Но Зина молчала.
— Для чего ты бережешь себя? — настойчиво спросил Груз. — Ждешь, когда состаришься на работе?
Она с подчеркнутым вниманием посмотрела на своего спутника.
— Не видно, чтобы работа вас иссушила!
— Я — другое дело, — возразил он. — Я инженер. У меня творческая работа. Как-то больше поглощаешь кислорода, что ли. А ты стоишь у станка. Стоишь и стоишь...
— Как попугай? — насмешливо подсказала Зина.
Смутное раздражение побуждало ее возражать собеседнику.
— Не обращай мои слова в шутку, — остановил ее Груз. — В наше время серьезная любовь только отвлекает нас от работы. Личные чувства не должны играть решающей роли в нашей жизни. Пусть ничто не мешает...
Зина понимала, что Груз неправ, но она еще не умела высказывать свои мысли.
— Мне ничто не мешает и работать, — упрямо сказала она, — и любить...
Машина остановилась у дома, в котором жила Зина.
Они не спеша поднялись по лестнице, и еще громче, чем на улице, зазвучала музыка, несшаяся из каждой двери, потому что в каждой квартире гремело радио.
— А все-таки, Николай Семенович, — вдруг сказала Зина, набравшись смелости — я бы посоветовала вам жениться на Тамаре.
Груз на секунду задержался на ступеньке.
— Это она тебя просила?
Зина отрицательно покачала головой:
— Что вы! Только я думаю, что и в наше время личные чувства не помешают...
— Тебя это не касается! — мягко, но решительно оборвал ее Груз.
Они остановились перед дверью.
Зина повернула английский замок, и вошла в переднюю.
— Вот ты мне советуешь!— самоуверенно и насмешливо сказал Груз, входя вслед за нею. — А почему сама не выходишь замуж?
Зина распахнула дверь к себе в комнату. Груз увидел Чжоу. Тот встал и приветливо пошел навстречу к нему.
Комната Зины мало чем отличалась от сотен других комнат в каменных домах поселка. Одинаковая незатейливая мебель: два небольших стола — квадратный обеденный, накрытый скатертью, и другой поуже, письменный, на кровати горка пышно взбитых подушек, никелированные перекладины кровати украшены бантами, клеенчатый дешевый диван, венские стулья, стопки книг, которые некуда спрятать, скромный гардероб. Единственное, что отличало теперь эту комнату от многих других — большая карта Китая на стене да несколько фотографий раскосых китайских ребятишек.
— Вот как... — растерянно проговорил Груз и спохватился: — Здравствуйте, Чжоу. Вот привез домой Зину. Она мне сказала дорогой... Поздравляю.
Он пожал китайцу руку.
Зина насмешливо посматривала на Груза.
— Видно, вы решили совсем у нас обосноваться, — продолжал тот. — Из наблюдателя превратитесь в созидателя. Зина быстро вас переделает!
— А ты не удосужился без меня поужинать? — воскликнула Зина, с укоризной обращаясь к Чжоу, схватила с подоконника блестящий никелированный чайник и через секунду кричала уже из кухни: — Сейчас накормлю вас обоих!
Мужчины слышали, как она разжигала огонь и напевала какую-то песенку, пока густое шипенье примуса не заглушило в кухне все звуки.
Груз прошелся по комнате, остановился у стола, взглянул на книги — сверху на стопке книг лежал сложенный веер, — взял веер, раскрыл — невиданные цветы и чудовища были окружены замысловатыми иероглифами, нарисованными на тонком шелке.
— Память о родине? — спросил Груз.
— Веер моего деда, — объяснил Чжоу.
— Что здесь написано? — поинтересовался Груз, указывая на иероглифы.
— Это стихи...— Чжоу взял веер и прочел: — «Перед кроватью яркая лунная тень. Кажется, на полу выступил иней. Поднимаю голову и вижу сияющую луну. Опускаю голову и вспоминаю о своей родине...»
— Красиво, — отозвался Груз. — Очень красиво. Луна, ночь, стихи...
— Таким веером,— сказал Чжоу, — моему отцу ничего не стоило отхлестать по лицу своего арендатора! — и с треском сложил веер.
Вернулась Зина, хлопотливо расставила на столе посуду, побежала обратно за чайником.
Крышка на чайнике подпрыгивала, густая струя пара тянулась из его носика. Зина с жалостью заглянула в маленький фарфоровый чайничек, мельком посмотрела на гостя и обернулась к Чжоу:
— Чай еще крепкий. Может быть, не заваривать?
— Как хочешь, — ответил он. Ты знаешь, к чаю я равнодушен.
— Странно, что вы не любите своего национального напитка, — удивился Груз. — Что может быть лучше стакана крепкого, душистого чая?
Чжоу улыбнулся.
— Неужели всякий русский обязательно любит блины?
XII
Зина ворочалась на постели, подкладывала руку под щеку, пыталась лежать тихо-тихо, — заснуть не удавалось. Мешало посапывание Чжоу. Он спал на диване, но его дыханье наполняло всю комнату. Зина с головой закуталась в одеяло — посапывание доносилось с прежней отчетливостью.
