Озабоченная Зина подошла к мастеру.
— Что случилось, Никита Иванович?
Мастер посмотрел на Зину так, точно впервые ее увидел.
— Что случилось? — переспросил он. — Полагается расточить за день полторы детали. Ты давала три, четыре... А теперь целый десяток рванула? Тебя я спрашиваю или не тебя? На что это похоже? Целый десяток!
— Вас вчера не было, — принялась было оправдываться Зина, не придавая серьезного значения стариковской воркотне.
— Вот и плохо, что меня не было! — воскликнул мастер. — Что без меня натворила? Николай Семенович шею мне мылил, мылил. Поговори-ка с ним сама... — Он поманил проходившую неподалеку уборщицу. — Сходи-ка ты, мил человек, позови сюда начальника.
Груз не заставил себя дожидаться. Он приблизился к мастеру, кивнул мимоходом Зине и наклонился над деталями.
— Дай-ка мне вон ту, — сказал он, указывая на одну из них Никите Ивановичу.
Зина опередила мастера и подала требуемую деталь.
Инженер взял ее в руки, внимательно осмотрел и, точно не замечая Зины, опять обратился к мастеру:
— Будто бы здесь ошибка в расточке... Как, Никита Иванович?
Не спеша мастер еще раз проверил размеры.
— Справедливо, Николай Семенович, — сконфуженно согласился он. — Ошибка.
— А теперь вон ту проверь, — указал Груз еще на одну деталь.
— И здесь ошибка.
Груз внимательно склонился над другими деталями.
— Остальные, кажется, в порядке. Глаз у меня верный.
Никита Иванович смущенно закряхтел.
— Как же так? — упрекнул его инженер. — Пристрастен ты к Деминой! — Он обернулся к Зине. — Что ты на это скажешь?
У губ Зины легла горькая складка. Она еще плохо понимала, каким образом испортила детали, но уже чувствовала, что все усилия, потраченные в течение стольких месяцев, пошли насмарку.
— Не могу понять, — недоуменно ответила она. — У меня правильно было.
— Зря только хвалилась, — заметил Груз. — Как это ни прискорбно, придется вызвать Григорьева. Он за тебя заступался, пусть видит теперь твои успехи.
Инженер вошел в застекленную телефонную будку, поставленную в сборочном отделении, снял трубку телефона и, не закрывая за собой дверь, нарочно заговорил так, чтобы его слышали.
— Григорьев? Здравствуй! Сегодня у Деминой детали принимали... Желательно, чтобы ты самолично убедился в ее достижениях,— иронически добавил инженер. — Что? Сейчас придешь?.. Что?.. — Он застучал рычажком телефона. — Алло... — И недовольно повесил трубку.
Они стали молча ожидать прихода Григорьева. Зина прислонилась к какому-то ящику. Груз застыл в позе созерцателя лежащих перед ним деталей. Никита Иванович тихонько прохаживался между машин.
Как только Григорьев показался в проходе, он еще издали протянул Зине руку:
— Можно поздравить с победой?
Но Зина не подала ему руки.
— Спросите Николая Семеновича, — ответила она и вздрогнула, услышав протяжный заводской гудок.
Рабочий день кончился. Расходясь из цеха, многие задерживались возле Григорьева и Груза, сверстники Зины подходили к ней, девушки озабоченно поглядывали на расстроенное лицо подруги.
— Что же, наконец, произошло? — раздраженно спросил Григорьев.
— Сама не понимаю, что произошло! — взволнованно воскликнула Зина. — Честное слово, я обработала десять деталей!
— Ты меня не понял, — пояснил Груз. — Оскандалилась она...
Григорьев вопросительно посмотрел на Никиту Ивановича:
— О чем разговор?
Мастер кивнул на детали:
— Да вот две детали с брачком...
— А сколько выполнено? — нетерпеливо поинтересовался Григорьев.
— Норма — полторы детали за восемь часов, — объяснил мастер. А наша торопыга за это время десять дала, да только две не годятся.
— Так что же? — спросил Григорьев с недоумением. — Отбросим две, останется восемь. Выгода прямая!
— Нет, арифметика не такова, — вмешался в разговор Груз. — На сорок рублей наработала, а на две тысячи испортила! Нет уж! Пусть лучше наработает на десятку и ни на копейку не даст брака.
Григорьев укоризненно поглядел на Зину:
— Как же так?
Слабея под тяжестью навалившихся на нее горестей, Зина нерешительно возразила:
— Тут что-то не так... Надо разобраться. Но я сейчас не могу...
Она действительно чувствовала себя очень утомленной.
— Да что тут разбираться? — снисходительно вмешался Груз. — Выработку твою я засчитать не могу, но тебя даже не виню. По-человечески все понятно. Ты нервничала в связи с отъездом мужа, и вот... — он качнул ногой забракованную деталь, — результаты!
Зина смущенно поглядела на товарищей. Это была неправда, и все же этому легко было поверить. Она нуждалась в помощи, но ждать помощи было неоткуда.
— Всякое случается, — утешил её Григорьев. — Еще возьмешь свое.
— Ну что ж, — сказала она и пошла прочь.
Но не успела она отойти, как к ней бросилась Катя, та самая Катя, с которой они вместе прыгали с парашютом на спортивном празднике.
— Зинка!
