гостю.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего, не волнуйтесь, — успокоил его Крюков. — Она просила передать, что вернется позже, что у нее важные дела. Она задержится у Груза. — Интонации в голосе Крюкова приобрели двусмысленный оттенок. У нее важное дело. Она просила меня позаботиться, чтобы вы не тревожились.
— Вы что-нибудь перепутали, — сказал Чжоу. — Зина не может находиться у Николая Семеновича. Он занят сейчас большой, серьезной работой, и его никому нельзя тревожить.
Крюков скромно улыбнулся.
— По-видимому, кому-то можно.
— Нет, Зины у него нет, — решительно возразил Чжоу.
— А может быть, она ему... помогает? — настойчиво спросил Крюков.
— Нет, нет, — не согласился Чжоу. У них плохие отношения.
— По работе, — наивно объяснил Крюков. — А так... Вы же не знаете, какие отношения были между ними до вашего приезда. Они всегда нравились друг другу.
Чжоу взял с подоконника книгу, раскрыл ее, закрыл.
Он не хотел больше разговаривать, — Крюкову оставалось только уйти. Он и пошел было к двери, но, колеблемый какими-то сомнениями, остановился.
— Простите, Чжоу, — нерешительно произнес он. — Я не знаю... Следует ли мне быть откровенным... Я не хочу вас огорчать, но неужели вы не видите, что над вами смеются? Да, над вами смеются, а вы... Вы этого не замечаете!