Она попыталась отвлечься, прислушалась к тиканью будильника, принялась отсчитывать секунды: две, три, четыре... Сон не приходил. Стала перебирать в памяти названия городов: Кременчуг, Таганрог, Липецк, Алчевск... Еще полгода назад она ничего не знала об этих городах. Вернувшись как-то домой, она похвасталась: «Сегодня кончили заказ для Липецка». Чжоу поинтересовался: «Что это за город?» Зина промолчала. Ей нечего было ответить. Чжоу продолжал расспрашивать: «А что изготовили вы для Липецка?» — «Доменное оборудование». — «Много ли там домен?» Зина опять не знала. Она даже не очень хорошо представляла себе устройство домны. А Чжоу разговаривал с ней так, точно ей было известно все на свете. Украдкой от него она стала расспрашивать товарищей, инженеров, библиотекарей. Теперь ей известно, что Кременчуг стоит на Днепре, Таганрог — на берегу Азовского моря, а Липецк — неподалеку от Воронежа. А вот Алчевск... Алчевска она до сих пор не могла найти на карте. Теперь она знала, где строятся домны, а где верфи. Проходя через сборочное отделение мимо готовых машин, на которых мелом были написаны названия ожидавших их городов, она уже представляла себе, где находятся Тула и Мариуполь.
Она не знала и сотой доли того, что было известно Чжоу, но он всегда беседовал с ней, ничем не обнаруживая своего превосходства. Не то, что Груз. Тот, даже когда ухаживал за ней, всегда подчеркивал расстояние, отделявшее его от девушки. А Чжоу относился к ней с настоящим уважением. Он думал о ней лучше, чем она была на самом деле, и ей хотелось это доверие оправдать, стать умнее, смелее, культурнее.
Зина не могла забыть, как попала впросак с Анной Карениной. На следующий день после разговора с Чжоу она забежала в библиотеку и попросила дать ей всего Толстого. «Милая ты моя, — воскликнула библиотекарша, — да знаешь ли ты, что это такое? — Зине указали на две полки, сплошь заставленные книгами. — И это еще не все». Девушка втайне ужаснулась и упрямо потребовала «Анну Каренину». Недели две подряд читала она по ночам этот роман, удивляясь, почему так волнует ее судьба женщины из далекого и чуждого ей светского общества. Но, заговорив как-то при случае об Анне Карениной, Зина вдруг почувствовала, что обо многом теперь она думает яснее и смелее.
Она торопливо и жадно принялась пополнять знания, прочитывала десятки разнообразных книг и с каждым днем все лучше понимала Чжоу.
С интересом слушала она его рассказы о старинном и легком доме со множеством закоулков и двориков, о хлопотливых и надоедливых родственниках, о множестве обычаев, которые почему-то нужно было соблюдать и происхождения которых не мог объяснить даже сам Чжоу.
Свое детство он провел в деревне. Семья его была зажиточной, в доме ни в чем не испытывали недостатка. Правда, слуг было немного, семья еще не утратила крестьянской расчетливости, детей приучали не сидеть сложа руки и ставили им в пример дедушку, который, будучи состоятельным человеком, до самой смерти ковырялся на поле.
Дед неохотно разрешил отцу Чжоу закончить образование в Токио, считая, что лучше бы сидеть в лавке и не доверяться приказчикам. Вернувшись на родину, отец Чжоу поступил на государственную службу и начал быстро подниматься по служебной лестнице, вовремя покидая одних начальников и переходя на службу к другим. Получилось как-то так, что деду пришлось посторониться и отец Чжоу сделался главным человеком в семье.
Занятый своей политической карьерой, отец Чжоу отлично понимал, что политик, не располагающий деньгами, обречен на второстепенное положение. Поэтому состояние семьи непрерывно увеличивалось, хотя далеко не всегда можно было установить источники доходов. Но кто спрашивает богачей, откуда они берут деньги? Тем более что отец Чжоу умел поделиться с теми, кто мог его об этом спросить. Семья перебралась в город и обзавелась большим каменным домом.
Чжоу был старшим сыном, отец видел в нем своего преемника. В мальчике всячески развивали честолюбие. Крохотному ребенку внушали, что он везде должен быть первым. Самым мудрым, самым доблестным, самым благородным... Мальчик постоянно слышал эти наставления. «Будь честен, говори правду, — твердил ему отец. — Помогай бедным. Люби родину...» Незыблемые правила эти являлись девизом каждого приличного чиновника. Правда, незыблемыми правилами нужно было уметь жонглировать, но с этим искусством мальчик должен был познакомиться позднее.
Пришла пора стать студентом. Чжоу мысленно путешествовал по всему земному шару. Сорбонна, Цюрих, Оксфорд, Токио, Гейдельберг... Куда поехать? Отец высказался против поездки за границу. Положение в стране было запутанное. Он добрался до губернаторского поста. Каждую минуту ему мог понадобиться помощник, на которого можно было бы положиться, как на самого себя. Чжоу поступил в Бейпинский университет. Он решил изучать экономические науки. Отец постоянно внушал сыну мысль о том, что государственный деятель должен уметь управлять сложным хозяйством своей страны.
Чжоу посещал лекции, изучал различные теории, внимательно следил за специальной прессой. Книги научили его трезво оценивать действительность. В Китае хозяйничали иностранцы. Земли, недра и воды громадной страны расхищались концессионерами. Чжоу все чаще и чаще задумывался: почему бы самим китайцам не взяться за разработку своих природных богатств? Особенно заинтересовала его хозяйственная система Советского Союза: научное планирование, развитие национальной промышленности, независимость от иностранного капитала... Для более подробного ознакомления с этой системой требовалось знание русского языка.