Катя порывисто схватила подругу за плечи и принялась взволнованно о чем-то шептать ей на ухо.
Окружающие невольно умолкли и насторожились, но торопливый и захлебывающийся шепот разобрать было невозможно, и все только видели, как лицо Зины постепенно оживляется и веселеет.
— Чего же ты думала? — вдруг перебила она Катю.
— Да я ничего не думала, — громко ответила та. — Мало ли кто здесь с деталями таскается...
Расталкивая окружающих, Зина кинулась в проход.
— Халанский, Халанский! — закричала она, оглядываясь по сторонам.
Но его не пришлось долго разыскивать, он тут же появился, выйдя из-за какого-то станка, точно ожидал зова.
— Ты звала меня? — приветливо отозвался он, но Зина ему не ответила.
— Детали у меня брал? — грубо спросила она.
Халанский дружелюбно улыбнулся и подошел поближе, как бы не замечая окружающих.
— Брал, — невозмутимо подтвердил он с таким видом, будто это известие должно было обрадовать Зину. — Совсем забыл предупредить. Я хотел лучше познакомиться, как это у тебя так ловко получается, и взял две детали. А чтобы не нарушить счета, временно положил на их место забракованные...
—Подойди-ка сюда! — подозвал было его Григорьев и тут же сам подошел к нему, схватил за ворот рубашки, плотно притянул к себе и, смотря Халанскому прямо в глаза, сказал, отчеканивая каждое слово: — Тебе это даром не пройдет!
Он охотно отшвырнул бы Халанского, но отпустил его и только инстинктивно провел ладонью по штанам, как делают это мастеровые, обтирая руки от грязи.
Халанский испуганно втянул голову в плечи и подвинулся к Грузу, но тот заметил его движение и тоже отстранился.
Николай Семенович сперва растерялся, его охватил гнев, и он даже испугался, что его могут заподозрить в том, что Халанский действовал с его ведома.
— Мелочно и... — Он подыскивал слово. — И... непорядочно. — Груз отвернулся от Халанского. — Надеюсь, ты веришь, что я тоже возмущен? — обратился он к Григорьеву.
— Понятно ли тебе, чем это пахнет? — резко ответил Григорьев, нисколько не таясь от окружающих и, наоборот, стараясь говорить как можно отчетливее и раздельнее. — Пока еще мы не знаем, как далеко зашла дружба этого молодого человека с Крюковым, но несомненно одно, что методы Крюкова он усвоил. И ты, Николай Семенович, — добавил он тише, — только случайно удержался...
Григорьев не сказал, от чего удержался Груз, но его недомолвка была выразительнее всякого прямого обвинения.
Никита Иванович облегченно поднял голову.
— То-то смотрю я на эти детали, — заворчал он, наклоняясь к ним опять, — и вижу: не ее это будто почерк...
Зина стояла смущенная и улыбающаяся, окруженная своими сверстниками.
— Вот на кого надо опираться! — сказал Григорьев, указывая на нее Грузу, и лукаво ухмыльнулся. — Видишь, сколько у Зины сторонников? Ничего не поделаешь, Николай Семенович, придется им подчиниться!
XXXIII
Зина вошла к себе в комнату, зажгла свет, открыла окно. Все здесь было в порядке, вещи стояли на своих местах, ничто, казалось, не изменилось. Она поправила загнувшийся край скатерти, смахнула с дивана пушинку. Все оставалось в таком виде, в каком было полгода назад, только на стене висела большая карта Китая.
Еще сегодня здесь ходил и разговаривал Чжоу, дышал этим воздухом, пользовался этими вещами, сидел за этим столом, спал на этом диване. И, вот его уже нет, он уехал, быть может, надолго, быть может, навсегда...
Возвращаясь из цеха, Зина думала, что дома она будет плакать, но плакать не хотелось.
Она умылась, взяла с этажерки книжку, села на диван, но книжку так и не раскрыла; смутное ощущение какой-то перемены заставило ее задуматься. Все-таки в комнате что-то изменилось, появилось что-то новое. Она не могла понять, что именно появилось, но она это чувствовала, почти осязала.
Ей показалось, что в комнате душно. Она подошла к окну и с облегчением облокотилась на подоконник. На улице было темно и холодно. Горели фонари. Шли прохожие. В отдалении глухо постукивала электростанция, — это бился пульс всего завода.
Невольно начала она перебирать в памяти события истекшего лета. Знакомство с Чжоу, замужество, борьбу с Грузом, гибель Тамары, арест Крюкова... Почему-то припомнился какой-то случайный разговор с Грузом. Это было весною. Где разговаривали — не запомнилось. Груз пытался за ней ухаживать и, по своему обыкновению, доказывал, что любовь и всякие прочие чувства — пустяки, важна, мол, одна работа, а все остальное лишь для забавы. Она спорила, ей казалось, что полюбить — это значит все забыть, всем пожертвовать, ни о чем не размышлять. Каким простым и легким казалось ей тогда все на свете! Теперь Зина знала, что таков любовь.
Она смотрела на слабо освещенную улицу. Осенний ветер раскачивал молодые деревца, посаженные вдоль тротуаров. За ее спиной висела карта далекого и неизвестного ей Китая. Что бы ни случилось, где бы ни пришлось быть, она знала, что всегда и везде теперь будет озабочена судьбой этой страны.